Анатолий Собчак: тайны хождения во власть - Шутов Юрий Титович. Страница 42

Рекомендации по отбору домогавшихся чинов и званий носили странный характер, но, что еще более поразительно, эта схема подбора была потом в точности повторена уже на уровне республиканского правительства.

Бывший грузчик неведомо зачем уверял всех даже с трибун в прекрасном владении иностранным языком. Я лично не слышал, чтобы Щелканов с кем-нибудь из постоянно вьющихся вокруг иностранцев беседовал без переводчика. Зато на нередко задаваемый ему вопрос, зачем, еще не вникнув в суть дела, он взял да «спалил» основной рабочий состав своих заместителей, этот кандидат в «дублеры Герострата» неизменно отвечал: «Незаменимые люди постоянно находятся только на Арлингтонском кладбище в США» (?!) (откуда он это узнал, одному Богу ведомо). Дальше он обычно присовокуплял: его самого трудовая цель — «демонтаж», правда, не договаривал чего, поэтому такой ответ своей полной бессмысленностью казался интересующимся очень глубоким по содержанию. Для демонстрации личного «демократизма» Щелканов свои поездки общественным транспортом на работу в Исполком разнообразил как мог различными мелкими приключениями. Однажды в автобусе к нему бросилась какая-то экзальтированная доступностью нового городского главы крашенная под медный самовар дама. Щелканов еле выпутался на нужной ему остановке из-под ливня ее волос. В другой раз, по его словам, какой-то подгулявший плюгавый рукосуй в налипших брючках, с грязной нашлепкой вместо усов, признав Щелканова, сперва захотел с ним поздороваться за руку, а уже затем съездить по уху. Кстати, узнав об этом, Собчак любые поездки общественным транспортом категорически отверг и начал поговаривать о необходимости личной охраны. Часто Щелканов, вместо обеда попивая пустой чаек в роскошном кабинете левого крыла дворца, всем своим видом создавал атмосферу забот, неустроенности и печали, но Собчаку не собирался уступать ни в чем: нарастил каблуки своих ботинок, за счет чего существенно поднялся в глазах окружающих и ходил с решительным выражением лица, как цыганский барон, виденный мною однажды в автоцентре Красного Села. Невозмутимость его была свойственна почти всем представителям новой власти, ибо частые, как по заказу, катастрофы, сопровождавшие их воцарение, уже сделались обычным явлением. Каждую неделю в стране что-то взрывалось, тонуло, сходило с рельсов, проламывало туннели. Повсеместно уже начинали гибнуть ни в чем не повинные люди, но это почему-то никого особо не обескураживало. Правда, еще не плюнули в лицо населению гадким заморским словечком «либерализация» и пока никто с трибун не поговаривал о замене социализма капитализмом, но «патрон», сперва потихоньку и как-то туманно, уже начинал призывать народ к переходу «на рынок» то ли «базар», после чего всюду в городе мигом стали плодиться, как поганки после дождя, всякие ларечки. Наступало золотое время расцвета коррупции в рядах собчачьих проконсулов.

Еще не были отвергнуты все нормальные и привычные нам представления о человеческих отношениях, и богатство не превратилось в исключительную цель и смысл существования.

Еще можно было заскочить к знакомым просто пообедать и они не смотрели на тебя, как на вымогателя.

Еще народ продолжал чувствовать потребность верить в кого-нибудь из собственных избранников. Мы еще все жили в стране, где не было проведено смерчеподобное разрушительное реформирование жизненно важных основ и устоев; где еще не пали промышленность и торговля; где культура и знания еще не покинули наш народ, который долго предпочитали всем другим «этносам» мира; где поля, питавшие столько миллионов людей, еще не превратились в необитаемые фермерами пустыни; где еще никто никого не убивал массовым тиражом и не сжигал дома ближних; где еще не понятным было выражение «ближнее зарубежье». События, после которых страна разрушилась и не смогла воспрянуть от потерь, а также возвратить прежнее величие, благосостояние и благочестие мира, еще только начинались. Дни неумолимо струились, как вода с концов сталактитов.

