Возвращение оракула - Шведов Сергей Владимирович. Страница 35

– Обоз, – каркнул ворон Аникеев, в очередной раз взлетевший в небеса.

– Приготовиться, – хрюкнул кабан Кудряшов. Такса Хлестов буквально распластался по земле.

Петра Васильевича охватило уже знакомое чувство азарта, тем более что он уже видел призывно мелькающие у горизонта огоньки. Обоз, похоже, был немаленьким. Хлестов напружинился для броска и вихрем сорвался с места, когда, наконец, прозвучала долгожданная команда «вперед». Такса и бульдог всегда атаковали с флангов, оба попугая и ворон падали на обоз с неба, а кабан шел на испуганных возниц и лошадей прямо в лоб, повергая тех в ужас своей огромной, почти слоновьей тушей и устрашающе изогнутыми клыками. Хлестов ловко увернулся от взбесившейся лошади и во всю мощь своих легких гавкнул на возницу.

Этого оказалось достаточно, чтобы возница завопил дурным голосом и рванулся прочь от обоза в холодную апрельскую ночь. Его примеру последовали и прочие обозники, избавив Петра Васильевича от неприятной обязанности кусать их за икры и ляжки. Хлестов, даже приняв собачье обличье, вида крови не выносил и практически никогда не прибегал к клыкам, целиком полагаясь на психологический фактор внезапности.

– А где Ванька Митрофанов? – хрюкнул у самого уха Хлестова кабан Кудряшов.

Митрофанов с деревенскими мужиками обычно таился где-нибудь поблизости, дабы в самый ответственный момент успокоить перепуганных лошадей и увести их в лес, подальше от дороги. Но сегодня мужики почему-то запаздывали, и это обстоятельство не на шутку обеспокоило Кудряшова.

– Ты предупредил Митрофанова? – хрюкнул кабан на подошедшего Антохина.

– А как же! – удивился тот. – Ванька обещал быть.

Однако вместо Митрофанова из соседнего колка вдруг выехал неизвестной марки лимузин и, осветив растерявшихся призраков фарами, помчался к месту происшествия. Хлестов перетрусил не на шутку и даже припал к земле, пытаясь увернуться от бьющего в глаза света. До сих пор стае приходилось иметь дело только с телегами, ибо машины на этой дороге не появлялись. Зрелище было настолько невероятным, что остолбенел не только нервный Петр Васильевич, но и много чего повидавшие главари стаи. Лимузин остановился в десяти шагах от обоза, оттуда высыпали люди в форме и сапогах и принялись палить в призраков из револьверов.

– Менты! – заорал какаду Гриня. – Спасайся, кто может!

Хлестов мог, а потому не замедлил воспользоваться разумным советом. Ноги сами понесли Петра Васильевича к лесу, ибо в эту минуту он напрочь забыл, что является неуязвимым для пуль призраком, и вновь стал перепуганным беспорядочной стрельбой и криками финансистом. Хлестов, ничего не видя перед собой, с хрустом вломился в заросли и, неожиданно для самого себя, застрял в них. Петр Васильевич попытался освободиться, работая всеми четырьмя лапами, но в результате запутался еще сильнее.

– Есть один! – прозвучал над его головой торжествующий голос– Добегался, паразит.

Слегка отдышавшись, Хлестов наконец сообразил, что угодил в сеть. И эта сеть оплела его до такой степени, что он не в силах был пошевелить ни задними, ни передними лапами. От отчаяния Петр Васильевич даже завыл, но спустя короткое время опомнился и вой прекратил. В конце концов, куда разумнее было бы установить с ловцами контакт посредством человеческого языка и тем обезопасить себя от побоев. К немалому удивлению Хлестова, никто из стоящих рядом людей его слов не понял, хотя говорил финансист вроде бы членораздельно.

– Гавкает еще, сука! – обругали Хлестова в ответ.

Петр Васильевич попытался было объяснить пленившим его людям, что он некоторым образом не сука, а как раз кобель, то есть мужчина, причем довольно средних лет, но его никто не стал слушать. Видимо, люди эти были уверены, что собака не может говорить по определению. И достаточно членораздельную хлестовскую речь принимали за лай.

– Грузите его в карету, – раздался начальственный голос, показавшийся Хлестову знакомым.

