Война «невидимок» - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк". Страница 108
Лодка всплыла. Житков, как всегда, собственноручно отдраил главный люк и вышел на палубу. Первое, что он увидел, несмотря на темноту, был пенистый бурун по левому борту. Ошибиться в происхождении этих разбегающихся полосок пены Житков не мог: их порождал форштевень быстро двигающегося судна. Самого судна почему-то не было видно, и потому мелькнуло предположение, что это – торпеда. Но для торпеды след был слишком велик, да и характер его не оставлял сомнений в том, что это именно судно. Только тут Житков догадался: перископ! Лодка! И действительно, пенистый гребешок буруна вдруг рассыпался на две широко разбежавшиеся белесые ленты, какие обычно обтекают по бокам рубку идущей в крейсерском положении подлодки. Вот и струи, стекающие со стенок рубки, вот волна, перекатившаяся через невидимую палубу.
В характере всех этих явлений Житков ошибиться не мог.
Стоявший рядом с ним вахтенный офицер с изумлением увидел, что командир широко и радостно улыбается. Немец, который, видимо, не хуже самого Житкова понимал причину появления пены и не мог объяснить это ничем иным, как присутствием невидимой советской лодки, обеспокоенно спросил – почему-то шепотом:
– Срочное погружение?! – и бросился к люку.
Но Житков схватил его за руку:
– Вы забыли: мы ведь тоже невидимы!
Но как бы в опровержение этих слов над пенистой волной, отбрасываемой советской лодкой-невидимкой, сверкнула вспышка орудийного выстрела. Снаряд просвистел над лодкой Житкова, оглушив его воздушной волной.
Стоявший рядом вахтенный офицер снова бросился к люку, но Житков подставил ему ногу. Немец ласточкой полетел вдоль палубы, но благодаря полученному от Житкова удару с отчаянным криком скатился за борт.
Житков выхватил носовой платок и размахивая им, что было сил, крикнул в мегафон:
– Товарищи! Отставить огонь – тут свои!
В ответ ему с невидимой лодки послышался радостный смех и зычный голос:
– Товарищ командир, это я, Сибирка!
Житков смотрел, как зачарованный, в направлении, откуда доносился хорошо знакомый голос его помощника. Казалось, он лишился дара речи, восхищенный полной невидимостью родного корабля.
– Сибирка?..
– Есть, товарищ командир!
– Как ты стрелял? Разве… разве меня видно?
– А почему же нет, товарищ командир?
– Я хочу оказать: мою лодку разве видно?
После короткого молчания, свидетельствовавшего о крайнем удивлении, Сибирка ответил:
– Как на ладони!
Житков растерялся:
– Значит… значит, она видима?! – И, вспомнив о своем «экипаже», привычным тоном скомандовал:
– Приготовиться к приему пленных! Дать сюда людей. Быстро! Пока фрицы не спохватились.
Глава семнадцатая. Фантасмагория, фантасмагория!
Фантасмагория, фантасмагория!
Под лучами мягкого солнца молодая зелень деревьев выглядела так празднично, что каждый листик казался заново старательно отлакированным, а каждая иголочка любовно расчесанной и прибранной. Склоны гор казались покрытыми нежно-зеленой тканью, сквозь которую лишь местами виднелась еще бурая, не успевшая одеться в яркий убор земля. Кусты кизила, поднимавшиеся по склону горы к самой усадьбе, желтели только-только распускающимся обильным цветом.
После долгого пребывания на суровом севере было радостно и даже немного странно видеть эти яркие краски, ощущать горячие лучи солнца, в таком изобилии, с такой щедростью льющиеся в растворенные окна.
С моря, синевшего у подошвы горы, тянуло крепким ароматом соленой воды, ветра и бескрайнего простора. Прибой опоясал берег пенной каймою. Но его рокот скорее угадывался, чем был слышен за гомоном птиц, возившихся в деревьях под окнами. Эта перекличка, эта хлопотливая возня бывает такой веселой только весной.
Только весной, южной, крымской весной такими голубыми бывают просторы этого моря, таким чистым воздух, таким ласково-свежим ветер. И только весной бывает таким чисто-прозрачным небо, что, кажется, видишь его вширь до самого края земли и ввысь до бесконечности.