Глава 2

В один из нескончаемой вереницы рабочих дней, когда солнце уже давно сгорело за шторами кабинетных окон, Собчак решил перед разъездом по домам заскочить куда-нибудь поблизости поужинать. Такое обычно случалось, если его жена уезжала. Кстати, нам нужно было продолжить неоконченный разговор. Я собирался сделать это в машине именно по дороге к дому.

Ужинали мы, как правило, не где попало, а в одном и том же месте — на 10-м этаже гостиницы «Ленинград», о чем я директора предупреждал заблаговременно. Нынче же «патрон» изъявил желание поесть внезапно, разрушив этим мой стройный план на оставшуюся часть суток. Звонить в «Ленинград» было уже довольно поздно, поэтому я вскользь поинтересовался, какое из известных по этой части заведений он сам хотел бы навестить. Собчак еще не мог привыкнуть питаться в номенклатурном одиночестве, и его постоянно тянуло на люди. Даже не подумав, он сразу назвал ресторанчик на улице Гоголя, что было совсем рядом. Там, как помнил «патрон», всегда имелось великолепное мясо, была прекрасная обстановка с тихими милыми людьми. Из рассказанного с блаженной улыбкой, вызванной приятными воспоминаниями, стало ясно: именно в этом полуресторанчике-полукафе-полуподвале Собчак с коллегами по юрфаку периодически прогуливал свои побочные доходы, такие, как, скажем, «премию по НИСу за освоение автотракторной техники на полюсе холода» или еще за что-либо подобного рода. Тут же отмечались собчаковские труды в соавторстве со всеми подвернувшимися под руку, позарез нужные ему в те времена, дабы защитить себя и своих дочурок от всевозможных превратностей судьбы. Здесь же, в полуподвальном заведении, «патрон» на деньги, отложенные для покупки столь необходимых в ту пору штанов, потчевал какого-то ответственного идеологического урядника из университетского парткома, дабы он был к нему более благосклонен и помог вне очереди вступить в так требуемую ему тогда партию. В общем, в «приличное» местечко со своими компашками шлялся будущий мэр, и, как я уразумел, тем стенам было что вспомнить. Я же там не был ни разу, видимо, потому, что профессором стать не сумел, правда, и не стремился им быть. Что туда влекло самого Собчака в прошлые времена — то ли умеренные цены, то ли кухня, то ли укромность, — «патрон» не сказал.

Пока мы ехали до этой самой «жевальни», Собчак ни с того ни с сего рассказал мне о каком-то коллеге, профессоре-расстриге, окружившем себя на своей кафедре одними смазливыми аспирантками. Появление средь них первого аспиранта-мужчины он всем объяснил упадком собственной потенции. Я не совсем понял, зачем «патрон» перед ужином поведал о бурных университетских половых буднях блудливого ученого, но заподозрил, судя по объявленной причине появления аспиранта, что речь, «к счастью», шла вовсе не о нем самом.

Собчак, издалека разглядев толкучку перед входом в знакомый ему полуподвал, сильно опечалился и еще больше проголодался. Чувствуя его неистребимое желание посетить сегодня именно это притягивающее памятью былых гурманистических утех пристанище, я припарковал машину и отправился на разведку, попросив «патрона» немного подождать. Возможно, в сравнении с университетской столовкой именно это место было собчаковским стартом в прекрасную, по его прошлым меркам, жизнь, подслащенную сорванными гонорарчиками, поэтому я решил сейчас сделать все возможное для возвращения «патрона» хоть на вечер в тот былой праздник.

Не желая будоражить заждавшихся попасть внутрь, пришлось сперва идти ломиться со двора, где среди груды грязных ящиков я обнаружил металлом обитую дверь, предусмотрительно запертую снаружи на большой висячий замок.