Женить нельзя помиловать - Шторм Вячеслав. Страница 18

В ответ на эту увлекательную историю мы поведали свою. Честно и без утайки.

— Бешеный каштан, говорите? — задумчиво протянула Феанорочка. — Орландо, ты как? Потянешь?

Тот почесал кончик носа, подошел к Рыцарю Неистовой Ласки и расстегнул его кружевной воротник. Легкое движение — и пухленький детский кулачок уже сжимает страшный плод, извлеченный из человеческого тела. Маркиз же даже не пошевельнулся.

Ураган, вихрь и метеор по сравнению с движениями Бона выглядели медлительными, как калечная улитка.

Сорвав шарфик, он возник на коленях перед елфом, молитвенно протягивая к нему руки.

Орландо прищурился и покачал головой. Потом обернулся к остальным елфам.

— Не сердитесь, — «перевела» его безмолвную речь Леголасочка. — Для него раз плюнуть — вытащить эту штуковину, но изменить судьбу…

— Значит, я обречен? — еле слышно прошептал парень.

Новый обмен взглядами — и Леголасочка улыбнулась:

— Он говорит: «Каштан будет извлечен, когда живой камень получит свободу, двое восстановят былую дружбу, а изменившееся станет прежним».

— И что это значит? — В голосе Бона сразу прибавилось бодрости. Девчонка пожала плечами:

— Знаете, в чем заключается самая страшная тайна елфов? Мы сами ни фига не понимаем в своих знаменитых пророчествах!..

ГЛАВА VII,

— А-ааа! Укьяи-и! О-ооо! Ы-ыыы!

Девочка, сидевшая перед одиноко стоящим домом, размазывала грязным кулаком по мордашке слезы и голосила так, что даже Изверг немного попятился.

Увидев, что мы остановились, рева на мгновение замолчала, окинула нас быстрым взглядом и заголосила пуще прежнего:

— У-ууу! Зыы-ые! Укьяи-и!

Ветерок вылез вперед и потешно замотал ушами. Рев тут же прекратился

— Звей! — заявило чадо, хозяйским жестом цапая драконозаврика за нос — Хаосый!

Ветерок ничуть не возражал ни против первого, ни против второго утверждения. Он еще раз помотал ушами и осторожно лизнул девочку в щеку, вызвав счастливый смех. Когда же Глори достала из кармана кусочек сахара, о недавней трагедии напоминали лишь разводы грязи на левой, необлизанной щеке малышки.

— Как тебя зовут?

Девочка демонстративно засмущалась и принялась пересыпать песок из руки в руку.

— Так, мальчики! А ну-ка быстренько отвернулись! — скомандовала моя принцесса. — Нечего пялиться на юную леди.

Стараясь сохранить серьезное выражение лиц, мы подчинились.

— Так лучше? — осведомилась Глори. В ответ послышалось застенчивое «Да».

— Отлично. Начнем сначала. Меня зовут Глори…

— Тетя? — радостно перебила девочка.

— Тетя, — торжественно подтвердила жена.

— Да уж, не дядя! — прошептал, не удержавшись, Бон. Даже не поворачиваясь, Глори показала ему кулак.

— А дядю как зовут?

— Какого?

— Всех… дядь… дядев…

— Мальчики! Повернулись обратно! — приказала Глори и начала перечислять, некультурно тыкая пальцем: — Это дядя Сэд, это дядя Бон, а это дядя Римбольд. Понятно?

Немного подумав, девочка решительно помотала головой:

— Неть. Дядя Сэд и дядя Бон — дяди, а дядя Йимбод — не дядя, а дедуска! Патамуста у нево баяда беая… Чиво вы все смеетеся?

— Ничего, это мы так… — пробормотала Глори, вытирая выступившие слезы.

— Саинка в гьяз папая?

— Вроде того.

— А звеей как зовут?

После представления «звеей» Глори спросила:

— Ну а тебя как зовут?

— Нидотька.

— Почему ты плакала?

