К вопросу о природе семейного счастья - Шумилов Павел Робертович. Страница 1

Шумил Павел

ЖЕСТОКИЕ СКАЗКИ

СКАЗКА N3

К ВОПРОСУ О ПРИРОДЕ СЕМЕЙНОГО СЧАСТЬЯ

… Бор вернулся из драйва, положил тяжелые кулаки на стол и сказал:

– Все! Я в эти игры не играю.

И тогда мне стало страшно. Потому что Бор был десантник от бога. Потому что, если он сломался, то что же с нами будет?

Тон хотел свести все на шутку.

– Куда же ты пойдешь? Ты ж кроме десанта ничего не знаешь.

– Отдохну, осмотрюсь. Баб трахать буду. Детей заведу. Я последний в роду. Мне род продолжать надо.

А Мета сказала:

– Я под тебя лягу и рожу тебе ребенка. Не уходи из десанта.

Все знали, что Бор и Мета терпеть друг друга не могли. Бор долго-долго на нее смотрел, а потом сказал:

– На что ты мне такая нужна? Нервы портить? Пройдешь психоформирование с импринтингом, с оптимизацией под мой психопрофиль, тогда подумаю.

– Пройду. Какой глубины?

– Ноль восемьдесят пять.

Люди нашей профессии всякого повидали, но тут наступила тишина. У нас в десанте имеется много разных штучек, о которых простым смертным лучше не знать. Психотроника – одна из таких игрушек. Согласиться на оптимизацию под чужой психопрофиль – это значит потерять себя. Стать новой личностью. А с импринтингом – это значит стать рабом. В данном случае – рабыней. Идеальной рабыней для Бора, имеющей лишь 15% свободы воли.

– Мета, прекрати, – неуверенно проговорил Тон.

– Я серьезно. Мало нас что-ли в драйвах гибнет. Считайте, что усохла в драйве. Если Бор вернется в десант, значит жила не зря. Всем понятно?

Мета заводная. Я смотрел на нее и думал, останется ли она такой же красивой, если Бор не отступит. Черт возьми, конечно останется. Ее красоту даже шрамы не портят. Напротив, загадочности придают. Хочется провести по ним пальцем, взять лицо в ладони… Тьфу! О чем я думаю! Бор должен отступить. Неужели он не понимает?..

Бор не отступил.

– Сниму психопрофиль. У тебя полчаса, – сказал он и вышел.

– Ты на фонтан села? – зло спросил Ген. – Тебе по голове настучать или по заднице? Я торможу Бора.

Апельсин врезался в дверь рядом с его головой. И разлетелся как снежок. Ген остановился, медленно развернулся и стер ладонью брызги с лица.

– От винта, Ген. Спасибо за заботу, но я уже в драйве. Парни, у кого есть, чем горло промочить?

Я достал из заднего кармана фляжку с коньяком, и оказался третьим. Мета обвела релаксационную взглядом, выдернула нож из ножен в голенище сапога и разрезала пять апельсинов пополам. Потом, взяв половинку, воткнула над вазой нож в мякоть, провернула, вырезав лунку.

– Чем не стаканы? Сом, наливай.

Мы разобрали импровизированную посуду.

– За Мету, – сказала она. – Славная была девчонка, хотя и стерва немалая. Если кому-то копыта отдавила, не держите на нее зла.

Я выпил коньяк и закусил апельсином. Пальцы стали липкими от сока. Вкуса не почувствовал. В голове две мысли: «Бор остается в десанте» и «Нельзя же так, в самом деле!»

– Проглоты! Какого черта посуду съели? Вам же хуже! Мне больше достанется, – обругала нас Мета и приложилась прямо к горлышку. – А помнишь, Ник, как ты нас с Геном вытаскивал?

