Террористы (Наёёмные убийцы) - Вале Пер. Страница 11

— Применил, — сказал Кристианссон. — Что было, то было.

Опыт научил его, что лучше не лгать в делах, связанных со службой, во всяком случае, лгать в меру и не слишком часто. К тому же он недолюбливал Квастму.

— А вы взяли ребенка?

— Ну да, пришлось. Он у нее на каких-то ремнях висел, и, когда Квастму стал отбирать нож, она чуть не уронила ребенка.

— Ребекка сопротивлялась?

— Нет.

— Совсем не сопротивлялась?

— Совсем. Только сказала, когда я взял ребенка: «Поосторожнее, пожалуйста, не уроните ее».

— Этот вопрос как будто ясен, — заключил Рокотун. — К насилию я потом еще вернусь. А сейчас хотел бы поговорить с вами о другом.

— Слушаю, — сказал Кристианссон.

— Поскольку сотрудники из специального отдела, которому поручено охранять банки, не прибыли на место… — Рокотун остановился, устремив надменный взор на прокурора.

— Мы работаем день и ночь, — отозвался Бульдозер. — А этот случай был оценен как незначительный, один из многих.

— Однако господин Ульссон вряд ли не спит по ночам, думая обо всех тех невинных людях, которых он обрекает на тюрьму или исправительное заведение своими ошибочными и необоснованными обвинениями.

Рокотун на минуту сбился, фыркнул, произнес «м-да, да-да», наконец зацепился взглядом за Карла Кристианссона, который выглядел совершенным пентюхом в своей белой куртке с голубыми вязаными манжетами, стилизованным львом на груди слева и нашитыми на спине голубыми матерчатыми буквами THE LIONS. В остальном он был одет вполне по форме.

— Стало быть, первоначальное дознание вели полицейские с патрульной машины, — произнес в конце концов Рокотун. — Кто разговаривал с кассиршей?

— Я.

— И что она сообщила?

— Что девушка подошла к стойке с ребенком на руках и положила свою сумку на мраморную столешницу. Кассирша сразу увидела нож и принялась укладывать деньги в сумку.

— Ребекка держала нож в руках?

— Нет. Он висел у нее на поясе. Сзади.

— Как же кассирша его увидела?

— Не знаю. Хотя вспомнил: она увидела его потом, когда Ребекка повернулась спиной. И закричала: «Нож, нож, у нее нож!»

— Это была финка или стилет?

— Да нет, что-то вроде небольшого кухонного ножа. Какие дома в хозяйстве держат.

— Что сказала Ребекка кассирше?

— Ничего. То есть сначала ничего. Потом, по словам кассирши, засмеялась и сказала: «Вот не думала, что так легко будет получить деньги взаймы». И добавила: «Наверно, я должна какую-нибудь квитанцию заполнить?»

— Деньги очутились на полу, — продолжал Рокотун. — Как это вышло?

— Это я могу объяснить. Квастму стоял и держал девушку, пока мы ждали подкрепления. В это время кассирша принялась пересчитывать деньги, проверяла, все ли в наличии. Тут Кеннет мне крикнул: «Стой, это против закона».

— А потом?

— Потом он еще крикнул: «Калле, тебе следить, чтобы никто не прикасался к добыче!» У меня ведь на руках был ребенок, так что я сумку только за одну ручку ухватил, вот они и высыпались. Все больше мелкие бумажки, оттого и разлетелись в разные стороны. Ну, а тут подошла еще одна патрульная машина. Мы отдали им ребенка, а сами повезли задержанную в уголовку на Кунгсхольмен. Я вел машину, а Кеннет сидел сзади с девушкой этой.

— В машине что-нибудь произошло?

— Да, было дело. Сперва она заплакала и спросила, куда мы дели ребенка. Потом совсем расплакалась, и Квастму решил надеть на нее наручники.

— А вы что-нибудь сказали по этому поводу?

— Сказал, что можно обойтись без наручников. Во-первых, Квастму вдвое больше ее, во-вторых, она не оказывала сопротивления.

— Вы говорили еще что-нибудь в машине?

Кристианссон примолк на несколько минут. Рокотун безмолвно ждал. Он даже не рыгал, не повторял вопрос и не талдычил насчет лжесвидетельства и обязанности говорить правду, как это принято у адвокатов.

— Я сказал: «Не бей ее, Кеннет».

Дальше все было просто. Рокотун встал и подошел к Кристианссону.

— А что, разве у Кеннета Квастму заведено бить задержанных?

— Случается.

— Вы видели его погон и болтающуюся пуговицу?

