Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение - Штрик-Штрикфельдт Вильфрид Карлович. Страница 10
С этими словами Гарденберг провел меня в кабинет фельдмаршала. Бок стоял у окна и нервно барабанил пальцами по стеклу. Снаружи густыми хлопьями падал снег.
Гарденберг передал Боку мое стихотворение, и тот несколько раз перечел его.
– Я знаю, – тихо произнес фельдмаршал, – но что мне делать? Гарденберг говорит, чтобы я подал в отставку. А что потом? Посмотрите на улицу! Лед и снег! Войска дерутся под Москвой из последних сил. Я начал эту операцию, я несу за нее ответственность. Если я уйду теперь, то я брошу моих офицеров и солдат в час величайшей нужды…
– Вы оставите их на короткое время, – прервал его Гарденберг, – потому что так продолжаться не может. Вы обязаны перед Богом и историей протестовать против этого преступления.
– …даже если это произошло вне территории, подчиненной моему командованию?
– Надежность фронта зависит от надежности тыла. Это дает вам возможность немедленно вмешаться…
– Нам следовало бы уже давно вмешаться… Вспомните Польшу, которая тоже была нашим тылом и, если хотите, остается им до сих пор. Подумайте и подальше… вспомните о Германии…
– Верно, совершенно верно, – заметил граф, – но на этот раз, господин фельдмаршал, необходимость вмешательства стала действительно обязательной.
– Она была обязательной до начала похода на Россию! Я ответствен перед Богом и историей, как вы только что сказали; перед немецким народом – тоже: за жизнь тех солдат, которые каждый день смотрят в глаза смерти в условиях русской зимы… Кто может взвесить тяжесть моей ответственности? Я знаю, Гарденберг, что вы хотите сказать. Но я не знаю, что я должен делать. Если я сегодня уйду, завтра придет на мое место другой… Что этот другой будет делать, я не знаю. Но одно я знаю: эта смена командования будет нам стоить много крови. И я знаю, что здесь, под Москвой, мы либо выиграем, либо безвозвратно проиграем войну.
При этих словах фельдмаршал посмотрел на меня, как бы ожидая от меня молчаливого подтверждения. Я видел перед собой человека Бока – офицера старой школы, который с горечью серьезной ответственности думал о людях в ледяных окопах, в болотах и лесах, на дорогах и в больничных палатах, и о людях на далекой родине. Он чувствовал свое бессилие и не пытался его скрывать.
Гарденберг доложил о всеобщем возмущении среди офицеров, узнавших о подробностях погрома в Борисове. Бок молчал. Но затем он внезапно резко сказал:
– Я не буду молчать! Но я знаю, что всё это бесполезно.
Гарденберг сделал набросок заявления Браухичу и Гитлеру. Несколько офицеров доработали его. Возбуждение и смущенное молчание должны были воцариться в Ставке фюрера после получения этого протеста от командующего группой армий «Центр», содержавшего указания на угрозу положению на фронте из-за преступлений СС. После протеста Бока жестокости такого рода в тылу группы армий «Центр» были на время прекращены, но почти одновременно произошло то, что Бок и предвидел: «По собственному желанию и с учетом состояния здоровья» Бок был 18 декабря освобожден от должности. На его место главнокомандующим группы армий «Центр» был назначен фельдмаршал фон Клюге.
В то утро мы с Гарденбергом. были свидетелями душевной борьбы благородного человека и одного из высших германских офицеров; в этой душевной борьбе отразилась трагедия большой части германского офицерского корпуса.
Фельдмаршалу фон Клюге, новому главнокомандующему группы армий «Центр», я докладывал один-единственный раз. Он вполне соглашался с необходимостью «порядочного отношения к русским военнопленным». Казалось, что он, как солдат, принимает это близко к сердцу. Он резко критиковал также многие неправильные мероприятия германских оккупационных властей. Но его пугала мысль о создании Русской Освободительной Армии. Когда я упомянул в разговоре, что в свое время на полях моего меморандума об этом Браухич написал «Считаю решающим для исхода войны», он только коротко заметил:
– Об этом мы должны еще раз основательно поговорить.
