Заговорщики (книга 2) - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк". Страница 39

Линь Бяо протянул порученцу только что написанный листок и коротко бросил:

— Начальнику штаба.

Проводив Люя взглядом исподлобья, Сань Тин сказала, ни к кому не обращаясь:

— Свежий лук и огурцы.

— Замечательно! — добродушно сказал командующий Линь Бяо. Это был плотный, небольшого роста человек, с загорелым молодым лицом, на котором выделялись глаза — не по возрасту спокойные глаза мудреца.

— Это хорошо — огурцы! — повторил сидевший рядом с Линь Бяо худощавый генерал Пын Дэ-хуай. — Но сначала бриться!

— Бриться потом, — твёрдо сказала Сань Тин. — Рис простынет. — И стала накрывать на стол.

Время от времени она искоса, так, чтобы не заметили генералы, взглядывала на Пын Дэ-хуая. Она впервые видела прославленного заместителя главкома, но его популярность в армии была так велика, что девушке казалось, будто она уже отлично знает этого коренастого спокойного человека со строгими карими глазами и с такими густыми-густыми, сдвинутыми к переносице бровями, каких она ещё никогда ни у кого не видывала. Эти брови придавали его и без того энергичному лицу выражение ещё большей силы.

По тону, каким в её присутствии разговаривали генералы, Сань Тин решила, что Пын Дэ-хуай, старый друг и соратник Линь Бяо, просто по пути заехал проведать её командующего. Ей не приходило в голову, что за спокойными и как будто даже малозначащими разговорами кроется большая озабоченность судьбою огромной и важнейшей операции, для наблюдения за которой Чжу Дэ и прислал сюда своего заместителя.

Пока Линь Бяо и Пын Дэ-хуай ели, Сань Тин не стояла без дела: она полмела в крошечном отделении, служившем командующему спальней.

Линь Бяо с озабоченным видом обратился к Сань Тин:

— Как дела с прачечной? — И тут же почтительно пояснил Пын Дэ-хуаю, хотя тот ни о чём не спрашивал, с аппетитом поедая рис с луком: — Наш начальник хозяйства уверяет, будто при таком быстром наступлении чистое бельё для солдат — дело недостижимое: воды нет!

— Втолкуйте ему, что именно в стремительном наступлении солдату не до стирки.

— Я и хочу, чтобы девушки ему доказали: при желании можно устроить все. Даже воду достать.

— Да, — убеждённо вставила Сань Тин. — Девушек я мобилизовала — согласны в свободное время организовать показательную прачечную.

Когда командующий отодвинул пустую плошку, Сань Тин сказала Пын Дэ-хуаю:

— Вот теперь будем бриться!

Генерал рассмеялся.

— Она у вас строгая хозяйка, — сказал он Линь Бяо.

Сань Тин внесла большой чайник, обёрнутый полотенцем, приготовила все для бритья и перевесила лампочку так, чтобы Пын Дэ-хуай видел себя в маленьком зеркальце.

За горой сухо треснули оглушительные разрывы вражеских тяжёлых снарядов, и, покрывая их, ещё громче охнули свои дальнобойки. Снаряды, шурша, прошли над блиндажом. От сотрясения зеркальце поползло по столу. Сань Тин его с трудом поймала и снова поставила перед Пын Дэ-хуаем.

Через минуту девушка скрылась в тёмном ходе сообщения…

В блиндаже все ещё было почти темно. Лампочка, притянутая шпагатом к самому столу, освещала кусок карты и узкую, с тонкими пальцами руку командующего. Он водил неотточенным концом карандаша по зелёному клочку карты и объяснял обстановку сидевшему напротив него Фу.

Время от времени над их головами, заглушая голос командующего, раздавался вой приближающегося снаряда. Звук менялся в зависимости от калибра. Потом слышался хлёсткий удар разрыва. Это противник, нервничая, держал под обстрелом брод на реке. В строгий, словно нарочитый черёд с разрывами раздавались свирепые, беспощадно рвущие воздух выстрелы своих гаубиц. Они стреляли через гору. За каждым таким залпом был слышен тягостный шум удаляющихся снарядов.

От близких разрывов снарядов песчинки сыпались с потолка сквозь щели наката и до странности громко стучали по зелёному полю карты. В таких случаях командующий хмурил мохнатые брови и спокойно сдувал песчинки, не прерывая разговора.

Внезапно, точно кем-то вспугнутая, зенитная артиллерия подняла судорожный лай. Пушки стреляли с такой частотой, что казалось, вот-вот они захлебнутся. Но так же мгновенно, как началась эта стрельба, она и кончилась — словно слаженный оркестр умолк по мановению дирижёрской палочки. Командующий глянул на ручные часы, отмечая начало и конец огня. С улыбкой сказал:

— Ещё год тому назад такой концерт мог устроить только господин Чан Кай-ши, а вот теперь и мы способны задавать музыку, ласкающую слух патриота.

И снова не слышно ничего, кроме грохота разрывов и мышиного шороха песчинок о карту.

— Нет, тут долго не высидишь, — сказал вдруг Фу, выпрямляясь, словно собрался уходить: — Тоска.

— Больной! — шутливо сказал командующий и с добродушной усмешкой добавил: — Полезно и поскучать… Если уж приехали, сидите. Не так-то часто вы доставляете мне удовольствие видеть вас.

— Да, говорят «больной»… — Фу поднял руку и сжал её в кулак.

Через голову лётчика Линь Бяо увидел входящего в блиндаж Пын Дэ-хуая, отложил карандаш и поднялся. Фу обернулся и, увидев заместителя главкома Народно-освободительной армии, тоже поспешно поднялся и одёрнул на себе куртку.

Пын Дэ-хуай, прищурившись, поочерёдно оглядел обоих.

— Вот, прошу, — с улыбкой сказал Линь Бяо, указывая на Фу, — оказывается, с другими справляться легче, чем с самим собой.

— В молодости безусловно! — согласился Пын Дэ-хуай. И, снова посмотрев на Фу, строго спросил: — Ваши сегодня начинают?

— Да, большое дело будет, — с удовольствием подтвердил Линь Бяо. — Сегодня на них весь Китай смотрит.

— Мои товарищи открывают бой, а я не с ними… — сказал Фу. — Это первый бой в истории нашей молодой авиации, когда от неё так много зависит.

Фу была невыносима мысль: товарищи пойдут в бой без него. К тому же его грызло сомнение, о котором не знали ни Линь Бяо, ни Пын Дэ-хуай: ведь Чэн поведёт сегодня вторую эскадрилью. Что из этого выйдет? Фу был совершенно уверен: в роли рядового лётчика Чэн мог забыться, вырваться вперёд, но теперь, когда он ведёт эскадрилью и отвечает за всех товарищей, когда он знает, как много зависит от сегодняшнего боя, Чэн не сможет хотя бы на миг забыть лежащей на нём ответственности. Он должен будет помнить: от его примера, от его дисциплинированности, от его умения и желания в любой миг стать на защиту товарища будет зависеть и поведение остальных лётчиков, их участь, их жизнь, судьба боевого задания. И разве в конце концов не следовало ещё раз попытаться подчинить Чэна воле коллектива, которую он не сможет не чувствовать в бою, когда за каждым его движением будут следить глаза всех его подчинённых?