Женить нельзя помиловать - Шторм Вячеслав. Страница 42

— Вера, что ли, не позволяет?

— Заклятый он, — тихо проговорил Друзь.

— Как это?

Волхв обвел нас глазами, тяжело вздохнул и начал рассказывать.

Буйный нрав Матренину сыну достался в наследство от отца, лихого атамана Еремы. Из-за этой лихости, кстати, Матрена и овдовела: атаман, напившийся зелена вина до полного позеленения, решил на спор повторить подвиг былинного богатыря Чапая и переплыть широкую да бурную речку в полном доспехе. Очевидцы говорили, что в том месте, где Ерема пошел ко дну, круги на воде образовали надпись: «Летописец Фурманий — брехун!»

В то время будущему Кенарею было четырнадцать лет. Жалея неокрепшую психику подростка, Матрена скрывала от сына истинную профессию папы. Быть может, если бы Илюша не был твердо уверен в том, что Ерема — служивый человек, живота не пожалевший на службе великокняжеской, ничего бы и не случилось, а так…

Как-то раз, когда мать пошла в лес за ягодами, оставив сына дома колоть дрова, постучался в ворота какой-то странник: дай, дескать, молодец, напиться. Илья ему в ответ: «Вон колодец, вон ведро, доставай и пей на здоровье». Странник головой качает: «Негостеприимный ты, парень, неласковый — простой водой угощаешь, да еще и самому доставать велишь». Пожал Илья плечами, топор в колоду воткнул, принес из дома ковш кваса да ломоть свежего хлеба. Только странник опять рожу кривит: «Ай-ай-ай, совсем старших не уважает! Али ничего получше нет?» Вскипел Илья: «Да что ж тебе, окаянный, вина заморские подносить с пряниками печатными?» Тот ухмыляется паскудно: «Не откажусь. Батя-то твой, Ерема-разбойник, поди, много награбил, отчего ж с ближним не поделиться?» Илья хлеб с квасом — на землю, странника — за грудки: «Брешешь, пес! Никогда в нашей семье разбойников не было! Ну-ка, быстро проси прощения у меня да у родителя покойного, а не то…» «А не то что?» — нагло спрашивает тот. «А вот что!»

Короче, припечатал ему Илюша от души так, что тот кубарем до самой калитки катился. А докатившись, встал, выплюнул три выбитых зуба и прошипел: «Никогда, говоришь, разбойников не было? Будут!» Илюша ему в ответ: «Вали, вали, а то еще добавлю!» «Я-то уйду, — отвечает тот злорадно, — но только сперва на руку свою посмотри!» Глядит Илья и видит: испачкан кулак кровью из разбитых губ странника. А странник шипит по-змеиному: «Кровь моя на твоих руках, парень. Еще чьей-нибудь кровью их замараешь — помрешь лютой смертью. А пока лежи, отдыхай…» Прошипел это и пропал, а у Ильи разом ноги отнялись. Таким его мать и нашла, когда из леса вернулась.

И вот год проходит, другой, третий — сидит Илья сиднем, а лекари да знахари окрестные только руками разводят: не справиться никак с неведомым недугом, уж больно сильный колдун заклятие клал. По всем окрестностям уже слухи ползут: дескать, в простом селе, на самом краю мира богатырь великий своего часа дожидается, силу копит. Кто говорит — пять лет, кто — десять, а иные решили не мелочиться и прямо заявляют: тридцать три! А что, цифра красивая, внушительная. В одном только все сходятся: как пройдет срок, накопит богатырь силы столько, сколько надо, так и пойдет по Пределу чесать мелким гребнем всех супостатов. Змеям крылатым — шею на тройной узел, китоврасам диким — хвост на пробор, болотникам пакостным — пасть еще шире (хотя, казалось бы, куда уж шире!). Ну и, само собой, ближайших соседей не забудет, всех приголубит: хану Помоеву — в ушат, конунгу Занудссену — по рогам, а чванливому автократору Мелиоратию и вовсе устроит полную ирригацию. Что такое эта самая «ирригация», никто толком не знал, но упоминали все, причем с чувством, раскатисто произнося двойное «эр» и восхищенно причмокивая. Так и жили.

