Ночной портье - Шоу Ирвин. Страница 49

Я вспомнил частые гудки в трубке.

— Нет, не успел.

— Везунчик же вы, — сказал Фабиан. — Она наградила марокканца триппером. Заверните на следующем углу. Еще пять минут, и мы будем у ресторана. Мартини у них просто божественное. Пожалуй, пропустим стаканчик-другой. Вы, во всяком случае. И возьмите еще вина к обеду. После обеда за руль сяду я.

17

Мы приехали в Гштаад в сумерки. Падал снежок. В разбросанных по холмам коттеджах швейцарского стиля только начинали зажигать свет; пробиваясь сквозь задернутые занавески, он весело мигал, суля тепло и уют. В зимнем сумраке запорошенный снегом городок выглядел особенно чудесно. И меня вдруг охватила щемящая тоска по крутым снежным склонам близкого моему сердцу штата Вермонт.

Когда мы медленно ехали по главной улице, из кондитерской вывалилась шумная ватага детворы в джинсах и ярких куртках с капюшонами. Оживленные голоса и смех, как колокольчики, звенели в морозном воздухе: ребята обсуждали свои проблемы. Какую гору пирожных со взбитым кремом они только что поглотили!

— Здесь всегда много детей, — заметил Фабиан, на черепашьей скорости пробираясь сквозь толпу ребят. — Прекрасная особенность этого городка. Тут три или четыре интернациональные школы. Лыжному курорту нужна молодежь. Она приносит в спорт чистоту и свежесть. Завтра утром вы увидите их на всех горных спусках и будете тужить о своих школьных годах.

Машина стала взбираться по извилистой горной дороге, слегка буксуя в недавно выпавшем снегу. На вершине горы, господствовавшей над городом, находился большой отель, походивший на феодальный замок. Как снаружи, так и внутри он не оказался достаточно чистым и опрятным.

— Обычно шутят, что Гштаад стремится стать Сан-Морицем, но ему это никак не удается, — сказал Фабиан.

— Меня он вполне устраивает, — признался я. Снова оказаться в Сан-Морице у меня не было никакого желания.

Мы расписались в книге регистрации приезжающих. Как обычно, в конторке портье сразу же узнали Фабиана и, казалось, выражали большую радость по случаю его приезда. Он то и дело здоровался, отвечая на приветствия.

— Ваши дамы оставили вам записку, — поспешил сообщить швейцар. — Они сейчас в баре.

— Какой сюрприз, — улыбнулся Фабиан. В просторном баре царил интимный полумрак, но в дальнем конце я все же разглядел Лили и Юнис. Они были еще в лыжных костюмах и сидели в компании пяти мужчин. На столе было вволю шампанского. Лили рассказывала какую-то историю, ее рассказ сопровождался такими взрывами смеха, что за другими столиками на них оборачивались. Я стоял в дверях, сомневаясь, следует ли нам с Фабианом присоединиться к этому веселому обществу.

— Они не теряют времени понапрасну, не правда ли? — сказал я.

— В этом я не сомневался, — с обычной невозмутимостью ответил Фабиан.

— Поднимусь-ка я к себе в номер и приму ванну, — решил я. — Позвоните мне, когда спуститесь к ужину.

— Ах, робкая душа, — улыбнулся в усы Фабиан.

— Что ж, покажите свою храбрость, — ответил я. Уже уходя, услыхал, как снова заржали мужчины, сидевшие с нашими красавицами, и увидел, что Фабиан направился к их столику.

Когда я проходил через вестибюль, туда ввалилась из кегельбана ватага молодежи. В их шумной и бойкой болтовне звучала французская и английская речь. Мальчики — все с длинными волосами, некоторые с бородами, хотя самому старшему из них — не более семнадцати лет.

Одна из хорошеньких девушек в этой компании почему-то пристально уставилась на меня. Это была блондинка с длинными спутанными волосами, почти закрывавшими ее розовое личико. Джинсы с цветочками в пастельных тонах обтягивали ее по-детски округлые бедра. Она откинула волосы с лица, причем это было сделано рассчитанно томным движением, ее веки были голубовато подкрашены, но губы не намазаны. Мне стало неловко от ее пристального взгляда, и я отвернулся, чтобы спросить ключи у портье.

— Мистер Граймс, — неуверенно окликнул меня еще детский голос.

