Воспоминания - Шпеер Альберт. Страница 122

От месяца к месяцу он становился все молчаливее. Возможно также, что в моем обществе — иначе, чем с более далеко отстоящими от него гостями — он перестал принуждать себя и заботиться о поддержании беседы. Во всяком случае, начиная с осени 1943 г., эти совместные трапезы превратились в настоящую пытку. В молчании мы съедали суп, в перерыве до следующего блюда, может быть, обменивались замечаниями о погоде, причем Гитлер по обыкновению поругивал службу прогнозов, ни на что не способную, под конец разговор возвращался к качеству еды. Он очень был доволен своей поварихой-диетологом и расхваливал ее поварское искусство, особенно по вегетарианской части. Если какое-то блюдо казалось ему особенно удавшимся, то он приглашал меня непременно его попробовать. Его преследовал страх набрать вес, «Вещь невозможная! Вы только представьте себе, что я расхаживаю с животиком! Это было бы политически убийственно!» Нередко, чтобы отогнать от себя искушение, он звал слугу и говорил: «Съешьте вот это, а то для меня это слишком вкусно». Он подшучивал над любителями мяса, но не пытался как-нибудь повлиять на меня, обратить в вегетарианскую веру. Ничего не имел он против и стаканчика «штайнхегера» после жирной каши — хотя как-то жалобно добавлял, что он совсем не считает его обязательным в своем меню. Если подавали мясной бульон, я мог быть уверенным, что он помянет «трупный чай»; приносили раков, и у него непременно была наготове история о какой-то старушке-покойнице, которую ее родственники сбросили в реку для приманки этих чудовищ; угри давали повод рассказать, что ловить или откармливать их лучше всего дохлыми кошками.

Гитлер не смущался такими сколь угодно часто повторяющимися историями по вечерам еще в Рейхсканцелярии; теперь же, во времена отступлений и заката, их можно было считать признаком особо хорошего расположения духа. Нов основном царило кладбищенское молчание. Было впечатление постепенно угасающей личности.

Своей собаке Гитлер приказывал лечь на специальную подстилку в угол, где она в течение часто многочасовых совещаний или обеда и лежала, недовольно по временам поварчивая. Если ей казалось, что на нее не обращают внимания, она чуть подползала в направлении кресла хозяина, а затем, после сложных маневров, отваживалась положить морду на его колено. Резкий приказ отправлял ее обратно на место. Я, как и всякий другой сколько-нибудь разумный визитер Гитлера, старался не возбуждать в Блонди дружеских чувств. Временами это было не просто, особенно если во время обеда голова собаки оказывалась на моем колене, а ее глаза внимательно следили за каждым куском мяса, который я подносил ко рту и который выглядел намного привлекательней, чем вегетарианское блюдо хозяина. Если Гитлер замечал эти попытки установить отношения, он раздраженно отзывал ее. По существу, овчарка оставалась в ставке единственным живым существом, которое его как-то приободряло. Этого хотели и мы со Шмундтом. Но — собака была нема.

Погружение Гитлера во все более полную изоляцию шло постепенно, почти незаметно. Очень красноречиво было, повторявшееся особенно часто, начиная примерно с осени 1943 г., его высказывание: «Шпеер, в конце в меня останется только два друга — фройляйн Браун и моя собака». Звучало это с таким презрением к людям и настолько прямолинейно, что исключало какие-либо заверения в своей преданности или чувство обиды. Эти слова оказались, при поверхностном взгляде, единственным сбывшимся предсказанием Гитлера. Но и это не может быть всецело отнесено на его счет; скорее это было мужество его метрессы и привязанность его собаки.

Позже, уже в своем многолетнем заточении я понял, что это значит — жить под огромным психологическим прессом. И только здесь я осознал, что жизнь Гитлера имела немало сходства с жизнью заключенного. Его бункер хотя тогда и не обрел размеров огромного мавзолея, которые ему предназначались после июля 1944 г., имел все же мощные перекрытия и стены вполне тюремного вида, стальные двери и ставни перекрывали немногочисленные пути, его жалкие прогулки за колючей проволокой давали ему не больше воздуха и природы, чем арестанту, кружащему по тюремному дворику.

Час Гитлера наступал, когда после обеда, около 14 часов начиналась «ситуация». Внешне картина почти не изменилась с начала 1942 г. За редким исключением те же самые генералы и адъютанты теснились вокруг сидящего за большим столом для карт Гитлера. Только выглядели все участники совещания постаревшими и притухшими. Как-то безучастно и даже подавленно выслушивали они приказы и пароли.

Предметом дискуссий становились надежды. Из допросов военнопленных и из иных разрозненных донесений рождались надежды на истощение противника. Потери русских в наступательных боях представлялись более высокими, чем наши, даже в процентном отношении ко всему населению. Сообщения о малозначительных, локальных успехах сильно разрастались в ходе обсуждения, пока они не становились для Гитлера неопровержимым доказательством того, что прямой прорыв русских к Германии можно сдерживать до их полного обескровливания. Многие из нас верили, что при этом Гитлер сумеет еще своевременно окончить войну.

Для прогнозирования возможного развития событий в ближайшие месяцы Йодль подготовил для Гитлера доклад. Эти он попытался одновременно в качестве начальника штаба оперативного руководства вермахтом приподнять свои задачи, которые Гитлер все больше прибирал к своим рукам. Йодлю был известен скептицизм Гитлера в отношении разного рода количественных подсчетов. Еще в конце 1943 г. Гитлер обрушился с издевательскими нападками на генерала Георга Томаса за его разработку, в которой тот оценил советский военный потенциал как исключительно весомый. Он долго еще продолжал раздражаться из-за этой памятной записки, хотя и Томасу и Верховному командованию вермахта сразу же было запрещено заниматься впредь подобными изысканиями. Когда отдел планирования моего министерства осенью 1944 г. разработал, из самых лучших побуждений, желая помочь командованию при принятии решений, памятную записку о производственном потенциале противника в области военной техники, Кейтель нам также запретил передавать такие материалы Верховному командованию вермахта.