Монеты на твоей ладони - Шумилова Ольга Александровна "Solali". Страница 26

Хрупко-прозрачный, весь в прорехах солнца и засыпанный хвоей лес приходит с травой у ног. Мох под измазанными коленями, ошкуренное гладкое бревно, щелкающий говор костра под закопченным котелком. Пестрые пятна света на тонких побуревших стебельках, по-ученически старательно разложенных на кучки. Дерево странной, косящей на один бок хижины, одуряющий запах свисающих с потолка трав, который всегда был с тобой. Сторожевой уж на притолоке над входом, залезший мне за шиворот. Нудные, долгие часы, смех и уныние, сажа на лице. Мои неловкие руки и твое терпение. Ты делил душу с лесом, он не забудет тебя. Я прощаюсь с тобой, Учитель.

Ощущение надежного плеча под рукой приносит земля. Запущенная в кусты сумка болтается на ветке, а я говорю, говорю, говорю… Ору, плачу, жалуюсь. Горячие сильные руки сжимают плечи, гладкая щека прижимается к виску, задумчивый и печальный взгляд. Видящий то, чего никогда не увижу я. А потом вдруг такое выражение лица, что я начинаю смеяться. «Все еще можно поправить». Кроме смерти. Я прощаюсь с тобой, друг.

Смех в глазах приходит со светом. Свет всегда был в этих глазах, не бывающих дольше минуты одного цвета. Прищуренные глаза, лукавый взгляд искоса, хитрая усмешка. Мальчишеский смех, так не вяжущийся с чем-то бесконечно древним и мудрым в глазах. Вылинявшая, состоящая из чередования прорех и заплат, одежда, сменявшаяся на обычную только при новой луне, когда в человеке не оставалось ничего от волка. Золото волос, яркими искрами рассыпающееся на свету. «На тебя пошла та же краска, золотоглазая». Ты любил меня, я знаю. Любовь без взаимности — тяжкое бремя. Ты нес его достойно. Я потеряла тебя. Ты был для меня многим, но я прощаюсь с тобой, Кай.

Чтобы жить.

Жить дальше.

Просто потому, что должна.

Прощай, я отпускаю тебя.

Тихая печаль горьким привкусом оседает на ветру. Я растворяюсь в нем, пропускаю сквозь себя. Меня нет — есть только ветер и его печаль. Его жизнь, сила и воля. Создание воды становиться туманом на ветру. Перетекает и струиться вслед за ним. Сознание распахивается навстречу ветру и исчезает. Есть только ветер. Его печаль и горечь. Его слезы стекают по моим щекам. Его надрывное дыхание треплет волосы. Его погребальная песня волком подвывает моей душе.

Есть только ветер.

Мягким, ласковым касанием погладил по щекам и эхом донес мне ответ:

— Прощай…

Вот и все. Душа отлетела. Я забуду.

Я постараюсь.

Сильные руки обняли меня. Душа, связанная со мной крепче, чем это могла бы сделать любовь, участливо коснулась моей души. Теплая и ласковая волна огня укутала мягким покрывалом.

Я уткнулась лицом в твердое плечо и разрыдалась.

И это называется — пришли?!

Я с некоторой опаской потоптался у края обрыва и осторожно заглянул за этот край. Там, внизу, расстилалась гигантская равнина, настолько глубокая и окруженная таким плотным кольцом гор, что смотрелась бездонной черной ямищей. Что неудивительно, учитывая глухую ночь.

Это меня так домой «провожают». Какими-то дикими петлями, через болото, пустыню, две реки. Кому расскажешь, примут за идиота. Вообще, создается впечатление, что кое-кому надо либо потянуть время, либо задурить мне голову. Я оглянулся. Ишь, стоит, в крылья завернулся. И, главное, так и не сказал, куда меня занесло. Что же это, когда от болот до пустынь — рукой подать, когда над рекой висят три солнца, а в это же время над горами — ночь непроглядная? Знаете, на что это больше всего похоже? На горячечный бред шизофреника.

Я заерзал. В голове с новой силой заворочался вопрос: на кой я им сдался? Антураж оч-чень напоминает ритуальное скармливание какому-нибудь чуду-юду.

Демон криво усмехнулся, но ничего не сказал. Я начал всерьез прикидывать, намного ли он меня сильнее.

