Дело Ансена - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк". Страница 20
— Не понимаю вас, — удивился Грачик. — Не понимаю этих самых… мыслей?
— Конечно, тебе-то все ясно! — усмехнулся Кручинин. И, глядя Грачику в глаза, строго сказал: — А тебе никогда не приходила мысль о том, что, при всех разговорах о ценности человеческой жизни, именно её-то мы иной раз и ценим куда меньше, чем следует. Особенно теперь, быть может, под влиянием войны, мы меньше считаемся с утратами… Можно подумать, что мы забыли: ведь утрата человеческой жизни, в отличие от материальной ценности, как бы велика она ни была, невозместима!.. Невозместима! — повторил он как мог внушительно. — В наше острое время, как изволит говорить пастор, из-за остроты борьбы мы готовы драться за материальное, преследовать за его разрушение, убивать — да, даже убивать! — за причинённый ущерб. Но это же страшная нелепость: покушение на банку государственного варенья волнует нас едва ли не так же, как посягательство на жизнь человека.
— Да к чему вы?!
— К тому, что я пойду сейчас к пастору не потому, что брат поднял руку на брата, нет! Я пойду потому, что подозрительный кассир, в чьих руках, по-видимому, и зажата нить от интересующих нас фашистских тайников, убрал опасного для себя человека — шкипера… Я спрашиваю себя, а что бы я сделал, если бы не было этого тайного подозрения?.. Если бы просто брат убил брата — и только ?..
Грачик с удивлением смотрел на друга.
Когда Кручинин сказал пастору об ужасном открытии, тот казался настолько потрясённым, что долго не мог ничего произнести.
— Боже правый, — проговорил он наконец… — Господи, прости ему… — Он несколько мгновений стоял, уронив голову на грудь и молитвенно сложив руки. — Вы уверены в том, что здесь нет ошибки? — спросил он.
— Законы дактилоскопии неопровержимы, — ответил Кручинин. — Впрочем… мне кажется, что вам это хорошо известно…
— Да, да… Но иногда хочется, чтобы наука была не так беспощадна… Братоубийство! Разве это слово не заставляет вас содрогнуться?!
Рагна и Оле
После обеда приехал наконец фогт. Он совершил несложные формальности и ещё раз подтвердил Кручинину официальную просьбу властей помочь им разобраться в этом деле.
К удивлению Грачика, Кручинин ни словом не обмолвился о вероятной виновности старого кассира. Благодаря этому прежняя версия о виновности Оле приобретала уже официальный характер. Обнаруженный на месте преступления кастет и бегство проводника казались представителям власти достаточными уликами. Был дан приказ изготовить печатное объявление, о розыске преступника Оле Ансена; все жители призывались содействовать властям в задержании преступника.
В течение дня Грачик несколько раз перехватывал вопросительный взгляд пастора, устремлённый на Кручинина. Священник как будто тоже не понимал причины молчания Кручинина.
Перед ужином Кручинин собрался на прогулку. Было уже довольно темно. Друзья шли узкими уличками городка к его южной окраине. Кручинин подошёл к освещённому окну какой-то лавки и, развернув карту, стал её внимательно изучать. Он разогнул одну сторону листа и проследил по ней что-то до самого края. Ничего не объяснив Грачику, сунул карту обратно в карман и молча зашагал дальше. Так дошли они до последних домов, миновали их; светлая лента шоссе, уходившего на юго-запад, лежала впереди. Кручинин остановился и молча глядел на дорогу. Грачик подумал было, что его друг кого-нибудь ждёт. Но тот, постояв некоторое время, отошёл к обочине и сел на большой придорожный валун. Грачик последовал его примеру. Тьма сгустилась настолько, что уже трудно было различить лица даже на том коротком расстоянии, на каком они находились друг от друга.
Вспыхнула спичка, и зарделся огонёк папиросы.
— Там граница, — односложно бросил Кручинин, и взмах его руки с папиросой прочертил огненную дугу в направлении, где исчезла едва светлеющая лента шоссе. Помолчав, добавил: — Тот, кому нужно скрыться, пойдёт туда.
Теперь Грачику стала понятна цель этой рекогносцировки: они искали следы Оле.
Кручинин поднялся. Они обогнули скалу, и открылась ночная панорама городка. Почти тотчас же перед ними возник силуэт человека. Фигура была неподвижна. Приблизившись, они увидели женщину.
