Агнес - Штамм Петер. Страница 18
— Тебе совсем не обязательно весь день сидеть со мной, — сказала она. — Сходи в библиотеку, если хочешь. Может быть, там Луиза.
— При чем тут это. Мне просто жалко, что ты так проводишь свободные дни. Я сам ненавижу сидеть дома.
— Но тебе и не надо сидеть. Я ведь не смертельно больная. Я совершенно нормально чувствую себя, если лежу в постели.
Я снова пошел к озеру, гулял в парке Гранта. Когда замерз, пошел в библиотеку. Луизы там не было. Я взял какой-то роман и час читал. Не дочитав до конца, сдал книгу.
— Тебя долго не было, — сказал Агнес, когда я вернулся.
— Ты ведь хотела побыть одна.
— Это не упрек, не будь таким обидчивым. Я сказала, что не имею ничего против, если ты выйдешь. Я не говорила, что хочу побыть одна.
— Ты спала?
— Нет. Смотрела телевизор.
— Я думал, тебе надо оставаться в постели?
— Я сидела, закутавшись в одеяло.
Я приготовил, и мы поели на кухне.
— Что мы делаем на Новый год? — спросил я.
— Не думаю, что успею выздороветь к празднику.
— Откуда ты знаешь? Ты что, не хочешь пойти со мной?
— Да нет, я бы хотела. Но я больна. Чувствую себя неважно. Ты был в библиотеке?
— Не ради Луизы. Я замерз на улице и не хотел сразу же возвращаться. Не хотел тебе мешать.
— Ты мне не мешаешь. Я только говорю, что тебе не обязательно весь день за мной присматривать. Я совершенно ничего не имею против того, что ты где-то бываешь. Так же как я ничего не имею против того, чтобы ты пошел на вечеринку к Луизе.
— В самом деле?
— В самом деле.
— Она знает много интересных людей. Это может пригодиться мне для книги.
— Мы ведь и не женаты.
— Это и для нас может быть полезно. Если я останусь здесь, мне важно завести знакомства.
— Не хочу спорить, — сказала Агнес, — я устала и больна.
33
— Волосы твои начинают редеть, — заметила Агнес, — ты стареешь.
Я вошел к ней в спальню, чтобы попрощаться.
— Обещай мне, что возьмешь такси, когда будешь возвращаться домой, — сказала она.
— Может быть, будет поздно. Не беспокойся.
— Ты позвонишь мне в полночь?
— Не могу обещать. Ты ведь знаешь, что творится на новогодних вечеринках в полночь. Но я постараюсь.
Мы обнялись, и она крепко поцеловала меня.
— Всего-всего тебе, — сказала она.
— Ну я же вернусь, — засмеялся я.
— Это в смысле если ты не позвонишь… счастливого Нового года.
В начале двенадцатого я позвонил Агнес.
— Ты позвонил слишком рано, — заметила она.
— Это чтобы не забыть. Что делаешь?
— Ем. Я смотрела репортаж из Нью-Йорка. Там Новый год уже начался.
— Да.
— Мне тебя не хватает.
— Ложись спать. Когда ты проснешься, я буду уже дома.
Луиза стояла радом со мной, пока я разговаривал по телефону. Она иронично улыбалась.
— Твоя маленькая подружка скучает по тебе? — спросила она, когда я положил трубку.
— Она больна.
— Американки всегда больны, но неистребимы. Они следят за тем, чтобы у тебя всегда была нечистая совесть. А если они спят с мужчиной, то говорят об этом так, словно оказали ему услугу. Словно вышли погулять с собакой. Потому что собаке нужно двигаться.
— Агнес другая.
— Можешь в это верить.
Луиза подхватила меня под руку и представила некоторым гостям. Она улыбалась всем и находила для каждого несколько слов, но едва мы оказались вдвоем, она рассказала мне, кто из мужчин уже успел попытать с ней счастья и кто кого с кем обманул.
— Почему, собственно, ты все еще живешь со своими родителями, если их компания тебе так противна?
— Да нет, они в порядке. Они мне не противны.
— Но почему бы тебе не снять квартиру и не пригласить своих собственных друзей?
— Я бы уже давно вернулась во Францию. Но у меня здесь хорошая работа. И мне, в сущности, все равно, где жить. — К тому же, добавила она, у ее части дома есть отдельный вход, так что она может уходить и приходить, когда пожелает.
— А почему ты не пригласила никого из своих друзей?
— А зачем? У меня есть ты!
— У тебя вообще-то есть здесь друзья?
