Люси Краун - Шоу Ирвин. Страница 61

— Я голодна, — сказал Люси. — Пойду гляну, что есть в холодильнике. Ты действительно ничего не хочешь?

— Действительно, — подтвердил Оливер. Он опустил окурок в пепельницу на подлокотнике и взглядом проводил ее из комнаты.

В кухне она мешкала, разглядывая содержимое холодильника — ей ничего не хотелось, но она не могла заставить себя вернуть в комнату и снова увидеть Оливера. Она злилась на себя за то, что боится его после стольких лет, прожитых вместе. Интересно, если он останется здесь в эту ночь, то наверное, захочет лечь со мной в постель. До его ухода в армию у них были отдельные спальни и иногда он довольно долго не прикасался к ней. А потом внезапно без всякой видимой причины или стимула он входил в ее комнату и оставался с ней три — четыре ночи подряд. И был при этом столь же страстным, как и в первые годы их супружеской жизни. Только Люси чувствовала, что его голод и наслаждение имели привкус меланхолии и горечи.

Когда он ушел в армию, Люси несколько раз выражала желание навестить его в разных лагерях, где его размещали, но он не разрешал ей приезжать под предлогом того, что она выполняет важную работу, которую нельзя оставлять. Писал Оливер регулярно раз в неделю. Письма его были теплыми, он снова казался тем же учтивым и уверенным в себе человеком, каким был в первые годы их брака, в отличие от загнанного усталого бизнесмена, которым он стал после переезда из Хартфорда.

Время от времени после того Дня Благодарения, когда он привез домой Тони, она думала, что уйдет от Оливера. Если бы среди знакомых ей мужчин был бы кто-то, кого она смогла бы полюбить, развод с мужем был делом решенным.

Потом началась война, и Оливер уехал. Он был слишком стар для армии, и Люси была уверена, что он просто хотел уехать от нее и от той неразрешимой и длительной проблемы, которую она создавала своим присутствием. И она пустила все на самотек, убеждая себя, что после войны будет принято окончательное решение.

Стоя перед холодильником и глядя на полупустые полки, Люси вздыхала размышляя над своей жизнью. Не слишком удачный брак, подумала она, но все же какая-никакая семейная жизнь, наверное, не хуже чем у других.

В холодильнике было несколько бутылок пива и кусок швейцарского сыра, но Люси решила не брать пива, хотя очень хотелось пить. Она взяла бутылку молока, стакан, затем достала пачку крекеров и вместе с молоком понесла в комнату. Пусть он увезет с собой на войну этот последний домашний образ, подумала Люси, сама поражаясь собственной хитрости и с невинным видом по-девичьи отпивая молоко в гостиной в три часа ночи.

Оливер не поменял позы. Он продолжал сидеть неподвижно, низко опустившись на стуле, уставившись взглядом в ковер, очередная сигарета свисала с его нижней губы, ворот шинели был поднят до ушей.

Люси села на кушетку и поставила молоко и крекеры на журнальный столик перед собой. С этого места она видела Оливера в профиль, черты его лицо необычно заострились и были подчеркнуты усталостью.

— Ты должен был предупредить о своем приезде, — сказал она .

Сделав глоток.

— Я и сам не ожидал, — ответил Оливер. — У меня была всего одна ночь в Нью-Йорке и я решил провести ее с Тони.

Голос его звучал тихо и хрипло, будто ему приходилось кричать на ветру.

— Как он? — спросила Люси, потому что знала, что Оливер ждет этого вопроса.

— Плохо, — ответил он. — Очень плохо.

Она промолчала, не найдя что сказать. Сидя напряженно на краю дивана и разглядывая профиль мужа, усталый, острый, врезавшийся в память на фоне света лампы, Люси чувствовала в его слова двойной упрек — в ее адрес и в свой собственный.

Оливер медленно повернул голову и уставился на Люси с пьяной наигранной несерьезностью.

— Красивое платье, — неожиданно сказал он. — Я уже видел его?

— Да.

— Ты сама выбирала его?

— Да.

Он одобрительно кивнул.

— Ты всегда была великолепной женщиной, но не умела одеваться. Ты недооценивала себя. Теперь ты умеешь одеваться. Мне это нравится. Правда, это уже не имеет значения, но мне это нравится.

