Моя жизнь среди индейцев - Шульц Джеймс Виллард. Страница 7

Скунс все скакал, подгоняя лошадь, не оглядываясь назад. Я держался рядом и ничего не говорил, хотя считал, что опасно ехать слишком быстро по прерии, изрешеченной норами барсуков и мелких грызунов. Когда наконец начало светать, мы оказались среди высоких поросших соснами холмов и гребней в двух-трех милях от долины реки Джудит. Скунс остановился и осмотрелся, пытаясь разглядеть дали, еще окутанные предрассветной полутьмой.

— Как видно, — сказал он, — опасаться пока нечего. Бизоны и бегуны прерий (антилопы) спокойно пасутся. Но это не бесспорный признак отсутствия поблизости неприятеля. Может быть, в этот самый момент кто-нибудь сидит на соснах вот тех холмов и смотрит на нас. Едем скорее к реке — надо напоить лошадей, и спрячемся в лесу, в долине.

Мы расседлали лошадей в роще тополей и ив и повели их поить. На мокрой песчаной отмели, там, где мы подошли к реке, виднелись многочисленные человеческие следы; они казались такими же свежими, как наши собственные. Вид следов заставил меня насторожиться; мы огляделись с беспокойством, держа ружья наготове, чтобы можно было сразу прицелиться. На той стороне реки не было леса, а через рощу на нашем берегу мы только что прошли: ясно было, что те, кто оставили эти следы, не находятся в непосредственной близости от нас.

— Кри или люди из-за гор, — сказал Скунс, осмотрев следы. — Неважно, кто именно, все они наши враги. Нам надо быть осторожными и все время следить за тем, что делается вокруг; они могут быть близко.

Мы напились вволю и ушли назад в рощу, где привязали наших лошадей так, чтобы они могли понемногу объедать траву и дикий горох, пышно разросшийся под деревьями.

— Откуда ты знаешь, — спросил я, — что следы, которые мы видели, оставлены не кроу или сиу или людьми какого-нибудь другого племени прерий?

— Ты ведь заметил, — ответил мне Скунс, — что следы были широкие, округленные; можно было даже видеть отпечатки их пальцев. Это оттого, что люди эти были обуты в мокасины с мягкими подошвами: низ, как и верх, их мокасин сделан из выделанной оленьей или бизоньей шкуры. Такую обувь носят только эти племена; все жители прерий ходят в мокасинах с твердой подметкой из сыромятной кожи.

До того как мы увидели следы на песке, я почувствовал сильный голод, но теперь я так усердно всматривался в окружающее и прислушивался, не приближается ли враг, что ни о чем другом не думал. Как я жалел, что не остался в лагере, предоставив молодому индейцу самому выкрадывать свою девушку.

— Обойду рощу и осмотрю местность, — сказал Скунс, — а потом мы поедим.

Что же мы будем есть, думал я, отлично зная, что мы не смеем ни убить дичь, ни развести огонь, если бы даже у нас было мясо. Но я промолчал, и пока его не было, вновь оседлал лошадь, помня совет моего друга — держаться к ней поближе. Скунс скоро возвратился.

— Военный отряд прошел через эту рощу, — сказал он, — и ушел вниз по долине. Дня через два они попытаются украсть лошадей у гро-вантров. Ну, давай есть.

Он развязал узел, спрятанный в шкуре бизона, и разложил множество вещей: красное и синее сукно — на два платья; материал был английский и продавался примерно по 10 долларов за ярд; тут были еще бусы, медные кольца, шелковые платки, красно-оранжевая краска, иголки, нитки, серьги — набор вещей, излюбленных индианками.

— Для нее, — говорил он, аккуратно откладывая в сторону эти вещи и доставая еду: черствый хлеб, сахар, вяленое мясо и нанизанные на нитку сушеные яблоки.

— Украл у сестры, — сказал он, — предвидел, что нам, может быть, нельзя будет стрелять дичь или разводить огонь.

День тянулся долго. Мы спали поочередно, вернее спал Скунс. Я же почти и не задремал, так как все время ждал, что на нас налетит военный отряд. Ведь я был в то время новичком в этом деле, да и молодой индеец тоже. После того, как мы утолили жажду, нам следовало отправиться на вершину какого-нибудь холма и оставаться там целый день. Оттуда мы могли бы издалека увидеть приближение неприятеля, и быстроногие лошади легко унесли бы нас за пределы досягаемости. Лишь по счастливой случайности нас не заметили, когда мы въезжали в долину и тополевую рощу, где военный отряд мог бы окружить нас; отсюда нам было бы трудно или даже невозможно ускользнуть.