Я оглянулся. Вся компания ребят уже вышла на улицу, и девушка осталась одна.

— Вы ведь Дуглас Граймс, верно? — спросила она.

— Да.

— Летчик?

Я кивнул, не считая нужным вносить поправки в свое прошлое.

— Вы не помните меня?

— Признаюсь, что нет, мисс.

— Конечно, прошло уже три года. Вспомните Доротею. Диди Вейлс. У меня выдавались вперед передние зубы, и я на ночь натягивала на них шину. — Она капризно тряхнула головой, и длинные белокурые волосы упали ей на лицо. — Я и не ожидала, что вы узнаете меня. Кто станет помнить какую-то тринадцатилетнюю девчонку. — Отбросив назад волосы, она улыбнулась, показав ровный ряд прекрасных белых зубов — гордость юной американки, которой не нужно больше надевать шину. — Помните, вы изредка ходили на лыжах с моими предками?

— Как же, помню, — кивнул я. — Как они сейчас?

— Развелись, — выпалила Диди. (Этого и нужно было ожидать, подумал я.) — Мама приходит в себя на пляже в Палм-Бич. С одним теннисистом, — хихикнув, пояснила она. — А меня сплавили сюда.

— Тут, кажется, вовсе не так уж плохо…

— Если бы вы только знали, — перебила она, — как вы мне нравились, когда шли на лыжах. Вы не рисовались, не выпендривались, как другие мальчики.

Вот так мальчик, подумал я. Только Фабиан еще называет меня мальчиком, словно мне двадцать лет.

— Ей-богу, даже за километр я узнавала вас на спусках. С вами обычно была очень хорошенькая девушка. Она и здесь с вами?

— Ее нет со мной. Последний раз, когда я вас видел, помню, вы читали роман «Грозовой перевал».

— Детство, — пренебрежительно отозвалась она. — А помните, как однажды в снежную метель вы сопровождали меня на шестом спуске, который назывался «самоубийца»? Помните?

— Конечно, помню, — солгал я.

— Даже если и забыли, то приятно, что не признались в этом. Ведь это было мое лучшее достижение. Вы только приехали?

— Да, вот только что.

Она была первым человеком, узнавшим меня со времени приезда в Европу, и хотелось надеяться, что и последним.

— И долго пробудете? — спросила она, как спрашивают маленькие дети, когда боятся остаться одни, без родителей.

— Несколько дней.

— Вы знаете этот город?

— Нет, первый раз в нем.

— Может, на этот раз я поведу вас? — предложила Диди, снова томно откинув назад волосы.

— Очень любезно с вашей стороны.

— Если вы, разумеется, не заняты, — подчеркнула она.

Приоткрыв дверь с улицы, бородатый мальчик закричал:

— Послушай, Диди, ты что, всю ночь будешь стоять и болтать здесь?

Она нетерпеливо отмахнулась от него.

— Я повстречала старого друга нашей семьи. Смывайся отсюда, — крикнула она парню и с улыбкой повернулась ко мне. — Мальчишки в наши дни уж думают, что ты им принадлежишь и телом, и душой. Противные волосатики. Вы, наверное, еще никогда не видели таких избалованных и испорченных ребят. Что только станет твориться на свете, когда они вырастут!

Я постарался воспринять ее замечание всерьез и не улыбнуться.

— Вы, очевидно, думаете, что и я такая же, — с вызовом произнесла она.

— Вовсе нет.

— Вы бы видели, как после каникул они прибывают в Женеву. На отцовских реактивных самолетах. В школу подкатывают на «роллс-ройсах». Пустой блеск гнилья!

На этот раз я не смог удержаться от улыбки.

— Разве уж так смешно я говорю? — обидчиво сказала она. — Ведь я много читала.

— Да, знаю.

— Кроме того, я единственный ребенок в семье, а мои родители всегда были где-то на отшибе.

— Потому вы следили за каждым их шагом?

— Совсем не то, — она пожала плечами. — Родители, само собой понятно, раздражались. Я не очень-то любила их, а они считали меня нервным ребенком. Tant pis [13] для них. Вы говорите по-французски?

— Нет, но в данном случае догадался.

— Французский, по-моему, чересчур восхваляют. Одни стишки да песенки. Ну, я рада нашей встрече. Когда буду писать домой, передать от вас привет матери или отцу?