Бесцеремонные руки подхватили запутавшуюся в сети таксу, пронесли ее несколько метров и бросили на что-то твердое, видимо на пол кареты. Петр Васильевич от удара заскулил, но никто не обратил на его скулеж внимания. Хлестов попытался приподнять голову, и это ему хоть и не сразу, но удалось. Через открытую дверь кареты он мог теперь видеть пленивших его людей, а одного из них даже опознал. Это был Ярослав Кузнецов, частный детектив, который уже однажды заманил Петра Васильевича в ловушку, где его предали мучительной и страшной смерти. Детектив был в Преображенском мундире, со шпагой у бедра, а окружающие люди называли его полковником Друбичем.

– А где остальные? – спросил строго Друбич.

– Ушли, господин полковник. Чертова телега нам помешала.

– Сидоров! – крикнул Друбич. – Это вы?

– Так точно, я, товарищ полковник.

– За каким чертом вы сюда приперлись? Я же приказал вам ждать меня в деревне.

– Мы сидели в засаде, – обиженно пробубнил подошедший к карете рослый человек. – Кто же знал, что нам будут противостоять монстры.

– А я вас предупреждал, товарищи начальники, – встрял в разговор Ванька Митрофанов, которого Хлестов сразу же опознал по голосу. – Натуральные собаки Баскервилей.

– Я думал, что он образно выразился, – попытался оправдаться Сидоров, но понимания не встретил.

– А где ваши люди?

– Здесь мы.

К карете подошли еще четверо, в одном из которых Хлестов опознал следователя Сухарева и вздохнул с облегчением. Василий Валентинович его в обиду не даст и обязательно проследит, чтобы все было по закону. А уж в собачьем состоянии находится Петр Васильевич или в человечьем – не суть важно. В конце концов, в нашей гуманной стране закон защищает не только людей, но и собак. Тем более собак породистых. А такса, да еще таких богатырских статей, это вам не беспородная дворняжка, чтобы ее отстреливать, имени не спросив.

– А где машина?

– К сожалению, ее похитили, – смущенно откашлялся Сухарев.

– Кто похитил? – не понял Друбич.

– Собаки Баскервилей, – ответил за следователя Ванька Митрофанов. – Антохин сел за руль, он среди них единственный с руками и приличной мордой. А эти попрыгали в салон и покатили.

– Скверно, – недовольным голосом проговорил Кузнецов. – На вашей лайбе они, пожалуй, до города доберутся. Придется возвращаться. А почему Антохин не поменял обличье?

– Так он ведь и так на обезьяну похож, – хмыкнул Ванька. – Вот оракул на его счет и ошибся.

– А Антохин ничего не говорил, откуда взялись эти странные существа?

– Так ведь любому ясно, что от оракула.

– А фамилии он называл?

– Кабана он Кудряшом называл. Ворона – Аникой. Попугаев – Гриней и Веней. Таксу – финансистом.

– Там еще бульдог был, – подсказал Сидоров. – Здоровый, что твой бычара.

– В сердцах он его козлом называл. Хотя рогов я на том бульдоге не видел, врать не буду.

– Знакомые все люди, – сказал со смешком Сухарев. – Или монстры. Уж не знаю, как их теперь называть.

– Таксу мы взяли, – вздохнул Друбич. – А остальных придется отлавливать. Как бы они в городе беды не наделали.

– А оракул их пропустит в город?

– На этой машине пропустит, она ведь тоже возникла по его воле. Не думаю, что он в данном случае станет менять правила игры.

Хлестов от души бы порадовался за своих смекалистых подельников, если бы не собственное незавидное положение. Устраивало Петра Васильевича пока только то, что он вернется в родной город, хотя и не на щите, а в собачьем обличье. Впрочем, рано или поздно, но обратная метаморфоза случится, и он пусть и на время, но обретет человеческое обличье, что позволит ему объяснить пленившим его людям, как они ошибаются на его счет

Антохин уверенно вел машину по трассе. Кудряш довольно хрюкал рядом. Ворон и два попугая резвились на заднем сиденье. Черт с ней, с добычей, утерянной где-то под глухой деревушкой Горелово. Стая вырывалась на оперативный простор городских улиц со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде товарных и денежных прибытков.