Женить нельзя помиловать - Шторм Вячеслав. Страница 65
ГЛАВА XIX,
Столица княжества, названная по имени правителя Вольдемирском, от всех прочих виденных нами городов Дальне-Руссианского Предела отличалась только размерами и относительно большим количеством каменных построек — целых шесть штук: великокняжеский терем, главный храм Троицы, арсенал (по совместительству — сокровищница) и дома трех самых именитых и богатых бояр: Твердилы Плюхича, Нудилы Стоича и Зубрилы Зауча. Последнее, впрочем, говорило о богатстве Вольдемирска: своих каменоломен во владениях Волъдемира не наблюдалось, и ценный строительный материал приходилось завозить от соседей по знаменитому торговому пути «из ворюг в греки». Ворюгами руссианцы именовали северных соседей скандинов за склонность к пиратству и грабительские торговые пошлины, а греками — южных соседей-ромеян, намекая на их мифического правителя Греку, которому в незапамятные времена гигантский рак оттяпал то ли кисть, то ли всю руку по локоть, то ли еще чего. По крайней мере, умер Грека бездетным… В общем, с формальной точки зрения Тилиана с точностью до наоборот, а если по совести — то просто большая и бестолковая деревня. Тем более что, по моим прикидкам, совокупное количество праздношатающихся собак, крысей, свиней и мелкого рогатого скота (крупный представлен в основном гостями из Скандинии, которые, говорят, даже рождаются в своих знаменитых рогатых шлемах и постоянно напиваются до скотского состояния) заметно превышало плотность населения.
Нашего лохолесского приятеля в городе, похоже, знала каждая собака. Дружинники в воротах, завидев его, взяли копья «на караул», а стайка ребятишек, игравших неподалеку, помчалась впереди вспугнутыми воробьями, оглашая округу радостными криками: «Илья! Илья-богатырь вернулся!» Народ подхватил, и скоро уже со всех сторон слышались возбужденные голоса:
— Вернулся, заступник!
— Не побоялся приказ княжий нарушить!
— Прямо к терему путь держит!
— За зазнобушкой своей!
— Младшого брата в подмогу привез!
— Вот потеха-то будет!
«Это кто тут еще младшой?!» — уже собирался было возмутиться я, но локоть Элейн чувствительно врезался мне под ребра. Шагавший рядом с Извергом Ки Дотт виновато покосился на меня и развел руками.
В общем, когда мы наконец добрались до великокняжеских хором, вокруг нас образовалась такая толпа, что впору хоть переворот устраивать. Тем более что многие на всякий случай прихватили с собой топоры, вилы, грабли и прочий сельхозинвентарь, а неимущие на ходу подбирали камни и выламывали из заборов штакетины.
Встречающая делегация тоже оказалась на высоте: дорогу перегородили человек тридцать агрессивных молодцов. Что странно — русобородые княжеские копейщики стояли бок о бок с чернявыми ромеянскими латниками и угрюмыми скандинами с топорами, а за их спинами еще десяток — скуластые, круглолицые, в мохнатых шапках степняки — с луками наготове. Наглядный, так сказать, пример единения братских народов! Уж не гвардии ли это конкурентов нашего женишка?
— Как ты смел, наглец, из ссылки без приказа явиться?! Народ на бунт подбивать?! — По ступеням расписного крыльца, тяжело топая сапогами со стальными набойками, сбежал мордатый чернобородый детина в блестящей кольчуге и алом плаще. В правой руке он держал обнаженный меч, в левой — наполовину обглоданную поросячью ножку.
«Воевода! Щек Киевич!» — прошелестело по толпе.
— Это неправда! — Заранее подученный Элейн, сэр Шон сделал шаг вперед. — Разве не князь Вольдемир приказал объявить повсюду, что все славные рыцари… то есть богатыри… приглашаются в столицу на пир княжеский? Или ты, воевода, — тут он слегка повысил голос, обернувшись к застывшим за его спиной жителям Вольдемирска, — сомневаешься в моей принадлежности к оным?
Толпа зашумела; несколько пробных метательных снарядов — к счастью, пока не камней, а подгнивших овощей — живописно размазались по выставленным щитам стражников.
— Тише, друзья! — поняв, что пора вмешаться, поднял я руки. — А то воевода и впрямь решит, что мы задумали терем князя нашего, славного Вольдемира, штурмом брать.
«Друзья» ответили нестройными «нет!», «да!» и «посмотрим!»
— А ты кто таков будешь? — набычился Щек, чувствуя, что теряет инициативу.
— Я-то? — а правда, кто?