Я кивнул. Вытаскивать – моя работа. Но, чтобы я смог вытащить, десантник должен дойти до круга возврата. Они не дошли до него пяти километров. Это предельная дистанция. Сфера захвата сжалась до полутора метров и скакала как поплавок на волнах. Она и на самом деле была поплавком, так как штормило, с океана накатывали на берег четырехметровые валы, и я никак не мог скомпенсировать гравитацию от перемещения водяных масс в полосе прибоя. Ни один компьютер не может справиться с такой задачей, потому что у него нет интуиции. Человек тоже не может. Ему не хватает скорости реакции. Но все же, я их вытащил. Мокрых, истекающих кровью. Сжавшихся, чтобы облегчить мне работу. Обнявших друг друга. Клубок рук и ног вокруг коробочки маяка. Вытащил… Двоих из четверых. Бывало и хуже. До двух оставшихся маяков было двадцать семь и сто девять километров. На удалении двадцать семь я мог бы вытащить муравья. Но не человека. И координаты маяков оставались неизменными. Пока не сели аккумуляторы. Усохли парни…

Хирурги предпочитают не знать близко того, кого режут. Это не мой стиль. Я хочу знать, кто там. Чтоб бороться не за абстрактного представителя высших приматов, а за живого, теплого человека. Чтоб живот охватывало холодом и дрожали руки. Потому что, если я ошибусь, то как раз зарежу. Разрежу пополам. Вытащу половину. Как было с Томом.

Том почти дошел. Пять тысяч двести метров до круга. Он полз из последних сил и волочил за собой ногу. Там была ночь, тихая и безветренная. Океан застыл как стекло. Я мог очень точно нацелить сферу. Но Том в нее не вмещался. Если б он подтянул ноги… Мы с медиками час ждали, но он не шевелился. Тогда я принял решение. Сжал сферу до метра и первым захватом вытащил ноги. На десять сантиметров выше колен, чтоб не изуродовать коленный сустав. Вторым захватом – тело и два центнера пропитанного кровью песка.

Медики пришили ему ноги, залатали остальные прорехи в шкуре, но в драйвы он больше не ходит. Дежурит за пультом, подменяет эндеров, пока маяки далеко от круга. И уже третий год в этот день ставит мне бутылку. Утверждает, что будь на финише кто другой, ковылять бы ему на протезах. Хотя, как я уже сказал, погода в тот день была тихая. Любой эндер бы справился…

Бор появился в дверном проеме, но входить не стал. Так и стоял, засунув руки в карманы, прислонившись к косяку.

– Я настроил аппаратуру. Осталось надеть шлем и нажать кнопку. Все в твоих руках, Мета.

– Ты не знаешь, какая я стерва, Бор. Шлем я надену, но кнопку нажмешь ты. Тебя будет мучить совесть и ночные кошмары до конца жизни.

– Твоими стараниями конец наступит быстро. Назови хоть одного из наших, дожившего до сорока пяти.

Мета протянула ему фляжку.

– Хлебни для храбрости.

– Спасибо. Я нажму кнопку, но по твоей команде. Вдруг передумаешь. Я не обижусь.

Так, препираясь, они ушли в «психушку».

А мы остались.

Каждый думал очень о многом. И боялся поднять глаза. Чтоб не встретиться с кем-то взглядом. Любой хотел бы очутиться на месте Бора. Мы все слегка сходили с ума по Мете. Но кто пробовал целовать глыбу сухого льда? Впечатление острое и своеобразное. Вот так отшивала нас Мета. А Бору она достанется мягкая и послушная. Или, наоборот, острая и жгучая как перец. Но именно такая, какая ему нужна. Оптимизированная под него. Кто бы не мечтал об этом? Но Мета была одной из нас. Боевым товарищем. И мы боялись поднять глаза.

– Ник здесь?

– Что случилось?

– Лань вне круга.

– Сколько до нее?

– Три восемьсот. Но штормит и у них, и у нас.

– Что с ней? – это я спросил уже на ходу.

– Видимо, флайкер ультразвуком глушанул.

Лань была славной девчонкой. Мы много раз были с ней близки. Я прикинул ситуацию. Три восемьсот – это хорошо. Сфера захвата больше трех метров. Нет, чуть меньше. А то, что штормит и тут, и там, очень плохо. Придется гасить наложение колебаний. А я выпил пятьдесят граммов коньяку. Зараза! В такой момент…

Последние десять тысяч метров – самые опасные. Потому что устал. Потому что голая как стол равнина. Ты на ней – мишень. Потому что боекомплект на исходе. А часто – на нулях. Остается одно – двигаться с максимальной скоростью. Десять тысяч. Тридцать пять минут. Этого рекорда пока никто не побил. Беда в том, что все смертоносные твари двигаются раз в восемь быстрее.