Старая тетрадь - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк". Страница 4

Вот она, эта история, в том виде, как я ее услышал от Арву Митонена.

Солнца не было. Бледная полоска зари загорелась на востоке совсем ненадолго. На миг вершины, укутанные снежным саваном, окрасились розовыми бликами — неуверенными, расплывчатыми, такими, что ни в ком, кроме тех, кто ждал их полгода, они не вызвали бы восторга: весна идет!

Восток погас. Мгла окутала бесконечный простор ледяного плато. Серое небо почти ничем не отграничивалось от такой же серой равнины, обрамленной шапками острых вершин.

Снег стал падать медленно, крупными пушистыми хлопьями, образуя плотную завесу. Снежинки ложились ровным покровом. Потом они метнулись под резким порывом колющего ветра. Все закружилось и запрыгало. Ударяясь о землю, пушистые концы снежной завесы взлетали, волновались, прыгали.

Под ударами ветра снежные валы срывались с краев трещин на глетчерах. Ледяные стены с треском и грохотом низвергались в бездонные пропасти. Навстречу им вырывался белый вихрь.

Буря неистовствовала трое суток.

Кнут Йенсен проснулся первым. Он вылез из мешка и зажег спиртовку, пока Яльмар Свэн еще спал. Кнут не любил Яльмара за обстоятельность, которую считал медлительностью, неуместной в их профессии. А когда сердился, то и просто называл это ленью. Свэн всегда просыпался позднее и первым ложился спать. И на охоте тоже: пока Свэн успеет обойти половину своих капканов, Йенсен обежит все свои.

На этой почве у них и произошла размолвка. Йенсен отказался работать со Свэном на равных началах. Решили, что каждый будет работать для себя.

Но не так давно у Йенсена появилась мысль о том, что это решение было несвоевременным. В капканах Свэна зверя всегда оказывалось больше, чем в капканах Йенсена. Единственной причиной этого, понятной Йенсену, был случай. Случай — слеп. Повернувшись в сторону Свэна, он уже не изменит. Заодно со случаем против Йенсена была и зима. Давно не видели такой суровой зимы на Свальбарде. А ведь Йенсен проводил на снегу вдвое больше времени, чем Свэн, — для него погода была не последним делом.

Этой зимой почти каждый раз, когда охотники покидали свою базу у Зордрагерфиорда, они попадали в метель. Если их не загоняла в избушку вьюга, то делал это оглушающий мороз.

Йенсену не нужен был градусник. По повадке собак, на ходу стискивавших пасти и не высовывавших языков, он знал, что температура слишком низка, чтобы он мог требовать от животных большой работы.

Когда Йенсен попробовал не поверить собакам и однажды прошлой зимой наперекор здравому смыслу пошел в глубь Норд-Остландского плато, мороз крепко ударил его по рукам. На Западный Шпицберген, в Гринхарбор, он вернулся из этой поездки с двумя отмороженными пальцами и не досчитался хорошей собаки.

Йенсену не было бы так жалко пальцев, если бы один из них не оказался указательным. Пришлось приучаться плавно спускать курок средним пальцем, не теряя мушки. Ему самому не верилось, что это не так-то просто сделать. То был период, когда неповоротливый Яльмар Свэн посмеивался над промахами шпицбергенского ветерана. Но Кнут был не только жаден — он был еще и очень упрям; в конце концов, его прицел стал так же верен, как был.

То, что сегодня пришлось заночевать под открытым небом, Йенсен тоже приписал неповоротливости Свэна. Один он, Йенсен, без спутника наверняка успел бы добраться до базы. Что, устали собаки? Ну, на то они и собаки, чтобы уставать. Длину перехода надо измерять силами хозяина — человека. Если бы не суровые уроки прошлой зимы, он не отказался бы от продолжения этой формулы: человек хозяин и погоде.

Ловко зацепив тремя уцелевшими пальцами котелок, набитый снегом, Йенсен сунул его под колпак походной кухни.

Струйка пара, уютно вившаяся из прорези свэновского мешка, раздражала Кнута. Он толкнул товарища в бок носком мехового сапога.

Яльмар разодрал заиндевевшие края своей меховой спальни, поеживаясь, вылез наружу и стал размахивать руками, чтобы размяться. На его обязанности лежало накормить собак, пока Йенсен приготовляет завтрак.

