Ошибка Одинокого Бизона (часть сборника) - Шульц Джеймс Виллард. Страница 14

В гости к Ки-па приехал белый начальник со своими помощниками. Жил он, по словам Ки-па, в далекой стране, которая лежит за великим соленым озером. Ему хотелось знать, как мы живем и какие животные водятся в нашей стране. Для него мы убивали зверей, птиц, насекомых, которых он решил увезти с собой на родину. Он скупал у нас не только шкуры, но и кости бизонов, лосей, медведей и других животных, больших и мелких.

Однажды пришли мы к нему в гости — мой отец, Короткий Лук и я. Он поймал паука и пришпилил его булавкой к куску бумаги. Потом положил он паука под какую-то странную трубу. Если посмотришь в эту трубу — крохотная вещь покажется тебе очень большой.

Нам он приказал посмотреть в трубу на паука. По очереди подходили мы к трубе и заглядывали в нее. Мороз пробежал у меня по коже, когда я увидел паука. Я и не знал, что у него такая отвратительная голова, такие злые глаза и огромная пасть.

Потом он заставил нас посмотреть на каплю воды, и мы увидели, что копошатся в ней черви. Это было страшное зрелище. Белый человек сказал нам, что в каждой капле воды много таких червей, но, конечно, мы ему не поверили. Просто-напросто белый человек был знахарем, колдуном, этих червей он бросил в воду, чтобы показать нам, какой он великий колдун note 11.

Старшины порешили вернуться к Маленькой реке и заняться ловлей бобров у ее истоков. Рано утром оповестил нас об этом решении лагерный глашатай. Но и часа не прошло, как приказали ему снова объехать все вигвамы и выкрикивать: «Завтра мы не снимаемся с лагеря. Едут сюда пикуни. Едут наши друзья».

Нам эту весть принесла жена Короткого Лука, опередившая лагерного глашатая.

Лицо отца потемнело, брови сдвинулись, и пришлось нам скрывать нашу радость.

— Если они раскинут вигвамы около нашего лагеря, мы немедленно отсюда уйдем, — сказал он матери.

Она промолчала. Мы с Нитаки выбежали из вигвама и остановились у входа; вскоре подошла к нам мать. Видели мы, как Короткий Лук, старшины большебрюхих, их воины и знахари выехали навстречу пикуни. А в вигваме сидел мой отец и посылал проклятья родному народу. Тяжело было у меня на сердце. Я видел слезы на глазах матери. Хотелось мне войти в вигвам и сказать отцу, что плохо он поступает, ненавистью отравляя нашу радость. Но я не посмел этого сделать.

Вскоре вернулся Короткий Лук со своими спутниками, а с ними ехал вождь Одинокий Ходок и старшины пикуни. Нас они не заметили и направились к вигваму Короткого Лука.

Мы не спускали глаз с долины реки. Наконец выехали из лесу первые всадники, а за ними, извиваясь словно змея, спустилась в долину процессия ехавших верхом пикуни. Остановились они на поляне у реки и начали снимать с лошадей поклажу. Мы побежали к ним, а навстречу нам летели радостные приветствия. Отыскали мы наших родственников — Глаза Лисицы, Белого Волка, их жен и детей. Сколько было смеха, сколько пролито слез! Женщины и девочки всегда плачут от счастья.

Когда женщины раскинули вигвамы и пошли за водой и хворостом, Глаза Лисицы, Белый Волк и другие воины повели меня к реке, усадили на берегу и заставили рассказать обо всем, что с нами случилось с тех пор, как расстались мы с пикуни. Внимательно слушали они меня, передавая друг другу трубку, ни разу не перебили, пока я не рассказал им о встрече с медведицей, не показал ожерелья из когтей.

Тогда один старый воин хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Ха! Этот мальчик настоящий пикуни! Неужели я сказал — мальчик? Какой же он мальчик? — Он — мужчина, воин!

— Аи! Правду ты сказал.

— Правдивы твои слова, древний старик! — подхватили остальные.

О, как обрадовался я этим похвалам!

Когда я закончил свой рассказ, воины долго молчали. Наконец заговорил Белый Волк:

— Что мне сказать о старшем моем брате? Стыдно мне за него! Должен был бы я на него рассердиться. Плохо он поступает, а хуже всего то, что свою жену и детей он подвергает великим опасностям. Но знаю я: несмотря ни на что, он — человек добрый и смелый. Одна беда — слишком он горд. И вот что я скажу: пожалеем его. Он несчастен. Он потерял свой талисман, потерял своих лошадей, змея его ужалила. Жалок он, очень жалок. Будем к нему снисходительны. Сделаем все, чтобы вернулся он в наш лагерь.

