Поджигатели (Книга 1) - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк". Страница 122

В тот же вечер, 9 октября 1934 года, генерал Гаусс прямо из штаба приехал в любимый ресторан «Хорхер». За своим столиком, в четвёртой нише слева, он поднял рюмку «Сан-Рафаэля» и сказал сидевшему напротив Прусту:

— За возрождение германской армии!

— Хох! — ответил Пруст. Он пил шампанское. Он не боялся алкоголя. От него только делался лучше цвет его и без того румяного лица.

В нескольких шагах от «Хорхера», на той же Лютерштрассе, в своём корреспондентском бюро Роу с досадой скомкал листы вечерних газет и бросил их в корзину для мусора. Он принялся приготовлять коктейль. Это было его обычное питьё такой крепости, что у секретаря бюро Джонни от первого же глотка глаза вылезали на лоб. Роу сам придумал коктейлю название «Устрица пустыни», нравившееся ему своей нелепостью.

— К дьяволу! — вдруг проворчал Роу после второй рюмки.

Джонни не понял:

— О ком вы, патрон?

— Дай вам бог никогда не дожить до сознания, что всё, что бы вы ни делали, делается впустую.

— Приятный тост, — рассмеялся Джонни. — Однако я все же надеюсь, что со временем мир поумнеет.

— Мир — может быть, но Уайтхолл едва ли. Так и не сделали ничего, чтобы заставить немцев заплатить подороже за успех в Марселе… Эдак они вовсе перестанут слушаться…

— Так мы возьмём их в работу! — сказал Джонни.

— Кто это — «мы»?

— «Сыновья святого Георга»!

— Разве «Сыновья» ещё не слились с лигой Мосли?

— Формально — да, но мы не дадим себя слопать никому. Мосли мягкотел. Нужно более решительно перенимать здешние методы.

— Они вам больше нравятся?

— В этом смысле мы должны признать преимущество немцев.

Роу приготовил себе новую рюмку коктейля, удвоив дозу виски.

— А мне кажется, малыш, что англичанину не следует перенимать ничего, что идёт с континента. У нас свой путь, своя жизнь: англичанин, дитя моё, никогда не может стать европейским патриотом. Мы сами по себе; мы островитяне, жители шестой части света. Вот что должны понять на Даунинг-стрит.

Джонни расхохотался:

— Первый раз вижу вас таким непоследовательным, патрон! Вы же только что топтали сообщение об убийстве Барту. Значит, оно вас трогает?

— В той мере, в какой развязывает руки Герингу. Когда он построит свою воздушную армаду, островное положение нашего королевства станет фикцией.

— О-о! К тому времени мы окончательно договоримся с Гитлером!

— Вот тут-то вы и ошибаетесь, сынок. Ни с тем, ни с другим нельзя договориться. Ни одному из них так же нельзя верить ни в полуслове, как нам самим, — заявил Роу. — Мы не должны зависеть ни от Гитлера, ни от Муссолини. Только тогда мы сможем не дать втянуть себя в кавардак, к которому идёт Европа.

— Если мы с ними не объединимся, то никогда не сможем переломить хребет коммунизму.

Роу отбросил корку лимона, которую с гримасой обсасывал.

— Вы не слишком сообразительны, дитя моё. — Он обмакнул в сахар новый ломтик лимона. — Один умный англичанин сказал: «Мы являемся первым народом на земле. Чем большая часть мира принадлежит нам, тем лучше для человечества». Правда, это чертовски смахивает на болтовню «фюрера», но тем не менее верно, потому что касается именно нас. И именно потому, что это верно, нужно вспомнить то, что сказал другой англичанин, тоже не дурак: «Большую часть тех сражений, которыми мы завоевали Индию, вели наши войска, составленные из индусов; почти все войны за покорение для нас Африки вели для нас чёрные».

— Все это не так уж ново, — зевнув, заметил Джонни.

— Не перебивайте старших! Горе в том, что мы теряем старые преимущества. Мы слишком далеко пошли навстречу Гитлеру. Это может плохо кончиться.

— Мы должны были протянуть ему руку, если нам по пути.

— В том-то и заключается парадокс: нам слишком по пути, чтобы итти вместе. Дорожка слишком узка. Один непременно должен с неё сойти. А рядом с дорожкой — болото или даже пропасть. Вопрос — кто кого туда столкнёт. Вопрос простой, но, увы, неясный!..

А в вилле Берхтесгаден, заканчивая этот же вечер в тесном кругу, Гитлер поднял бокал, наполненный лимонадом, и провозгласил короткий тост:

— За конец наших неприятностей с Францией!

Геринг и Гесс тоже подняли бокалы.

— И за нашего друга Лаваля! — сказал Гитлер.

— Эта скотина стоит нам слишком дорого, чтобы ещё пить за него, — возразил Геринг.

Гитлер посмотрел на часы и сказал:

— Да, теперь он уже принял портфель министра иностранных дел Французской республики. За Лаваля, за Лаваля! — Гитлер отстукал ногами под столом чечётку.

Гесс подёргал себя за мохнатую бровь.

— Я думаю, — сказал он, — что благодаря последним событиям вопрос о Франции можно считать решённым.

— Да, можете считать его решённым, — проговорил Гитлер. И все поняли, что ему хотелось добавить: «благодаря мне», но вместо того он крикнул Геббельсу: — Ты с ума сошёл, Юпп! — Геббельс с недоумением оглянулся на Гитлера. — Не торчи у клетки, ты разбудил Сисси. — Гитлер подошёл к клетке с канарейкой и, сложив губы трубочкой, почмокал: — Тю, тю, тю… Сисси, нужно спать. — И совершенно тем же тоном, словно продолжая беседу с канарейкой: — Рудольф, передай Риббентропу, что я должен сделать заявление о нашей дружбе в отношении Польши… В Варшаве мечтают о свободе от французских объятий. Теперь самое подходящее время заменить эти объятия нашими. А вам, Геринг, хорошо бы поскорее воспользоваться приглашением польского президента и поохотиться в Беловежской пуще… Говорят, там прекрасная охота. — Он снова сделал губы трубочкой: — Ну, ну, Сисси, не волнуйся, спи. Эти противные люди мешают Сисси спать!.. Так мы их сейчас прогоним…

На другом конце Германии, в расположенном над Рейном дворце, носившем скромное название «Вилла Хюгель» и принадлежавшем семейству Крупп фон Болен унд Гальбах, этот день не был отмечен никакими торжествами, хотя к семейству Крупп события последних дней имели самое прямое отношение.

Причиной спокойствия, царившего в «Вилле Хюгель», было то, что именно там, больше чем где-либо в другом месте, знали обо всём, что должно было произойти, и о том, что ещё не произошло, но случится в ближайшие дни. Хотя старый Густав Крупп был не потомственным промышленником и коммерсантом, а всего лишь дипломатом средней руки и даже вовсе не был Круппом, а стал им лишь в силу специального «высочайшего» акта Вильгельма II, когда женился на Берте Крупп, но за тридцать лет хозяйничанья в величайшем европейском предприятии средств уничтожения он не только впитал опыт своих предшественников, но и приобрёл все качества скупца. Он не привык бросать деньги на ветер.