— Я жду вас, — послышался глухой голос. Лицо незнакомки было укутано платком. Заметив движение Грачика, она поспешно сказала: — Нет, нет, не нужно света.
Это было сказано так, что Грачик испуганно отстранил руку, будто фонарь, который он держал, мог вспыхнуть помимо его воли.
— Я — Рагна Хеккерт, — сказала женщина.
Кручинин выжидательно молчал.
Она тоже ждала, что они заговорят первыми.
— Я знаю, почему убили дядю Эдварда, — сказала она наконец.
— И, может быть, знаете, кто убил? — спросил Кручинин.
— Нет… этого я не знаю… Хотите знать, почему его убили?..
И вот что они услышали.
Отец Рагны — Видкун Хеккерт — оставался в должности кассира ломбарда и во время пребывания тут немцев. Немцы ему доверяли. По каким-то соображениям они не вывезли в Германию наиболее ценные вклады — золото, серебро. Когда стало ясно, что нацисты будут изгнаны, жители снова потребовали возвращения вещей, и тогда-то все услышали, что ценности исчезли — будто бы гитлеровцы увезли их в Германию. Но Видкун Хеккерт не только знал, что ценности остались у них в стране. Он знал и место, где они спрятаны. Немцы под страхом смерти приказали Видкуну хранить тайну и обещали явиться за ценностями при любом исходе войны. Недавно Видкун поделился тайной с братом Эдвардом. Он боялся этой тайны, не знал, что с нею делать, не знал, как поступить — ждать прихода немцев или открыться своим властям? Эдвард осудил поведение Видкуна и сказал, что если кассир не сообщит все властям, то шкипер сделает это сам. Рагна знает, что отец ещё с кем-то советовался, но с кем — сказать не может. Ей кажется, что об этих разговорах отца с дядей Эдвардом пронюхала оставшаяся в стране гитлеровская агентура. Рагна уверена, что по приказу этой-то агентуры и убили шкипера, прежде чем он выдал тайну брата-кассира. Если бы знать — с кем отец ещё советовался?
— Если бы знать, куда ушёл Оле! Он, наверно, все знает! — воскликнула Рагна.
После некоторого размышления Кручинин мягко сказал:
— Я не уверен в том, что Оле убил шкипера, и могу сказать: завтра мы будем знать убийцу, кто бы он ни был.
Восклицание радости вырвалось у девушки и заставило Кручинина умолкнуть.
— Но, — продолжал Кручинин, — если вы скажете кому-нибудь о том, что виделись со мной, я ни на секунду не поручусь за жизнь вашего отца.
— Да, да, я буду молчать!.. Конечно, я буду молчать… Я так и думала: нас никто не должен видеть вместе. Поэтому и пришла сюда… Я с утра слежу за вами.
— Идите. Пусть ваша догадливость и труд не пропадут напрасно из-за того, что кто-нибудь увидит, как мы вместе возвращаемся в город.
— Помоги вам бог, — прошептала Рагна, и её силуэт быстро растворился в темноте. Не было слышно даже шагов — по-видимому, она была в обуви на каучуковой подошве.
— Предусмотрительная особа, — негромко и, как показалось Грачику, иронически произнёс Кручинин и опустился было на придорожный камень, но тут же вскочил, словно камень был усыпан шипами.
— Сейчас же верни её! — бросил он торопливым шёпотом. — Верни её!
За две минуты, что прошли с момента её исчезновения, Рагна не могла уйти далеко, а между тем, пробежав сотню шагов, Грачик её уже не нагнал. Он ускорил бег, но напрасно; метнулся влево, вправо — девушки не было нигде. Ни тени, ни шороха. Грачик исследовал обочины, отыскивая тропинку, на которую могла свернуть девушка, — нигде никаких поворотов.
Грачик вернулся к учителю с таким чувством, словно был виноват в исчезновении Рагны. Кручинин молча выслушал его. В темноте вспыхнула спичка: он снова закурил. Его молчание тяготило Грачика.
— Зачем она вам понадобилась? — спросил он.
— Чтобы исправить свою оплошность… На этом случае ты можешь поучиться тому, как важно не поддаваться первому впечатлению и в любых обстоятельствах сохранять выдержку. На работе нужно забывать о чувствах, нужен только рассудок, способный к вполне трезвому расчёту.