— Это мой гость и побратим, непобедимый сэр Сэдрик! — с пафосом произнес лохолесец. — Воитель столь славный, что на его родине о нем слагают легенды!
— Сэ-эдрик? — насмешливо протянул воевода. — Имя-то не наше, не руссианское. А вот для скандина — самое оно. С каких это пор, люди добрые, вы ворюг слушаете?
В толпе зашумели — рогачей тут явно недолюбливали. Нужно было срочно спасать ситуацию.
— От ворюги слышу! — презрительно обронил я, состроив презрительную гримасу. — То-то ты рядом с ними против своих встал. Да и внешне похож! Только у них рога — от кузнеца, а у тебя — от жены!
Толпа поддержала мои слова восторженным ревом, гоготом и свистом.
— Да и вообще, друзья, странно получается! — влез в перепалку Бон. — Князья да бояре иноземцев привечают, на пирах угощают, а вам и корки сухой не кинут!
Ох, что тут началось! Видно, парень наступил горожанам на любимую мозоль:
— Верно!
— Правильно!
— Понаехали!
— Всю бражку выпили!
— Всех поросят съели!
— Всех девок перепортили! — громче всех заорала дородная молодка, выставив вперед необъятный бюст и призывно поглядывая на ближайшего скандина.
— Доколе?!
— Бе-ее-ей!
К счастью, до драки дело не дошло.
— Кхе-кхе! Ох! Чего орете?
На крыльцо, поддерживаемый под руки двумя слугами, вышел изрядно хмельной мужчина лет пятидесяти. Богатая, шитая золотом одежда его в нескольких местах темнела подозрительными пятнами, в тронутой сединой бороде запутались хлебные крошки, а глаза изрядно осоловели.
«Князь! Сам князь! Вольдемир! Красно Солнышко!» — пронеслось по толпе. Шум стих, горожане мигом скинули шапки и согнулись в низком поклоне. Так вот ты какой, Вольдемир Красно Солнышко! Хотя, судя по цвету лица правителя, уместнее было бы сказать «Сизо Солнышко».
— Княже! Илюшка, разбойник, приказов не слушает… — начал было воевода, но тут зрачки Вольдемира сфокусировались на Ки Дотте
— Илюша! Друг сердешный! — воскликнул он, широко раскинув руки. Слуги успели подхватить падающего правителя в самый последний момент. Э-э, да он пьян куда сильнее, чем я думал…
— Что ж ты, пес! Я тут, понимаешь, третий день иноземных послов пою… в смысле — принимаю, — продолжал правитель, с трудом восстановив равновесие, — а тебя все нету! Нехорошо!
— Такты же, к-княже, сам его в М-муром послал, — от возмущения Щек даже начал заикаться.
— Князю лучше знать, кого и куда послать! — поспешно вмешался я. — Так что ты бы, воевода, не нарывался…
— Пра-ально! — одобрительно мотнул головой Вольдемир. — Насчет послать — мне завсегда лучше! А с Илюшей — вдвойне лучше! Пошли, богатырь! И друзей с собой бери. Пропустите их!
— Всех? — ужаснулся Щек Киевич. Вольдемир, судя по всему, только сейчас заметил, сколько народа собралось перед теремом.
— Нет. Все, пожалуй, не влезут… — задумчиво протянул он. — А ну, воевода, разыщи ключника! Открывай кладовые, выкатывай бочки! Пусть народ руссианский погуляет на славу, выпьет за здоровье княжны Амельфы да зятя моего будущего…
«Народ руссийский» после этих слов издал такой восторженный рев, что я так и не расслышал окончание фразы князя. То ли «еще б его знать», то ли «ети его мать»…
Гуляли в княжеском тереме с размахом, сразу видно, что третий день. Столы ломились от блюд и ковшей, лавки — от многочисленных гостей, а в воздухе витали здравицы, ругань и перегар. Слуги, несмотря на многочисленность, метались туда-сюда, как обитатели горящего муравейника. Шутка ли сказать: заменить пустые тарелки на полные, а из полных вытащить физиономии перебравших гостей и вновь заменить; вытереть пролитое из опрокинутых кубков и налить заново; обновить мебель и посуду, пострадавшие от неумеренной удали пирующих; не привлекая к себе излишнего внимания, рассортировать валяющихся вперемежку на полу хмельных гостей и борзых собак, первых оттащить в сторону, чтобы проспались, а на вторых прикрикнуть, чтобы чересчур не борзели, и так далее. В общем, подвиги куда как более трудные, чем все богатырские деяния, вместе взятые. Не ценят тут истинных героев, ох не ценят!