Ученик чародея - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк". Страница 72

Грачик провёл рукой по волосам и тряхнул головой, отгоняя навязчивую мысль: «Ошибка, ошибка… Может быть, непоправимая ошибка: связная могла исчезнуть…» Эта мысль не покидала его. Чувство, похожее на стыд, мешало ему сказать Кручинину, что он хочет побывать на острове раньше него, чтобы ещё раз пройти тем же путём, каким шёл первый раз. Нужно было отвязаться, наконец, от сомнения, мешавшего работать, и, если нужно, задержать связную. Самолюбие требовало, чтобы это было сделано без помощи Кручинина.

А не взять ли с собою кепи, доставленное Йевиньшем?.. Зачем? Предъявить его женщине?.. Так он успеет сделать это и здесь, не нарушая процессуального порядка. Пока же ему достаточно будет узнать, есть ли у женщины её кепи, если нет, отпадут все сомнения: её кепи очутилось на Квэпе…

Из боязни спугнуть женщину Грачик приказал оперативным сотрудникам подъехать к перевозу через полчаса после него и не переправляться на остров раньше рассвета. В случае экстренной надобности он вызовет их сигналом.

И вот он один подъехал к берегу протоки.

Все тот же дом перевозчика, окружённый начинающими поникать берёзками. На этот раз паром оказался на ближнем берегу. Быть может, только поэтому Грачик не оставил свою «Победу» здесь, а вместе с нею переправился на пароме. Взобравшись на высокий берег протоки, Грачик запер машину и постоял с закрытыми глазами, чтобы восстановить в памяти обстановку прошлого приезда: «лодка, пьяная женщина, жалобный крик „лудзу… лудзу“… едва заметно светлеющая полоска тропки у поросшей травою дороги, старая мыза. Грачик шёл, пристально вглядываясь в полоску тропы. Лес сходился все ближе. Из-за высоких сосен не было видно ни ущербного месяца, ни даже звёзд. Небо над головой было затянуто облаками. Темень кажется совсем такою же, как в тот раз. И так же тихо было вокруг. Не слышалось даже шороха шагов спутницы, шедшей тогда перед Грачиком. Её смутный силуэт не перекрывал теперь белесоватую полоску тропы… Скоро из-за деревьев налево показалась крыша старой мызы. Вот и слуховое окно. Оно, как и тогда, глядело лишённым стекла переплётом… Словно дом ослеп… Дом с выколотыми глазами… Вот и кусты сирени. На этот раз они ещё темней окружающего фона. На них уже нет листвы и отягощавших их в прошлый раз цветов. Голые ветви задевают Грачика по плечам, по лицу…

За поворотом блеснуло красным светом окно. Огонь одинокой свечи оказался слишком слабым, чтобы можно, было что-нибудь разобрать сквозь прикрывающую стекло занавеску. Грачик остановился у кустов.

— Ты бы снял сапоги, — с неудовольствием сказала Линда. Квэп недовольно повёл глазами в её сторону и продолжал молча курить. Дым подолгу оставался у него в лёгких и выходил из ноздрей ленивыми сизыми струйками. Когда от папиросы пошёл запах горящего картона, Квэп крепко прикусил мундштук и, не поднимаясь, затушил окурок об ножку кровати. Словно нехотя, медленно поводя глазами из-под полуопущенных век, он следил за двигавшейся по горнице Линдой. Она что-то говорила ему, но он и впрямь ничего не слышал, как будто её шевелящиеся губы вовсе не производили звуков. Квэп устал. Ему было не только тяжело двигаться, но даже говорить. Он думал о своём — так же медленно и лениво, как курил, как двигал рукой, гася окурок, как шевелил веками, силясь удержать глаза полуоткрытыми. Если бы не эта нечеловеческая усталость, Квэп ни за что не пришёл бы сюда. Он знал, что это очень опасно. Знал, что за домом и даже за всем островом может быть установлено наблюдение, если расследование напало на его след.

Но во всей Латвии не было другого угла, где бы он мог лечь, зная, что рядом с ним человек, который не пойдёт в милицию, как только Квэп заснёт. Это вовсе ещё не было безопасностью, а только её иллюзией. Но даже такая иллюзия была лучше необходимости спать на садовых скамейках. Здесь по крайней мере не нужно было мучительным усилием заставлять себя сидеть так, чтобы не привлечь подозрительных взглядов секретных агентов, чудившихся ему в каждом прохожем. Даже дети в последнее время представлялись ему агентами розыска, напавшими на его след. Это было невыносимо, не хватало сил бороться с усталостью, и он пришёл сюда, хотя знал, что, может быть, идёт в засаду. Уверения Линды в том, что все обстоит благополучно и что здесь можно быть совершенно спокойным, не убеждали Квэпа. При всем опыте Линды она была всего только женщиной и только связной. Да и связной она работала не так-то уж давно — лишь с тех пор, как сошлась с ним. Откуда же ей знать, как это бывает: как человек узнает, что на его следу стоит преследование, как дрожит каждый нерв человека, уходящего от преследователей, как, затаившись в новом убежище, человек выжидает: спасён или нужно срываться и, петляя, как волк, уходить, уходить… Откуда Линде знать?!

— Сними сапожищи, — повторила Линда, но он и на этот раз не обратил на её слова внимания. Тогда она подошла и, подняв одну за другою его ноги, отяжелевшие, как вынутые из воды бревна, стянула с них сапоги. Он даже не привстал, чтобы облегчить ей это. В том месте, где со стуком один за другим упали брошенные Линдой сапоги, мелкий-мелкий, почти белый речной песок покрыл потемневшие доски давно не мытого пола. А Квэп повернулся лицом к стене и, несколько раз взглянув на жёлтые выцветшие обои, опустил веки. Он так устал, что, кажется, даже появись тут сейчас преследователи, — он не повернётся, не встанет и не попытается бежать. При этой мысли он внутренне усмехнулся: бежать без сапог?.. Бежать?.. Снова бежать?.. Нет! Сначала он должен выспаться. Хоть раз выспаться так, чтобы все мышцы не находились в постоянной готовности сбросить тело с постели и заставить бежать… Бежать?! Нет! Об этом он не может и думать. Несмотря на очевидную безрассудность, он готов поверить Линде, что тут он в безопасности… Да, да, он хочет этому поверить! Он хочет спать!.. Где блаженное время, когда он мог спать, сколько угодно, когда никого не нужно было бояться?.. Какое удивительное, какое неправдоподобное состояние: спать так, чтобы спало все — мозг, тело! Чтобы можно было раздеться, растянуться в постели и храпеть — сколько угодно и как угодно громко храпеть! …Даже трудно себе представить, когда он так спал в последний раз и сможет ли ещё когда-нибудь поспать?.. Вообще жизнь… Жизнь… Странный путь проходит по ней человек. Допустим, что это вполне ясно: серый барон [20] Арвид Квэп должен был прийти в «Саласпилс» и должен был там стать тем, кем стал, — недаром же он считался верховодом во всех затеях, где надо было дать жару красным! Кубик на воротнике айзсаргского мундира обязывает. И, может быть, не простая игра судьбы то, что на воротнике шарфюрера Квэпа оказался такой же кубик!.. Такова закономерность истории… История!.. Когда-то и он тратил время на то, чтобы слушать болтовню учителей о том, что было на земле до него. Это они называли историей, не умея толком объяснить ни почему случилось то или другое, ни того, что случится потом… Он только и запомнил любимое словечко учителя «закономерность истории». Квэп сделал свой собственный вывод — закономерно то, что согласуется с его волей. Всякое препятствие на его пути — противно закону жизни. Вот и все.