— У меня всегда были лучше отношения с мужчинами, чем с женщинами. А больше одного мужчины я приглашать не хочу. В конце концов, у меня есть кое-какая репутация.
Я пил довольно много и весь вечер говорил только с Луизой. Ее мать пару раз подмигнула мне, а ее отец в какой-то момент положил мне руку на плечо и спросил, весело ли мне. Я поблагодарил за приглашение, а он ответил, что рад моему приходу. Он спросил меня, что я думаю по поводу забастовки на заводах Пульмана.
— Я полагаю, что роль денег в этом деле преувеличивается, — сказал я, — речь шла о свободе. Пульман был патриархом, а забастовка была скорее мятежом против абсолютного контроля, против власти, чем против экономической эксплуатации.
— В революции всегда решается вопрос власти. А власть у того, у кого есть деньги.
— Однако даже и без экономической депрессии система когда-нибудь развалилась бы. Даже если бы зарплата не снижалась, а цены не росли.
— Поверьте мне, речь шла о деньгах и только о них, — заявил отец Луизы и убрал руку с моего плеча. — Вас, писателей, вечно заносит. Я предприниматель. Я знаю, что движет миром.
Когда я снова остался вдвоем с Луизой, она сказала:
— Не стоит дискутировать с моим отцом о политике. Зачем тебе вообще эта история с забастовкой у Пульмана? Все это уже давно прошло и забыто.
Я ответил, что сегодня в глобальном масштабе происходит то же, что сто лет назад в созданном Пульманом образцовом городе, и это рано или поздно приведет к беспорядкам.
Луиза отмахнулась.
— Давай поднимемся ко мне, — предложила она, — в эту ночь революции не будет. Все и так уже напились.
Она захватила на кухне бутылку шампанского, и я пошел за ней вверх по широкой лестнице в ее квартиру. Она закрыла за нами дверь.
34
Было три или четыре часа, когда я одним из последних ушел с вечеринки. Луиза настояла на том, чтобы отвезти меня домой.
— В это время пройдет вечность, пока ты дождешься такси, — сказала она.
До центра ехать было недалеко. Она остановила машину на Бобиен-стрит, небольшой улице с односторонним движением прямо за моим домом.
— Я не целую своих мужчин на Мичиган-авеню, — призналась она.
— Агнес вернулась.
— Ты поздновато об этом вспомнил.
— Ты меня не любишь.
— А она больше с тобой не спит, — сказала Луиза, придвинулась ко мне и поцеловала в губы.
— Она болеет, — заговорил я, — но выздоровеет. Между нами было что-то важное. И оно не потеряно.
— Вы, мужчины, идиоты, — съязвила Луиза, — вы можете любить, только когда вас отталкивают. Вам нужны громкие слова, обязательно громкие слова. Между нами тоже кое-что было, этой ночью, и это было прекрасно. Завтрашней ночью это могло бы повториться, а потом другими ночами еще и еще. И быть может, из этого могло бы выйти что-нибудь более серьезное, если бы ты был со мной почаще. Но ты с самого начала не мог решиться на это. Ты сразу же отвел мне определенную роль.
— Ты же сказала, что не любишь меня. Тогда, в архиве.
— Тогда сказала, а этой ночью я такого не говорила.
— Мне пора.
— Вовсе не пора. Я никуда не тороплюсь.
— Я сейчас не в форме, Луиза.
— Ты просто пьян.
— Да. И мне пора. Большое спасибо за праздник. Я позвоню тебе.
— Пожелай своей золушке счастливого Нового года, — желчно напутствовала меня Луиза, и, когда я уже поднимался по лестнице к черному входу, она прокричала мне вслед: — Принеси как-нибудь ее туфельку. Быть может, у нас один размер.
Я не мог открыть дверь в квартиру. Ключ входил, но повернуть его не удавалось. Несколько минут я пытался открыть. Опьянение уже прошло, но моя голова словно перестала думать, а мои мысли, казалось, существовали отдельно, где-то выше моей головы. Я испробовал все ключи своей связки, включая ключ от моей швейцарской квартиры, и даже ключ от чемодана, который я всегда ношу с собой. Нужно было потянуть время. Потом я подумал, что Агнес поменяла замок, пока меня не было, или какой-нибудь пьяный идиот засунул что-нибудь в скважину. Или, подумал я, Агнес оставила в замке с внутренней стороны ключ, намеренно или случайно. Я позвонил. Прошло несколько минут, и я позвонил второй и третий раз. Наконец дверь приоткрылась, насколько позволяла цепочка. На меня испуганно смотрел японец в белом халате. Я тут же понял свою ошибку.