Дело Ансена - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк". Страница 5

Наконец, метнув ввысь последний взвизг жести, банка умолкла. Грачик сдвинул шапку на лоб и почесал затылок, но, поймав на себе взгляд проводника, натянуто улыбнулся и понимающе подмигнул в ответ.

Кручинин сдержал слово: ровно через два часа он сложил карандаши. По его настоянию было решено не обходить Дагерсдальский ледник у верховья, а пересечь его здесь по перемычке, как делали местные жители. Оле пошёл вперёд, вторым шёл Кручинин, Грачик замыкал шествие. Отдохнувший, повеселевший после двух часов, проведённых с карандашом в руках, Кручинин легко поспевал за проводником. Идти приходилось вниз. Если бы не осыпающийся под ногами грунт, путь не представлялся бы труднее обыкновенной прогулки на горнем курорте. Скоро стало чувствоваться ледяное дыхание глетчера, и все чаще попадался снег в расселинах, в ямках и даже просто на западной стороне любой складки. Оле остановился и размотал обвязанную вокруг пояса длинную верёвку. Один её конец он передал Кручинину, другой Грачику. Идя последним, Грачик должен был страховать Кручинина, когда тот станет перебираться через ледник. А потом Кручинин в свою очередь будет страховать Грачика. Верёвка была слишком коротка, чтобы связать всех троих, к тому же Оле заявил, что не нуждается в помощи. И действительно, скользя по обледеневшему спуску к снежной перемычке, Оле двигался и работал с таким проворством, что шедший за ним Кручинин ставил ноги в уже готовые ступеньки.

— А теперь не задерживайтесь! — крикнул Оле, переходя на перемычку. — Ступайте легко и быстро, по моему следу!

Он уже занёс было ногу над мостом, как вдруг отдёрнул её и сделал несколько шагов навстречу Кручинину. Молчаливым движением руки Оле остановил его, зашёл ему за спину и так, словно делал что-то само собой разумеющееся, расстегнул ремни кручининского рюкзака.

Прежде чем Кручинин мог сообразить, что происходит, Оле подхватил упавший рюкзак и одним движением закинул его себе за спину, поверх своего собственного. Ремни кручининского рюкзака были тут же продеты под ремни рюкзака Оле, и, нисколько не изменив положения корпуса, словно на спине его не лежало теперь лишних тридцать килограммов, Оле быстрыми, лёгкими шагами двинулся по перемычке. Все было проделано так просто, быстро и с таким непререкаемым напором, что Кручинин не успел даже высказать охватившего его возмущения.

— Честное слово, — проговорил он наконец, — если бы это не было мальчишеством, я отказался бы сделать шаг, пока мне не вернут моего мешка… — И, делая вид, будто очень сердится, бросил Грачику: — Пошли!

Подражая скользящим движениям Оле, Кручинин ступил на ледник. Он сразу почувствовал едва уловимую и вместе с тем мощную вибрацию, словно далёкий гул передавался по леднику ногам и заставлял напрягаться все тело. Когда Кручинин дошёл до середины перемычки, гул стал сильнее, вибрация перешла в содрогание льда. Кручинину казалось, что он слышит — именно слышит! — ногами, как где-то вдали трещит и лопается ледник.

Помимо воли Кручинин остановился. Прислушался и с интересом огляделся. Казалось, что на западе, у самого горизонта, вспыхнуло что-то похожее на сияние вольтовой дуги, и снова он «услышал» ногами мощный гул удара, сопровождавшего вспышку.

— Не стойте!.. Прошу вас, не стойте! — тотчас раздался с берега крик Оле.

Кручинин оглянулся и приветственно помахал рукою проводнику. И этого движения оказалось достаточно, чтобы потерять равновесие на узкой тропинке. Ноги Кручинина неудержимо скользнули в сторону.

Если бы Грачик и не видел, как внезапно исчез с гребня перехода Кручинин, он тотчас понял бы, что случилось, по тому, как обвязанная вокруг пояса верёвка потянула его самого вниз, к краю ледника. Натяжение было так сильно, что Грачик не удержался на ногах, упал на колени, потом распластался на камнях, пытаясь задержать скольжение по склону горы. Это удалось ему уже у самого снега. Он упёрся ногами в стоящий торчком острый край скалы и схватился за верёвку, чтобы ослабить её давление на поясницу.