— Видел. Он сам про них сказал. Дескать, жена не следит за его формой.

— Когда это было?

— Накануне.

— Прошу, господин прокурор, — кротко произнес Рокотун. Бульдозер поймал взгляд Кристианссона и долго смотрел ему в глаза. Сколько дел проиграно из-за безмозглых полицейских? И сколько выиграно благодаря им? Пожалуй, последних все-таки больше. Как бы то ни было, эти сержанты полиции — неизбежное зло и для преступников, и для тех, кто борется с преступностью…

— Нет вопросов, — бросил Бульдозер. И добавил как бы вскользь: — Обвинение в сопротивлении представителю власти снимается.

После этого Рокотун попросил объявить перерыв. В перерыве он сперва закурил свою сигару, потом удалился в уборную. Выйдя оттуда, затеял в коридоре беседу с Реей Нильсен.

— Ну и женщины у тебя, — сказал Бульдозер Ульссон Мартину Беку. — Сначала она на глазах у суда смеется надо мной, теперь вот стоит и беседует с Рокотуном. Всем известно, что от его дыхания орангутаны падают в обморок за пятьдесят метров.

— Хорошие женщины, — ответил Мартин Бек. — Точнее, хорошая женщина.

— Значит, новую жену завел. Я тоже. Все как-то веселее жить.

Рея подошла к ним.

— Рея, — обратился к ней Мартин Бек, — познакомься — старший прокурор Ульссон.

— Я уже догадалась.

— Все зовут его Бульдозер, — добавил Мартин Бек. — По-моему, у обвинения дела плохи.

— Да, половина обвинительного заключения рухнула, — согласился Бульдозер. — Но вторая половина прочно стоит. Бьемся об заклад на бутылку виски?

Рея поскребла в затылке и хитро глянула на Мартина Бека, но тот отрицательно покачал головой.

— Бутылка виски, — продолжал соблазнять Бульдозер.

— Нет, — ответил Мартин Бек.

Рея наклонила голову набок, словно собираясь что-то сказать. Но в эту минуту было объявлено, что судебное заседание возобновляется, и Бульдозер Ульссон побежал в зал.

Защитник пригласил своего последнего свидетеля, учительницу домоводства Хеди-Марию Вирен, загорелую женщину лет пятидесяти. Странно было видеть такой загар в краю, где даже погода, казалось, участвовала в заговоре против несчастных аборигенов. И Рокотун первым делом спросил:

— Откуда у вас такой загар?

— Канарские острова, — последовал лаконичный ответ.

— Из личной характеристики, с которой всем вам еще предстоит ознакомиться, явствует, что Ребекка Люнд — знаю, знаю, что она Линд, но я страдаю недугом, который никогда не поражал и, уверен, не поразит обвинителя. А именно, фантазией и способностью проникать в мир заветных чувств и мыслей другого человека.

— Это что же, проявление фантазии — говорить Люнд вместо Линд? — осведомился Бульдозер, обмахиваясь галстуком. — Или признак умения проникать в мир заветных чувств другого человека?

— Лучше уж я задам прокурору один вопрос, — откликнулся Рокотун. — Известно ли господину Ульссону, где сейчас находится четырехмесячная дочь Ребекки Линд?

— Откуда мне знать, — ответил Бульдозер. — Для этого у нас есть отдел охраны детей.

— Молодые родители обычно называют его отделом отравы детей.

Рокотун рассеянно закурил сигару.

Одиннадцать раз с нарастающей укоризной прокашлялся судья, прежде чем адвокат осознал свой проступок. Был вызван судебный пристав, приняты меры.

— Кто-нибудь в этом зале знает, где в данную минуту находится дитя Камилла Линд-Косгрейв?

Воцарилась мертвая тишина.

— Есть такой человек, — продолжал Рокотун. — Это я.

— Камилла, где она? — всхлипнула Ребекка.

— Всему свое время, — ответил Рокотун.

— Позвольте напомнить, что сейчас здесь ведется — во всяком случае, должен вестись — допрос свидетельницы, — сказал судья.

Лицо Рокотуна выразило полное недоумение, и судья уточнил:

— Адвокат Роксен вызвал эту женщину в качестве свидетельницы.

— А-а, — спохватился Рокотун. — Совсем забыл. Невежество прокурора перебило ход моих мыслей. — Он порылся в бумагах, нашел нужную и продолжал: — Ребекка Линд плохо училась в школе. Ее оценки после восьмого класса никак не позволяли ей продолжать учение. Она одинаково плохо успевала по всем предметам.