Яльмар исполнил это методически. Точно отмерил каждой собаке причитавшуюся ей порцию сухой рыбы. При этом он не следовал манере Иенсена кидать рыбу не глядя, кому попало, а старательно соразмерял величину порции с размерами каждой собаки. Лучше работавших собак он награждал лишним куском. Если бы он был один, то сказал бы при этом несколько ласковых слов и, может быть, даже похлопал бы старательного вожака по загривку. Но при Кнуте он этого делать не стал, чтобы не вызвать града насмешек.

Покончив с этим делом, Яльмар закусил и стал терпеливо ждать, когда вскипит котелок.

Йенсен пренебрежительно поглядывал на темные, подмороженные щеки Яльмара. Еще и еще раз повторял он себе, что в последний раз связался с этим неопытным увальнем. Сегодня Свэн подморозил щеки себе, а завтра из-за него отморозит себе лицо сам Йенсен!

В противоположность Йенсену, кончавшему подряд двенадцатую зимовку, Свэн с трудом дотягивал четвертую. При этом он не скрывал от товарища желания бросить Свальбард и вернуться на материк. Быть может, он сделает это теперь же, ближайшим летом. Охота на Свальбарде была неподходящим для него занятием.

Возвращаясь в одну из промысловых избушек, Свэн каждый раз с большим трудом покидал ее. Ему трудно было решаться снова и снова отдавать свое тело во власть звонкой холодной темноты. Мороз цепко хватал за лицо, за пальцы рук и ног. При малейшей оплошности холод забирался внутрь груди и вызывал сухой кашель. И тут уж нужно было держать ухо востро: если мороз прихватит верхушки легких — конец. Это валило с ног и более крепких, чем Свэн.

Нет, все это не для него! Ему, в конце концов, наплевать на те золотые горы, что сулил Йенсен, коль скоро для них нужно проводить целые недели без крыши, даже ночами кутая голову в мех. Человек с нормальными нервами может сойти с ума от одного нескончаемого гудения бури. Что толку в деньгах, если нужно просыпаться по десять раз в страхе, что не проснешься никогда.

Подчас Йенсену казалось, что Свэна не интересует заработок, словно он и явился-то сюда, на край света, вовсе не для того, чтобы сколотить капиталец. А Йенсен не мог понять, что еще, кроме погони за кронами, может пригнать человека в этот ледяной ад. Ад? Ну конечно! А что же еще?!

Кто это выдумал, будто в аду тепло и в наказание за грехи там сажают на сковородки? Кто из отцов церкви был там? Кто из них имеет представление о том, что такое ад? А вот он. Кнут Йенсен, там был. Да, да, был и сейчас еще сидит там, хотя вовсе не чувствует себя грешником больше, чем любой другой, кого он встречал в своей жизни. И уж он-то может с уверенностью сказать: ад вот тут, вокруг, куда ни глянь — зеленоватое серебро снежней пустыни; темный горизонт на протяжении бесконечных месяцев полярной зимы; завывание ветра и бесовская пляска шторма. И ко всему — мороз. Мороз!.. Вот где должен был обосноваться сатана — где-нибудь на ледниках Норд-Остланда или, скажем, поставить свой трон на острове Карла. Тут он мог бы выдавать пропуска не в тот липовый ад, что придуман монахами для устрашения старух, а вот в это подлинное, трескучее царство дьявола, где вой оголодавших песцов казался бы грешникам поистине ангельской музыкой.

Черт побери, он, Кнут Йенсен, мог бы быть здесь смотрителем. За сходную плату. А такие, как Свэн?..

Всякий раз при мысли о товарище недобрый огонек загорался в глазах Йенсена и губы его кривились в усмешку под усами, с концов которых всегда свисали сосульки, — Йенсен срывал их, входя в избу.

В последнее время Свэн чувствовал некоторое облегчение в предвидении скорого окончания зимы. С тех пор как на востоке на миг появилась светлая полоска зари, он приободрился и больше интересовался результатами охоты. Его даже немного увлекло соревнование с Йенсеном. Было приятно сознавать, что хотя бы за счет счастья, повернувшегося к нему лицом, он может почувствовать некоторое превосходство над суровым спутником. Впрочем, Свэн больше радовался поводу отвести душу в подшучивании над Кнутом, чем отчетливому сознанию, что каждая шкурка, вынутая из капкана или добытая пулей, означает лишнюю сотню крон в его кармане, тогда, как эта сотня проплывала мимо жадных рук Кнута.