Грачик потянул верёвку, но тут его собственная опора — камень, принятый за выступ скалы, пополз вниз вместе с ним. Нечего было и думать о том, чтобы вытащить Кручинина.

Оле видел, как Кручинин барахтается, удерживаемый верёвкой Грачика. Проводник вправе был предположить, что Грачик, отыскав твёрдую опору, — он ведь находился ещё на склоне горы, свободном от снега, — вытащит Кручинина. Однако и в течение нескольких мгновений, последовавших за падением, Кручинин продолжал неуклонно сползать вниз. Оле понял: Грачик не может его удержать. Не хватает у него сил или он не нашёл вовремя опоры на каменистом грунте — это уже не имело значения. Важно было то, что Кручинин соскальзывал все ниже, делая тщетные попытки зацепиться за ползущий вместе с ним снежный покров.

Чтобы взвесить все это, Оле понадобилось не больше одной-двух секунд. На третьей он своим лёгким, но уверенным шагом уже скользил по перемычке. Приблизившись к тому месту, с которого упал Кручинин, Оле лёг на живот и пополз. Скоро он был над Кручининым. Они посмотрели друг другу в глаза — серьёзный, нахмурившийся Оле и Кручинин, виновато улыбающийся, как нашаливший школяр. Оба молчали. Продолжая лежать на животе, Оле снял пояс и накрепко привязал ледоруб к своему правому запястью. Это было сделано с такой добросовестностью, что ледоруб мог оторваться разве только вместе с кистью Оле. После этого проводник взял в левую руку свой большой охотничий нож и сильными ударами вогнал его по самую рукоять в лёд с левой стороны от себя. Держась за нож левой рукой, он опустил ледоруб Кручинину. Тот мог теперь обеими руками ухватиться за мотыжку. Но при первой же попытке вытащить Кручинина все тело Оле подалось в его сторону, угрожая свалиться с гребня. Если бы это случилось, то без верёвки Оле не смог бы удержаться на льду. Он неизбежно соскользнул бы в трещину, над краем которой уже болтались ноги Кручинина. Он ослабил усилие и велел Кручинину пустить в ход нож, чтобы выдолбить во льду ступеньки для ног. Это можно было делать одной рукой, другою держась за ледоруб. Однако все с тою же улыбкой смущения, словно она могла облегчить положение, Кручинин признался, что он потерял нож. Это сообщение обескуражило Оле. Но его растерянность длилась только одно мгновение. В следующее — вместо ножа в выдолбленную им лунку был всунут толстый черенок загребистой ложки Оле, а Кручинин принялся выдалбливать ножом Оле опору для ног. Лунки выходили такие, что в них едва влезал носок башмака. И все же это была опора. Пользуясь ею, Кручинин чуть-чуть подтянулся на две четверти от края пропасти. Ещё минута — и новая лунка позволила сделать второй шаг к гребню. Из третьей лунки носок башмака выскользнул, и если бы Оле не успел подцепить Кручинина ледорубом за воротник куртки, тот наверняка сорвался бы вниз, увлекая за собою и Грачика, продолжавшего вместе с грудами щебня сползать на спине по склону.

Не меньше десяти минут ушло на то, чтобы преодолеть метр, отделявший руку Оле от руки Кручинина. Наконец Оле словно железными пальцами ухватил руку Кручинина.

— Теперь все хорошо, — проговорил он спокойно, словно остальное не представляло уже никакой трудности.

Однако ещё нужно было помочь Кручинину выбраться на гребень и перебраться на твёрдую землю. Для этого пришлось освободить поясную верёвку, мешавшую ползти на животе и не позволяющую увеличить расстояние между Кручининым и Грачиком.

Последним по гребню перебрался Грачик.

Все трое сидели молча. Наименьшее впечатление все случившееся произвело на Оле. Чтобы дать Кручинину возможность отмолчаться, он делал вид, будто целиком занят перекладкой своего рюкзака: Грачик наскоро чинил задники своих ботинок, ободранные об острые камни.

Испытанное Кручининым напряжение до сих пор заставляло дрожать в нем каждый нерв. На этот раз ему было по-настоящему стыдно: он — старший в партии — нарушил порядок и едва не стал причиною падения одного за другим обоих спутников. Он понимал, что сейчас не время произносить речи, и не сделал даже того, что полагалось в таких случаях по ритуалу, освящённому литературой и театром, — не обменялся с Оле «молчаливым, но выразительным рукопожатием».