У Скунса до сих пор не было определенного плана похищения девушки. Он говорил сначала, что прокрадется в лагерь к ее палатке ночью, но это, конечно, было рискованное предприятие. Если бы ему и удалось добраться до палатки своей девушки не будучи принятым за врага, конокрада, то он мог разбудить другую женщину, и тогда поднялся бы страшный шум. Но и если бы он смело явился в лагерь как гость, то, несомненно, старик Бычья Голова, отец Девушки, разгадал бы истинную цель его посещения и тщательно следил бы за своей дочерью. Теперь сделанное нами открытие, что вниз по реке к лагерю гро-вантров продвигается военный отряд, давало Скунсу простой выход.

— Я знал, что мой дух-покровитель меня не оставит без помощи, — сказал он вдруг днем со счастливым смехом, — и вот видишь, путь, которым мы пойдем, теперь ясен. Мы смело въедем в лагерь и направимся к палатке великого вождя Три Медведя. Я скажу, что наш вождь послал меня, чтобы предупредить о движении к гро-вантрам военного отряда, Я скажу ему, что мы сами видели следы на речных отмелях, Тогда гро-вантры станут стеречь своих лошадей; они устроят неприятелю засаду. Будет большое сражение, сумятица. Все мужчины бросятся в бой, и тут-то настанет мой час. Я позову Пиксаки, мы сядем на лошадей и убежим.

Всю ночь мы ехали быстро и на рассвете увидели широкий темный разрез, рассекающий равнину, — там текла Миссури. Накануне вечером мы перебрались через Джудит и теперь продвигались по широкой тропе, изборожденной глубокими следами волокуш и кольев для палаток многочисленных лагерей пикуни и гро-вантров, кочующих между великой рекой и горами к югу от нее.

Солнце стояло еще невысоко, когда мы наконец подъехали к окаймленной соснами долине реки и увидели внизу широкую и длинную низину в устье Джудит. Триста или даже больше белых палаток гро-вантров виднелись среди зелени тополевой рощи. Сотни лошадей паслись в долине, поросшей полынью и кустарниками. Тут и там галопом скакали всадники, перегоняя табуны на водопой или ловя лошадей для очередной охотничьей вылазки. Хотя мы были еще милях в двух от лагеря, до нас уже доносился его неясный шум, крики, детский смех, пение, треск барабанов.

— Ну, — воскликнул Скунс, — вот и лагерь. Сейчас начнется страшная ложь!

— Затем более серьезным тоном: — Смилостивись, великое Солнце! Смилостивись, подводное существо, мое видение! note 15 Помоги мне получить то, чего я здесь ищу.

Да, юноша был влюблен. Амур губит сердца красных так же, как и белых. И — сказать ли? — любовь красных, как правило, прочнее, вернее.

Мы въехали в лагерь, провожаемые изумленными взглядами. Нам показали палатку вождя. Мы слезли с лошадей у входа, какой-то юноша взял их, и мы вошли. В палатке было три-четыре гостя, с удовольствием закусывавших в этот ранний час и куривших. Вождь жестом пригласил нас сесть на почетное место, на его ложе в глубине палатки. Он был массивный, грузный мужчина, типичный представитель племени гро-вантров (больших животов).

Трубку передавали по кругу, и мы в свой черед затянулись из нее несколько раз. Один из гостей рассказывал что-то. Когда он кончил, вождь обратился к нам и спросил на чистом языке черноногих, откуда мы. В то время почти все старшее поколение гро-вантров бегло говорило на языке черноногих, но черноногие совершенно не умели говорить на языке гро-вантров. Язык последних слишком труден, чтобы кто-нибудь, кроме родившихся и выросших среди гро-вантров, мог ему научиться.

— Мы приехали, — ответил Скунс, — с Желтой реки (река Джудит), из местности выше устья Теплого родника (Уорм Спринг). Мой вождь, Большое Озеро, посылает тебе этот подарок (при этом Скунс вынул и передал ему длинную плетенку табака) и просит тебя курить с ним, как с другом.