Небольшой дом лепился к горе, как белая коробочка, расцвеченная полосатыми козырьками маркиз. Быть может, название, все еще сохранившееся от старых времен на бронзовой дощечке у калитки, было случайностью, а возможно, что давние владельцы домика впервые увидели издали его алую черепичную крышу и какая-нибудь девочка, ехавшая на линейке по извилистой горной дороге, весело хлопая в ладошки, воскликнула: «Мама, мама! Смотри: совсем как красная шапочка, заблудившаяся в зеленом лесу!» Так или иначе, но домик назвали «Красная шапочка».
Высокие, почти черные султаны старых кипарисов не загораживали дом от солнца. Сквозь большие зеркальные окна оно заливало в нем каждый уголок.
В комнатах царила ленивая тишина.
Потянувшись, Житков медленно произнес:
– А, пожалуй, знаешь ли, жаль, что не нам самим пришлось вытряхивать из Витемы то, что у него за душой.
– Могу тебя уверить, что и без нас это будет отлично сделано. Что касается тебя, то, по-моему, следователь из тебя – никакой!
– Почему?
Но Найденов не успел объяснить: в комнату ворвались Элли и Валя. Светлые платья, раскрасневшиеся лица, пронизанное солнцем золото волос – все сияло.
– Они еще не готовы! – всплеснула руками Элли.
– Все равно едем, едем! – весело кричала Валя. – Везем их прямо так! – И, схватив Найденова под руку, она потащила его к выходу.
Через несколько минут машина, шурша шинами по гальке, выехала из ворот и помчалась по береговому шоссе.
На даче, куда они приехали, их сразу провели на веранду. Они увидели нарядно сервированный стол на семь приборов. Это значило, что должен был присутствовать еще кто-то, кроме них и хозяина дома.
Через несколько минут тяжелыми большими шагами на веранду вышел Ноздра. Приостановившись у порога, он быстрым, как всегда, пристальным взглядам оглядел гостей.
– С возвращением на родную землю, друзья!
И всех, одного за другим, не исключая женщин, крепко обнял и расцеловал. Потом приблизился к столу, отодвинул стул и, не садясь, жестом пригласил остальных.
– Не стану произносить приготовленный тост, – сказал он и сделал паузу. – Непредвиденные обстоятельства заставляют изменить программу этой встречи. Двое приглашенных присутствовать не будут.
Все взоры невольно обратились к пустым стульям, предназначенным не явившейся паре.
– Но все же открою вам: у вас есть чем гордиться. Задание выполнено благодаря вашему мужеству, верности долгу и одному из самых прекрасных чувств, какие знает жизнь – чувству дружбы. Оно не изменяло вам в самых тяжелых условиях. Вы выдержали трудный экзамен. Нам удалось в полной тайне осуществить нелегкую и очень ответственную военно-техническую проблему. Ее решение пытались похитить у нас самые опытные работники вражеской разведки. Подробностей я вам сейчас не открою. Прошу занять места. Ешьте, пейте и простите, что я покидаю вас. Служба! А когда закончится завтрак, вас будет ждать автомобиль. Приезжайте туда, где узнаете все подробности операции, какие вас интересуют. Итак, до скорого свидания!
Дверь за Ноздрой затворилась. Друзья в недоумении переглядывались.
Первым заговорил Житков:
– Ну, что же, адмирал приказал завтракать… По-видимому, здесь – самообслуживание! – Житков вынул из ведерка со льдом бутылку шампанского.
– За наш народ, за нашу страну!
Они чокнулись.
Солнце уже давно прошло зенит, когда Житков сказал:
– Но не пора ли нам куда-то ехать?
– Кажется, это первый случай за все время знакомства с Тарасом Ивановичем, когда не были строго-настрого указаны час и минуты прибытия к месту назначения. Поэтому еще один бокал не испортит дела. Все будет в наилучшем порядочке, – согласился Найденов.
Извилистой горной дорогой машина мчалась в лес, становившийся все гуще, все тенистей. Доносившийся рокот моря затихал в отдалении. Сильней стал зной, пропитанный ароматами леса – машина явно удалялась от берега.