— Бьятик усел куда-та, а зые дятьки Тьюди забьяли. Она пьякая, пьякая, а они ее в месок пасадии и увезъи! Я тозе пьякая, пьякая, а никого нету и нету…

Через полчаса мы приблизительно представляли себе картину произошедшего. Папа и мама поехали в город на ярмарку, а трехлетнюю Нидочку и ее сестричку Труди («Савсем маенькая. Ей два года всего!») поручили заботам старшего брата. Поскучав пару часиков рядом с малышами, увлеченно возившимися в большой куче песка, и в очередной раз с трудом отказавшись съесть слепленный пирожок («Я ему гаваю: это зе не куитик, это пиазок вкусный, с ваеньем, а он гаваит: не буду, гьюпый!»), братец решил, что ничего с ними не случится, и куда-то слинял. Через какое-то время к дому подъехали три дядьки («балсыи, ваясатыи и ванютии»), попили из колодца, напоили драконозавров, а потом стали звать Нидочку покататься. Умная девочка показала им язык, убежала и залезла под дом («Там собатьки капаись, капаись и выкапаи ямку. Я в ямку заезья, а дядьки — нет, патамуста байсые отень!»). Тогда дядьки схватили Труди, засунули в мешок и ускакали по направлению к городу.

— Работорговцы? — тихо спросил у меня Бон.

— Похоже на то, — так же тихо ответил я. — Хотя чтобы вот так, всего в паре километров от города, среди бела дня…

— Так дома ж, кроме малышей, не было никого…

— Что будем делать?

Как оказалось, Глори уже давно решила все за нас:

— Значит так. Мы с Римбольдом остаемся тут и дожидаемся непутевого братика и родителей. А вы вдвоем дуйте в город и обращайтесь в полицию, гвардию, стражу или что тут у них в Тилиане есть. Если же нагоните этих волосатых и вонючих по дороге…

— Меня учить не надо, — мрачно кивнул я, хрустнув суставами пальцев.

— Как раз тебя — надо. Смотри, не переусердствуй. И главное, не забывай, с ними маленький ребенок. Ну, вперед!..

Не успели мы отъехать, как Бон начал в лоб:

— Описание похитителей тебе никого не напомнило?

— Напомнило? — удивился я. — Мы что, с ними уже встречались раньше?

— Как знать… Припомни-ка: пару лет назад, Хойра, таверна «Единорог и девственница»…

— Это когда мы пытались набрать наемников, а дело закончилось грандиозной дра… Что?!! Мышкодавы?!!

— Хотелось бы верить, что нет. Но подходят просто идеально. Я, по крайней мере, не могу придумать больше никого, кого можно было бы так точно охарактеризовать всего тремя словами: большие, волосатые и вонючие.

Бон был абсолютно прав. Кто бы ни придумал поговорку: «Настоящий мужик должен быть могуч, вонюч и волосат, а все прочее — от лукавого», он явно был знаком с тройняшками Плато-Генетиками — самыми известными мышкодавами, мышколовами и мышкодерами материка — и их знаменитой собакой… прошу прощения, Собакой. Только так — и никак иначе. В последний раз, когда кто-то (Глори, между нами говоря) посмел назвать это мифическое существо без должного почтения, дело кончилось как раз упомянутой мною грандиозной дракой.

И тем не менее насчет Плато-Генетиков в роли похитителей детей и работорговцев у меня были серьезные сомнения.

— Чего ради? У них без всякого феникса золота куры не клюют. Знаешь, поди, почем на рынке флакончик «Павлоффки?»

— «Паленой»? Или с акцизом? — оживился Бон.

— А что, бывает еще и «паленая»? — удивился я. Парень смерил меня снисходительным взглядом:

— Эх ты, серость! Как раз «паленой» подавляющее большинство. Потому как, во-первых, она в разных местах стоит от семидесяти до ста двадцати роблоров, а акцизная — сто десять — двести, а во-вторых, от того, наливаешь ли ты «Павлоффку» из хрустального флакона с печатью Оргейла и факсимилией великого вивисектора или, скажем, из простого глиняного кувшинчика, — эффект один и тот же. Так зачем платить больше?

Я был вынужден согласиться, тем более что описанный Боном хрустальный флакон видел всего однажды и счел просто причудой торговца.

— И все равно. Архимышь — зверюшка крупная, и, добыв даже одну, можно наготовить уйму снадобья.

Архимышь — действительно крупная зверюшка. Два метра (без хвоста) в длину, полтора метра в холке, плюс великолепный набор зубов и когтей вкупе с прескверным характером. Говоря проще, голодная тварь (а это состояние у нее перманентное) прыгает на все, что движется, раздирает в клочья и жрет, а сытая и выспавшаяся — просто прыгает и раздирает в клочья. Ради удовольствия.