Хотя Клюге соглашался с привлечением русских, как он сказал, в качестве помощников при второстепенных службах, но всю эту проблему он видел лишь с узкой точки зрения командиров частей. Глубокие проблемы, так занимавшие Бока, – вопрос мира, судьба русского народа и задачи Германии на русской территории, – его не интересовали.
Правда, этот разговор состоялся в первые дни января 1942 года, когда положение на фронте требовало полностью его внимания и всего его рабочего времени. Бок был прав. Германская армия не только понесла под Москвой самые крупные до тех пор потери в солдатах и офицерах, но по высшему командованию был нанесен роковой и непоправимый удар: 19 декабря 1941 года Адольф Гитлер, будучи уже верховным главнокомандующим всеми вооруженными силами Германии, взял на себя и верховное командование сухопутными силами, что создало совершенно парадоксальное положение.
Известно, что на солдатском языке слухи неизвестного происхождения обычно называют грубоватым словом «Latrinenparole».
В нашем главном штабе, личный состав которого обычно знал больше, чем фронтовики, в политическом отношении жили отчасти такими слухами. В большинстве случаев они были противоречивы. Некоторые действовали угнетающе. Другие будили новые надежды.
Ниже я привожу некоторые из подобных слухов в том виде, как я их тогда записал.
«Абвер, под начальством адмирала Канариса, ведет энергичную борьбу против издевательств над военнопленными и против политики Гиммлера и Розенберга в занятых областях».
«Многие армейские офицеры на свой страх и риск отпускают по домам русских военнопленных, семьи которых живут в занятых областях».
«Русских военнопленных перевозят в Германию как рабочую силу и держат их в скверных условиях».
«Розенберг хочет обратиться к верховному командованию германской армии с просьбой отдать приказ обращаться с военнопленными “по законам человечности”».
«В Восточном министерстве у нас есть союзники в лице д-ра Отто Бройтигама, д-ра Рудольфа фон Кнюпфера и некоторых других».
В нашем штабе действительно циркулировал материал Восточного министерства с выдержками из общих директив по управлению занятыми областями, в котором мы могли прочесть, что министр по делам Востока осуждает эксплуататорскую политику, так как «она приносит еще большую нужду, чем созданная большевизмом».
«Хороший знак!» – думали мы.
«Русские школы, открытые армией после занятия населенных пунктов, немецкая гражданская администрация закрывает. Обоснование: “Русскому народу образование не нужно”».
«По мнению крупных нацистов, в занятых областях России медицинское обслуживание местного населения излишне».
«В Берлине отдел Министерства пропаганды, занимающийся листовками, плакатами и радиопропагандой для восточных народов, трубит на весь мир об “освободительных идеях”, в действительности попираемых в России ногами. По мнению этого отдела, большевизм и еврейство идентичны».
«Правительственных уполномоченных в оккупированных областях – так называемых “областных и прочих комиссаров” – уже спустя несколько месяцев население ненавидит больше, чем своих красных комиссаров».
«Хотя США заключили военный союз с Лондоном и Москвой, правительство Вашингтона недвусмысленно заявило, что для него “коммунизм так же неприемлем, как и национал-социализм”».
«Первоочередная цель германской хозяйственной политики – обеспечить поставки сырья для Германии. Сырье из восточных областей должно доставляться в Германию, которая потом будет давать туда промышленные изделия для населения “жизненный уровень которого следует держать на возможно более низком уровне”».
«Последний германский посол в Москве, граф фон дер Шуленбург, предложил создать русское и другие национальные правительства в занятых областях. Эти правительства должны рассматриваться как союзные».
«Рейхсмаршал Геринг, как “государственный уполномоченный по четырехлетнему плану”, намерен настаивать на радикальном изменении политики по отношению к населению восточных областей».