Оракул - Шведов Сергей Владимирович. Страница 24

– Виноват, – быстро поправился Кравчинский. – Десять процентов. Но учтите, Терентий Филиппович, эту сумму еще придется отработать.

– Пятнадцать процентов, – твердо сказал фон Дорн. – Без моей помощи, господа, вам отсюда не выбраться ни с кладом, ни без оного. Вас ведь заподозрили в шпионаже. Статья расстрельная.

– Уже учли, – охотно подтвердил Кравчинский. – Пятнадцать так пятнадцать, думаю, Глинский возражать не станет. В нашем теперешнем положении помощь старшего оперуполномоченного Объединенного государственного политического управления будет воистину бесценной.

После этого высокие договаривающиеся стороны ударили по рукам. Расписки фон Дорн с бывшего сослуживца не потребовал, что, безусловно, характеризовало его с самой положительной стороны. Более того, товарищ Доренко пообещал товарищу Кузнецову в случае успешного завершения дела и честного дележа добычи простить ему карточный долг в размере тысячи рублей, проигранных когда-то в Мазурских болотах.

Вызванный на ковер к начальнику конопатый Куликов был строго проинструктирован по поводу дальнейшей участи арестованных. Подозрительных лиц велено было отвести в подвал дворца и запереть накрепко. Курносый был явно польщен доверием начальника. Кроме того, его распирало от гордости, что прихваченные им на дороге два типа действительно оказались опасными преступниками, требующими заботы и внимания. Арестованных Куликов повел все по той же, знакомой по вчерашним приключениям, винтовой лестнице. Для Кузнецова и Кравчинского этот дворцовый подвал успел стать почти что родным. Единственное, что огорчало Аполлона, так это отсутствие вина, которым он баловался вчерашней ночью. То ли вино выпили революционно настроенные крестьяне еще в семнадцатом году, то ли по какой-то другой причине, но добротно сработанные полки зияли пустотой, и Кравчинский ничего кроме застарелой пыли на них не обнаружил.

– Ну и что ты думаешь по поводу этого бреда? – спросил Аполлон, после того как тяжелая дубовая дверь закрылась за конопатым.

– Прежде всего, мне непонятно, как наша одежда оказалась в старом шкафу, если мы переодевались в другой комнате.

– Я ее туда еще вчера перепрятал. Вы с Коляном вечно свои шмотки разбрасываете где попало.

– Но ведь вся мебель в спальне поменялась?

– Шкаф тот же самый, – возразил Аполлон. – Я его сразу опознал.

– Любопытно. Выходит, не все в этом мире подвластно экспериментаторам.

– Хотел бы я знать, кому понадобилось разыгрывать весь этот балаган! – сердито выкрикнул Кравчинский.—То, понимаешь, средина восемнадцатого века, то первая треть двадцатого. От такой быстрой смены эпох запросто свихнуться можно. Ты мне объясни, почему они тебя называют Друбичем? Я ведь остаюсь Кравчинским. И почему Колян из Ходулина превратился в Глинского? Сдается мне, Ярослав, что именно здесь зарыта собака. Вы с Коляном далеко не случайные гости на этом празднике жизни.

– Вообще-то, Друбич – фамилия моей бабушки.

– Вот! – торжествующе заорал Аполлон на весь подвал. – Я же говорил! А Колян наверняка незаконнорожденный потомок этого местного Дракулы. Вот когда вся правда о ваших замечательных предках наружу-то полезла. Эх, не та нынче эпоха, а то я бы на вас настучал куда следует.

– Эпоха-то как раз та, – усмехнулся Ярослав, подталкивая приятеля в спину. – А из подвала нам пора выбираться. На свету договорим.

Уже знакомым подземным ходом они без проблем выбрались наружу. К сожалению, ни кареты, ни другого сколько-нибудь пристойного средства передвижения им к порогу не подали. Оставалось только вздыхать по поводу брошенной на дороге «Лады» да уныло загребать поношенными кроссовками дорожную пыль. Кравчинский настаивал на скорейшем возвращении к оставшейся без присмотра собственности. И Ярослав его обеспокоенность очень хорошо понимал. Разберут ведь в два счета на запчасти, а потом и спросить будет не с кого. А машина хоть и старенькая, но на ходу. Другое дело, что до «Лады» нужно было еще протопать добрых два десятка километров и уйдет на это часа четыре, не меньше. Ярослав предложил наведаться в деревню и забрать у Митрофанова коней.

– Наших саврасок давно уже, поди, обобществили,—вздохнул Кравчинский.—А Ванька наверняка сейчас сельсоветом заведует и шерстит почем зря зажиточных мужичков. У него к чужому добру наследственная слабость.

Аполлон, как выяснилось, не оставил своих подозрений на счет Митрофанова. Что касается Ярослава, то он все-таки сомневался, что застарелый шрам на плече может быть подтверждением только вчера полученной раны.

– Да не вчера, – возмутился Кравчинский, – а двести лет назад.

– Люди столько не живут, – отмахнулся от поэта детектив, вконец замороченный фактами, упорно не желавшими укладываться ни в какие логические умозаключения.

Спор двух приятелей разрешил все тот же Ванька Митрофанов, вывернувший из-за ближайшего перелеска верхом на вороном коне графа Глинского. Гнедого жеребца он вел в поводу. Митрофанов уже успел частично потратить заплаченные ему Ярославом за предстоящие труды деньги и пребывал по этому случаю в хорошем настроении. Увидев старых знакомых, он еще более просветлел ликом и приветственно замахал руками, едва при этом не выпав из седла.

– Здорово, разбойник, – тепло приветствовал крестьянина Кравчинский.

– Так от сексуального маньяка слышу, – не остался в долгу Митрофанов. – Вот, значит, как вы и говорили – веду коней во дворец.

Вообще-то Ярослав велел Ивану всего лишь расседлать коней и отпустить на волю, но тот, видимо, не расслышал или запамятовал, однако в любом случае ругать его было особенно не за что.

– Приказ отменяется, – сказал Ярослав. – Коней мы забираем.

– Хозяин – барин. – Ванька не стал спорить, кошкой прыгая с седла на землю.

В эту минуту Ярославу показалось, что он признал в Митрофанове разбойника. Узнал по быстрому взгляду, брошенному из-под упавшей на лоб пряди волос, и по кошачьей ловкости в движениях. Несмотря на разгульный образ жизни, Митрофанов не потерял еще ни природной силы, ни здоровья. Такой, пожалуй, мог бы стать атаманом разбойной ватажки во времена оны.