Прошло несколько минут. Я решил, что навряд ли бегаю быстрее, чем он летает. Внезапно в небо взлетели первые лучи встающего солнца, резко обозначив темный зубчатый силуэт гор. Еще минута — и лучи водопадом хлынули на золотисто-алую равнину, разгоняя последние ошметки темноты. То, что солнце осветило в следующий момент, могло кого угодно выбить из колеи. А вот у меня, кажется, уже выработался иммунитет.

Над пустыней парили сотни вылепленных чьей-то буйной во всех смыслах фантазией пористых глыб. Этот неизвестный умелец закручивал их спиралью, гнул, небрежно слеплял друг с другом, отбивал осколки. Но самым удивительным были буровато-синие сферы, огромные, более трех метров в поперечнике, наполовину вросшие в пористый, будто изъеденный морской солью, камень. И только всмотревшись в одну из глыб, висевшую рядом с обрывом, я смог понять, что это. Яйца! При мысли о том, ЧТО могло откладывать такие яйца, мне стало очень не по себе. Кажется, скармливание совсем не за горами.

Разреженный горный воздух прорезала высокая звенящая трель. За ней последовали другие, как будто в игру вступил невидимый оркестр. Мелодия становилась все громче, набирая силу. На фоне вихря мелкого перезвона соло выступали протяжные трубные звуки. Я замер. Никогда бы не подумал, что просто звуки могут быть такими…красивыми. Невообразимо чистые, какие-то хрустальные звуки заполняли всю долину, неслись выше, к посветлевшему небу.

— Что это?…— выдохнул я.

— Горы, — пророкотало за спиной. — Они нагреваются.

Я посмотрел вниз. Горы были…хрустальными. Трубы слились в один голос, перезвон достиг своего пика. Солнце взошло, и желтые лучи нагрели толстую скорлупу. Резкий треск ножом разрезал мелодию.

Яйцо лопнуло.

Что-то сейчас будет.

Я заметил только, как вихрем взметнулось в воздух что-то невообразимо яркое и красочное, вырвавшись из тесного пространства яйца. Нечто застыло в воздухе совсем недалеко, неуверенно помахивая расправленными крыльями.

Ох…

Чешуйчатая шкура изумрудного дракона блестела и переливалась на солнце, вспыхивая золотистыми искрами, а оттенки зеленого были так богаты, что легко могли потягаться с ювелирной витриной. Его крылья, огромные, словно затянутые слюдой, в частой сетке бледно-фиолетовых прожилок, были крыльями бабочки. И не ясно было, то ли перламутровое небо вспыхивало в этих прозрачных крыльях, то ли сами они светились каким-то своим, радужным, светом.

Дракон медленно повернул в мою сторону длинную шею с узкой вытянутой мордой, увенчанной алым гребнем. Я заворожено прирос к месту. Природа все-таки великая вещь, если она создает существа, настолько красивые.

Умные черные глаза на мгновенье встретились с моими и дракон так же медленно отвернулся. Не спеша заскользил по воздуху, размеренно взмахивая крыльями. Взгляд заставил меня очнуться. Только сейчас я сообразил, что всё это время стоял, практически не дыша и боясь пошевелиться. Наваждение? Или это все — настоящее? Настоящее? Тюрьма — да, она была настоящей. И даже очень. Мне вдруг пришло в голову, что я поразительно спокойно воспринимал все то совершенно невозможно, что встречал. Более того… Пришло непонятное и пугающее ощущение, что я сейчас подумал что-то очень важное, но я никак не мог ухватить нужную мысль за хвост, и понять, что же не так.

Я промучился пару секунд, пока природа не взяла верх и из меня не начало фонтанировать изумление.

Дракон. ДРАКОН! Да, да, тот самый, знаете ли, из сказок там и прочих легенд. Если меня хотели поразить, то сказать, что это удалось, значит не сказать ничего. Мне оставалось только упасть в глубокий обморок и дрыгать лапками от потрясения, но, вспомнив, что под ногами пропасть, падать я расхотел. Мой бедный рациональный разум почему-то отказывался принимать этот мифический персонаж в какой-либо форме, несмотря на то, что на змей крылатых такой реакции не было. Но они были…настоящими. Понимаете, настоящими. Часть мира, вполне реального и будто когда-то уже виденного. Неожиданно мне представилось, как в это самое время я тихо и мирно лежу в отдельной палате отделения для тихих помешанных. Какая у меня фантазия. А ещё демоны мерещатся. Просто ужас какой-то.