Заговорщики (книга 1) - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк". Страница 73

Повидимому, Черчилль не слышал шагов Бена. Он продолжал безмятежно заниматься своим делом, пока Бен его не окликнул. Черчилль глянул вниз, и Бену послышалось, что у хозяина вырвалось нечто похожее на проклятие. А вслух Черчилль проговорил:

— О, Бен, старина! Чертовски здорово, что вы появились! Не считайте невежливостью то, что я не послал вам поздравительной телеграммы: стоило прожить на свете шестьдесят пять лет, чтобы увидеть вас вице-премьером, хотя бы и в кабинете мистера Чемберлена-младшего.

Чувство юмора отсутствовало в характере Бена. Поэтому он почти всегда и почти все принимал за чистую монету. Но на этот раз в тоне Черчилля сквозила такая нескрываемая ирония, что она дошла даже до неповоротливого сознания Бена.

— Каждый имеет право на те убеждения, какие у него есть, — проворчал он.

— А если у него нет никаких? — раздалось с лестницы, и большая цементная клякса упала Бену на носок ботинка. — Это, разумеется, относится не к нам с вами: каждый из нас лишь по одному разу изменил своей партии.

Болтая, Черчилль медленно спускался с лестницы. Он переступал одной ногой со ступеньки на ступеньку, как делают маленькие дети. Лестница скрипела и гнулась под тяжестью его тучного тела.

Очутившись рядом с гостем, Черчилль отвязал фартук и, аккуратно сложив его, повесил на нижнюю ступеньку.

— Вот, — сказал он, указывая на незаконченную кирпичную стену, — осталось ещё немного. Когда будет готова кухня, мы с миссис Черчилль будем иметь угол на чёрные дни, надвигающиеся на Англию по милости вашего кабинета.

Бен в замешательстве топтался у подножья стены. Не зря он так сопротивлялся этой поездке! Что мог он ответить в защиту своего незадачливого правительства? Действия кабинета были цепью неудач и унижений, невиданных в истории Англии. Усилия премьера, направленные к умиротворению агрессора, только разжигали аппетит Гитлера. «Фюрер» убеждался в том, что Англия ему мешать не будет, что она занята внутренними неурядицами в связи с обостряющимся рабочим вопросом, борьбой с надвигающимся кризисом, дипломатической войной с Италией за уплывающее господство в Средиземноморье.

Англия была растеряна, если понимать под Англией кучку дельцов, известную на данном отрезке истории под именем кабинета. Эта группа подписывала международные соглашения, выступала с декларациями, пыталась опровергать в парламенте всплывавшие на поверхность разоблачения, отвергала протесты, боролась с забастовками, совершала все глупости и преступления, носившие официальное название «политики правительства его величества». В действительности это была политика людей, стремящихся всеми силами за счёт других народов и собственного английского народа удержать свои позиции в новом переделе мира.

Зная, что договоры подписывались, декларации произносились, глупости и преступления совершались именем Англии и от имени англичан, можно было бы подумать, что Британские острова населены одними выжившими из ума старцами и патологически глупыми недоносками. Так ясно сквозило в каждом действии британского кабинета намерение ввергнуть страну в пучину войны. Но происходящее было подтверждением того, что не существует правила без исключений. Поговорка «каждый народ имеет правительство, какого он достоин», не подходила к случаю. Сорок шесть миллионов англичан были достойны лучших министров. Очень немногие из этих сорока шести миллионов поставили бы свою подпись на документах, определявших внутреннюю и внешнюю политику империи. Согласие на захват Абиссинии итальянским фашизмом, потворство итало-германской интервенции в Испании и аншлюссу Австрии, продажа Гитлеру Чехословакии — все это было не чем иным, как самоубийственным участием в первом акте трагедии, которой суждено будет получить наименование второй мировой войны. На Дальнем Востоке Япония продолжала выбивать из-под Англии одну подпорку за другой. Лондонский кабинет терпел оскорбления и удары от японцев в надежде, что всё-таки удастся толкнуть их на СССР и США. Соединённые Штаты Америки, делавшие вид, будто они кровно заинтересованы в сохранении мира, продолжали втихомолку подталкивать японцев к дальнейшему наступлению. Так же как в своё время только усилиями США была спасена от краха развалившаяся машина германского империализма, так и теперь, лишь благодаря американскому металлу, американской нефти, американским моторам, американскому золоту, японский империализм мог продолжать свою континентальную авантюру в Азии.

Были такие люди в Англии, которые позволили убаюкать себя болтовнёй Чемберлена, будто мир спасён. Но те, кто не хотел сознательно закрывать глаза на происходящее, знали, что уже второй год идёт новая империалистическая война, разыгравшаяся на громадной территории, от Шанхая до Гибралтара, и захватившая более пятисот миллионов человек населения, что насильственно перекраивается карта Европы, Африки, Азии, что потрясена в корне вся система послевоенного, так называемого мирного режима.

Чем дальше шло дело, тем настойчивее простой англичанин заявлял: спасение мира — в союзе с Советской Россией! Черчилль, неизмеримо более ловкий политик, чем Чемберлен, улавливал настроения английского общества. С обычным для него коварством матёрого двурушника Черчилль подхватил это требование народа и использовал его как оружие для борьбы с кабинетом. Становясь в позу ярого критика действий премьера, он тоже «разоблачал» бездарных министров.

— С одной стороны, — говорил он, — отвергнутая политика президента Рузвельта стабилизировать положение в Европе или добиться перелома вмешательством Соединённых Штатов; с другой — пренебрежительное невнимание к несомненному желанию Советской России примкнуть к западным державам и пойти на все для спасения Чехословакии; сброшенные со счётов тридцать пять чешских дивизий против ещё незрелой германской армии в тот момент, когда Великобритания могла предоставить для укрепления фронта во Франции только две дивизии, — все это пущено на ветер… Теперь же, когда все эти преимущества и богатства растрачены и выброшены, Великобритания, ведя за руку Францию, выступает с гарантией целостности Польши, которая всего за шесть месяцев до этого с жадностью гиены приняла участие в грабеже и уничтожении чехословацкого государства. Имело смысл бороться за Чехословакию в тысяча девятьсот тридцать восьмом году, когда германская армия едва могла выставить на западном фронте полдесятка обученных дивизий и когда французы с их шестьюдесятью или семьюдесятью дивизиями наверняка могли форсировать Рейн или вступить в Рур. Но это было сочтено нецелесообразным, поспешным, не отвечающим современному мышлению и морали. Теперь же, по крайней мере, два западных демократических государства заявили о своей готовности рискнуть жизнью во имя целостности Польши. Чтобы найти параллель этому внезапному превращению шестилетней политики широко афишируемого умиротворения в готовность принять неминуемую войну на гораздо худших условиях и в максимальном масштабе, придётся, пожалуй, прочесать вдоль и поперёк всю историю, которая, как говорят нам, есть главным образом история преступлений, безумств и бедствий человечества. Да и как могли бы мы защитить Польшу и выполнить свои гарантии? Только объявив войну Германии и напав на более сильные укрепления и более мощную германскую армию, чем те, перед которыми мы отступили в сентябре тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Вот вехи на пути к катастрофе!.. — С пафосом возмущённого правдолюбца Черчилль заявлял: — Средства организации сопротивления агрессии в Восточной Европе почти исчерпаны. Венгрия — в немецком лагере. Польша в стороне от чехов и не желает сотрудничать с Румынией. Ни Польша, ни Румыния не согласны на выступление русских против Германии через их территорию. — И зная, чем он может вернуть себе растраченную популярность, он, наконец, восклицал: — Ключ к великому союзу — договорённость с Россией!