Оливер снова повернул голову и откинулся на спинку стула. С минуту он молчал. Дыхание его было ровным, так что Люси подумала, что он заснул.

— Мы звонили тебе из Нью-Йорка, я и Тони, — вдруг произнес он, так и не нарушая свою неподвижность. — Тони хотел поговорить с тобой. Он бы приехал со мной, мне кажется, если бы застал тебя дома.

— Жаль, — сказала Люси тихим голосом.

— Только одна ночь, — продолжал Оливер. — Почему ты не могла оказаться дому в эту единственную ночь.

Оливер встал и посмотрел в глаза жене — большая бесформенная фигура в измятой шинели с расстегнутым ремнем. — Где ты была? — спросил он сухим и ровным голосом.

Наконец-то, подумала Люси, заставляя себя прямо смотреть ему в глаза. — У меня было свидание.

— Свидание, — кивнул Оливер, пьяно соглашаясь. — Какое свидание?

— Ну, Оливер, перестань, — сказала Люси. — Если бы я знала, что вы позвоните, я бы конечно не уходила бы из дому. Просто не повезло…

— Просто не повезло, — повторил он, опуская руки в карманы, понурив голову, так что подбородок его уперся в грудь. — Я устал от невезения какое свидание?

— Обед, — спокойно произнесла Люси. — С военным, молодым лейтенантом, с которым я познакомилась в госпитале. Он летчик.

— Обед с летчиком, — сказал Оливер. — Долго же вы ели. Было пол четвертого утра, когда вы расстались у двери дома. Что еще вы делали?

— Ну, Оливер, — начала было Люси, вставая.

— Что еще вы делали? — повторил Оливер тем же монотонным сухим голосом. — Вы занимались любовью?

Люси вздохнула:

— Ты действительно хочешь знать?

— Да.

— Да. Мы занимались любовью.

Оливер кивнул все так же соглашаясь.

— Это был первый раз?

Люси ответила не сразу, ей хотелось солгать. Затем она решила не делать этого.

— Нет, — сказала она.

— Ты любишь его?

— Нет.

— Но тебе нравится спать с ним?

— Честно говоря нет.

— Честно говоря нет, — серьезно повторил Оливер. — Зачем же ты тогда сделала это?

Люси пожала плечами.

— Он был ранен в Африке. Сильно ранен. Он очень боится возвращаться туда на Тихий океан…

— А, понятно, — рассудительно ответил Оливер. — Это своего рода проявление патриотизма.

— Не смейся надо мной, Оливер, — сказала Люси. — Мне было жаль его. Это можно понять, правда? Он молод и испуган, он ранен. И для него это, кажется много значит…

— Конечно, я понимаю, — согласился Оливер тихим голосом. — Конечно, в наше время в госпиталях лежат сотни мальчиков, молодых, испуганных, раненных. Я, конечно, не молод, я не испуган. Но я думаю, что меня можно считать раненным. Хочешь лечь в постель со мной?

— Оливер… — Люси направилась к двери. — Ты не в состоянии говорить сейчас. Я иду спать. Если ты действительно хочешь копаться во всем этом, то я готова ответить на все твои вопросы утром.

Оливер остановил ее жестом руки.

— Утром меня здесь не будет. И я в прекрасном состоянии сейчас. Я пьян, я не сплю и я собираюсь уезжать. Завещание, память и точный статус своей собственной жены. Скажи мне, — небрежным тоном продолжил он. — Ведь были и другие, правда?

Люси вздохнула.

— Уже давно, — ответила она, — я говорила тебе, Оливер, что больше не собираюсь лгать.

— Именно поэтому я и спрашиваю, — сказал Оливер. — Хочу увезти с собой истинный счет.

— Да, были другие. И что?

— Когда ты оставалась ночевать в городе после театра, это не только потому, что тебе не хотелось возвращаться домой одной ночным поездом?» спросил он.

— Да.

— Ты любила кого-то из них? — Оливер всматривался в ее лицо.

Потом он шагнул вперед.

— Нет.

— Это правда?

— К сожалению, да.

— Почему не любила?

— Может, потому что вообще не способна никого любить. Не знаю.

— Зачем же ты тогда делала это? — спросил он еще раз, стоя перед Люси и преграждая ей путь к двери. — Какого черта ты делала это?