Розанн. Смеющийся полицейский (сб.) - Шеваль Май. Страница 30

«Эротический убийца (садист) часто является импотентом и преступление совершает вследствие повышенного желания подучить сексуальное удовлетворение».

Кто-то, наверное, Стенстрём, подчеркнул это предложение. Немного ниже на этой же странице, которая начиналась словами «В случае эротического убийства жертву убивают», были подчеркнуты два пункта:

4) после полового акта, чтобы избежать разоблачения и 5) в результате шока.

На полях была пометка: 6) чтобы убрать жертву, но является ли это эротическим убийством?

— Оса, — сказал Колльберг.

— Ну, чего тебе нужно?

— Ты знаешь, когда Оке написал это?

Она подошла, быстро взглянула на книгу и ответила:

— Не имею понятия.

— Оса, — повторил он.

Она бросила наполовину выкуренную сигарету в пепельницу и встала возле стола, сплетя пальцы рук на животе.

— Господи, ну чего тебе нужно?

Колльберг внимательно посмотрел на нее. Она была худенькая и осунувшаяся. Сегодня вместо свитера на ней была блузка без рукавов навыпуск. Ее голые руки были покрыты гусиной кожей, и, хотя блузка на ее худом теле висела, как на вешалке, соски грудей отчетливо вырисовывались под тканью.

— Сядь, — сказал он.

Она пожала плечами, взяла новую сигарету и зажигалку и отошла к двери спальни.

— Садись, — заорал Колльберг.

Она вздрогнула и посмотрела на него. В ее больших темных глазах блеснула ненависть. Все же она подошла поближе и села в кресло напротив него. Она сидела, неестественно выпрямившись и упираясь руками в бедра. В одной руке она держали зажигалку, в другой — незажженную сигарету.

— Карты на стол. — Сказав это, Колльберг смущенно посмотрел на коричневый конверт и подумал, что очень неудачно выразился.

— Прекрасно, — произнесла она кристально звонким голосом. — Только у меня нет никаких карт.

— Зато у меня есть.

— Ну?

— В прошлый раз мы были не до конца честными с тобой.

Она нахмурила густые темные брови.

— Относительно чего?

— Относительно разного. Но прежде я хочу спросить, известно ли тебе, что Оке делал в том автобусе.

— Нет, нет и еще раз нет, не имею понятия.

— Мы тоже, — заметил Колльберг. Он помолчал и со вздохом сказал: — Оке обманывал тебя.

Она мгновенно отреагировала. Ее глаза заблестели. Она сжала кулаки. Крошки табака из смятой сигареты просыпались на брюки.

— Как ты смеешь так говорить!

— Но это правда. Оке не был на службе ни в тот понедельник, когда его убили, ни в субботу. У него было много отгулов в октябре и в первые две недели ноября.

Она молча глядела на него.

— Таковы факты, — сказал Колльберг. — И второе, что я хотел бы знать: имел ли он привычку носить при себе пистолет, когда не был на службе?

Прошла почти минута, прежде чем она ответила.

— Убирайся к чертям и прекрати мучить меня своей манерой допроса. Почему сюда не приходит сам руководитель расследования Мартин Бек, собственной персоной?

Колльберг закусил губу.

— Ты много плакала.

— Нет. У меня нет привычки плакать.

— В таком случае ответь мне. Мы должны помогать друг другу.

— В чем?

— В том, чтобы схватить того, кто убил его. И тех, остальных.

— Зачем? — Минуту она сидела молча. Потом сказала так тихо, что он едва слышал ее: — Месть. Конечно, почему бы и нет. Отомстить.

— Он брал с собой пистолет?

— Да. Во всяком случае, часто.

— Почему?

— А почему бы Оке было не брать его с собой? В конце-то концов оказалось ведь, что пистолет был ему нужен. Разве не так?

Колльберг не ответил.

— Хотя ему это и не помогло, — добавила она.

Колльберг снова промолчал.

— Я любила Оке. — Она сказала это звонким и уверенным голосом, глядя в какую-то точку над головой Колльберга.

— Оса?

— Да.

— Так значит, он часто уходил из дому. Ты не знаешь, чем он занимался, мы тоже. Как ты думаешь, у него мог быть кто-то еще? Какая-нибудь женщина?