И воины согласились с Белым Волком. Хотелось им, чтобы отец помирился с пикуни. Я отыскал мать и сестру, и мы пошли домой. Отец на нас рассердился.

— Конечно, вы побывали в лагере пикуни. С ними вам веселее, чем со мной, — сказал он.

— Не сердись, — ответила мать. — Ты знаешь, что всегда рады мы быть с тобой.

Он промолчал.

В нашем вигваме собрались гости. Первыми явились Белый Волк и Глаза Лисицы. Пришли и другие воины, друзья отца, которые не раз сражались бок о бок с ним. Ласково приветствовали они его, курили трубку, рассказывали о своей жизни и уходили, упрашивая его заглянуть к ним в вигвам.

Никогда еще не видел я отца таким пасмурным и молчаливым. Впервые он молчал и слушал, что говорили другие. Ему не о чем было говорить: новых подвигов он не совершил, его преследовали неудачи, а рассказывать о них он стыдился.

Белый Волк и Глаза Лисицы ушли от нас последними. Говорили они обо всем — только не о том, что было у них на уме. А хотелось им уговорить отца вернуться к пикуни.

Вечером пришел юноша, посланный вождем пикуни, Одиноким Ходоком. Великий вождь звал отца в свой вигвам выкурить трубку и принять участие в пиршестве. Отец вскочил и завернулся в свое одеяло. Сердце забилось у меня быстрее от радости: думал я, что отец пойдет на зов. У матери сияли глаза. Вдруг отец нахмурился, снова опустился на ложе из звериных шкур и проворчал, обращаясь к юноше:

— Скажи твоему вождю, что я болен и не могу прийти.

На следующее утро вождь пришел в наш вигвам и долго сидел с нами. Вел он себя так, словно мы по-прежнему жили в лагере пикуни, словно не было никакой ссоры. Говорил он о давно прошедших временах, вспоминал те далекие дни, когда он и мой отец были молоды. А отец, слушая, припоминая, развеселился, забыл об обидах и сам говорил немало. Мы радовались, на него глядя, надеялись, что гнев его остынет и скоро, скоро раскинем мы вигвам в лагере пикуни.

Каждый день ходили пикуни в форт Ки-па и обменивали шкурки бобров на товары белых людей. Купили они все, что привезено было на трех лодках, и требовали новых товаров.

— Как хорошо, что белый торговец поселился в нашей стране, в сердце наших прерий! — говорили мы. — Теперь ни в чем не будем мы нуждаться.

Сын мой, как жестоко мы ошибались! Я не осуждаю Ки-па. Был он хорошим человеком и не желал нам зла, но люди, пославшие его, задумали недоброе дело. Виноваты и мы, индейцы. Мы были недальновидны. Если подумать — мы ведь не нуждались в тех товарах, какие привозили в нашу страну белые торговцы. Предки наши сами делали свое оружие и одежды и жили счастливо. Будь мы мудрее — мы последовали бы их примеру. Вторжение белых было для нас началом конца. Для них мы истребляли нашу дичь, мы соблазнились пестрыми бусами, цветными одеялами и табаком, ружьями и огненной водой, мы позволили им укрепиться в нашей стране, и в конце концов отняли они у нас нашу землю. Близка наша гибель, и вместе с нами погибнут все народы прерий.

Не помню, сколько дней провели пикуни и большебрюхие в долине реки Марии. Счастливые были дни — дни пиршеств, плясок, стрельбы в цель из ружей, купленных у Ки-па.

— Поберегли бы вы пули для врагов, — предостерегали старики.

Но стрелки над ними смеялись. Дешево стоили пули. За одного бобра белые давали двадцать пуль, а бобров в ручьях водилось много.

Наконец Одинокий Ходок и Короткий Лук порешили, что настало время, когда пикуни и большебрюхие должны сняться с лагеря и разъехаться в разные стороны. Весь хворост в долине был собран и сожжен. Охотники, рыскавшие по равнинам, разгоняли дичь. Всем хотелось ловить бобров, и ловцов в обоих лагерях насчитывалось слишком много. По приказу вождей лагерные глашатаи объявили, что отъезд назначен на следующее утро. Большебрюхие возвращались к Маленькой реке, пикуни держали путь на юг.