А на четвертый год появился в тех краях чужеземный волхв Друзь. Он-то, обратившись к богам, и выяснил, как можно парню помочь. Стащил волхв Илью с лавки, выволок за околицу, всунул в руку кистень папин (Матрена сберегла) и кивнул на большак: «Хочешь опять человеком стать — иди, и чтоб без добычи не возвращался. И про запрет на убийство не забывай». Потом повернулся спиной и ушел, ни разу не оглядываясь. Будто знал, что совсем немного времени пройдет — и встанет парень на ноги, впервые за долгие годы, сам, без поддержки. И не просто встанет, а шагнет. Раз, другой, третий, десятый, сотый. И кистень в его руке засвистит счастливо, рассекая воздух, не хуже певчей птахи-кенарея…

Сразу же после окончания рассказа сэр Шон вскочил и потребовал, чтобы Друзь и Кенарей вышли и подождали в соседней комнате, пока княжеские посланцы — то есть мы — будут держать совет относительно дальнейшей судьбы разбойника. Друзь только крякнул, взглянув на «княжеских посланцев», но ничего не сказал и послушно удалился, подталкивая пасынка в спину.

Не успела за ними закрыться дверь, как Ки Дотт вскочил и начал нарезать по комнате круги, заламывая руки и издавая прерывистые восклицания. Когда нам надоело крутить вслед за ним головой, я вспомнил уроки Изверга и как следует рявкнул.

Не помогло.

— Сэр Шо-он! — ласково пропела Глори. — Вы не остановитесь на минуточку?

— А? — замер на месте тот.

— Благодарю вас. Теперь сядьте и спокойно поведайте нам все, что хотели.

Помогло. Ну, женушка! С другой стороны, чему я удивляюсь? Изверг вот тоже и крупнее, и сильнее, и ревет куда как громче, но в итоге все равно все происходит так, как хочет Лака. Видно, судьба у нас такая…

Как бы там ни было, после того как наш богатырь разместился на лавке, слова хлынули из него полноводной рекой. Впрочем, лично я и так прекрасно знал все, что он может сказать. Видели бы вы его лицо во время рассказа Друзя! Сказать, что оный рассказ его ошарашил, значит, ничего не сказать. И в самом деле, назвать себя вымышленным именем — это одно, но узнать, что ты самозванец, пусть и по ошибке — совсем другое. При этом самозванец, на которого буквально молятся во всем Пределе, а каждый более-менее серьезный злодей мечтает прибить его голову на почетное место среди своих трофеев.

— Ничего, сэр Шон! — хлопнул я бедолагу по плечу, когда горе-богатырь изложил все вышеперечисленное. — Такова нелегкая, но славная жизнь великого героя. Зато теперь вам не нужно будет тратить время на поиски достойных противников — они сами будут искать встречи с вами.

Сэр Шон затравленно кивнул и робко поинтересовался:

— Все это так, сэр Сэдрик, но как же мне быть с Кенареем?

— А в чем проблема? — подмигнул Бон. — Вы его нашли, теперь смело вяжите по рукам и ногам, волоките к этому своему краснолицему правителю и получайте заслуженную награду.

— Я не могу!

Да, даже при всей своей недалекости лохолесец понимал: привези он сейчас Кенарея князю, и тот молчать не будет. А как отреагирует Вольдемир на такое откровение — это еще вопрос. И потом, разбойник по прозвищу Кенарей никак не тянул на защитника и избавителя (разве что от ценностей).

— Тогда еще проще! — фыркнул Римбольд. — Берете одной рукой этого бедолагу за шиворот, другой — свою замечательную булаву, трах — и нет проблемы!

— Не могу! Он же, по сути, ни в чем не виноват! Да, благородство сыграло с нашим приятелем злую шутку. Жаль все-таки, что Кенарей — отнюдь не великан с выдающимся пузом. Можно было бы устроить роскошный показательный поединок, а так…

— Тогда плюньте и возврашайтесь к Вольдемиру. Судя по всему, тут поиски Кенарея-разбойника — далеко не единственное развлечение.

— И это не могу! — Бедняга чуть не плакал. — Я князю слово дал! Ну пожалуйста, придумайте что-нибудь!

Как ни странно, выход из создавшейся ситуации нашла не Глори и даже не Бон.

— А скажите, сэр Шон, помните ли вы дословно то, что пообещали Вольдемиру?

— Разумеется. Я пообещал не возвращаться без доказательств того, что Кенарей-разбойник больше не будет докучать жителям Предела.

Римбольд разгладил бороду и ухмыльнулся:

— Тогда проще простого…

…Когда Друзь и его пасынок вновь предстали перед нами, оба заметно нервничали.