— Нет.

— Ты этого не допускаешь?

— Я знаю.

— Откуда ты можешь знать об этом?

— Это никого не касается, кроме меня. Я знаю. — Она внезапно с изумлением посмотрела ему прямо в глаза. — Вы что же, считаете, что у него была любовница?

— Да. Мы вынуждены учитывать такую возможность.

— Ну, так можете перестать ее учитывать. Это абсолютно исключено.

— Почему?

— Я уже сказала, что это никого не касается.

Колльберг забарабанил костяшками пальцев по столу.

— Ты уверена?

— Да. Абсолютно.

Он снова сделал глубокий вдох, как перед стартом.

— Оке интересовался фотографией?

— Да. Она была его единственным хобби с тех пор, как он перестал играть в футбол. Он имел три фотоаппарата. Увеличитель стоит на крышке унитаза. В ванной. У него была там темная комната, — Она с удивлением посмотрела на Колльберга. — А почему ты спрашиваешь об этом?

Он подвинул к ней конверт. Она положила зажигалку и дрожащими руками вынула из конверта фотографии. Посмотрела на первую из них и лицо ее стало пунцовым.

— Где… где ты взял что?

— Они лежали и его письменном столе в Вестберге.

— Что? В письменном столе? — Она прикрыла глаза и неожиданно спросила: — Кто из вас видел их? Все?

— Только три человека.

— Кто?

— Мартин, я и моя жена.

— Гюн?

— Да.

— Зачем ты показал ей?

— Потому что должен был прийти сюда. Я хотел, чтобы она знала, как ты выглядишь.

— Как я выгляжу? Ну и как же мы выглядим? Оке и…

— Оке мертв, — почти беззвучно произнес Колльберг.

Она по-прежнему была пунцовой. У нее покраснело не только лицо, но даже шея и плечи. Мелкие капельки пота выступили на лбу.

— Фотографии сделаны здесь, в этой квартире, — сказал Колльберг.

Она кивнула.

— Когда?

Оса Турелль нервно прикусила губу.

— Три месяца назад.

— Конечно, их делал он.

— Конечно. У него есть… было все, что нужно. Автоматический спуск и штатив, или как он там называется.

— Зачем он сделал их?

Она все еще была пунцовой и с испариной на лбу, но голос у нее стал более уверенным.

— Мы считали это забавным.

— А почему он держал их в письменном столе? — Колльберг помолчал и добавил: — Дело в том, что у него в кабинете не было никаких личных вещей. За исключением этих фотографий.

Долгое молчание. Наконец она покачала головой и сказала:

— Этого я не знаю.

Пора сменить тему, подумал Колльберг и сказал:

— Он всегда ходил с пистолетом?

— Почти.

— Почему?

— Наверное, ему так было нужно. В последнее время. Он интересовался огнестрельным оружием.

Она задумалась. Потом быстро встала и вышла. В открытую дверь спальни он видел, как она подходит к кровати. У изголовья лежали две подушки. Оса засунула руку под одну из них и с колебанием сказала:

— У меня здесь есть такая игрушка… пистолет…

Полнота и флегматичный вид Колльберга уже неоднократно многих обманывали. Он был отлично тренирован и обладал очень быстрой реакцией.

Оса Турелль еще стояла, склонившись над кроватью, когда Колльберг оказался возле нее и вырвал оружие из ее руки.

— Это не пистолет, — сказал он. — Это американский револьвер. «Кольт» сорок пятого калибра с длинным стволом. У него абсурдное название “peacemaker” [12]. К тому же он заряжен. И снят с предохранителя.

— Можно подумать, что я этого не знала, — пробормотала она.

Он вытащил обойму и вынул из нее патроны.

— Кроме того, пули с насечкой. Это запрещено даже в Америке. Самое страшное огнестрельное ручное оружие. Из него можно убить слона. Если выстрелить в человека с расстояния в пять метров, пуля пробивает дыру размером с тарелку и отбрасывает тело на десять метров. Откуда, черт возьми, он у тебя?

Она в замешательстве пожала плечами.

— Это пистолет Оке. Он всегда был у него.

— В постели?

Она покачала головой и тихо сказала: