Убийца полицейского - Вале Пер. Страница 10

По лицу его нельзя было сказать, что он очень счастлив.

Принесли кофе; некоторое время царило молчание.

Журналист посасывал трубку, нерешительно глядя на Мартина Бека.

— Меня ведь газета прислала, чтобы я расспросил вас об этом исчезновении, — сказал он извиняющимся тоном. — А я тут сижу и все про свои дела говорю.

— Да нам ведь в общем-то и нечего добавить к тому, что ты уже написал, — ответил Мартин Бек. — Ты ведь беседовал с Херрготтом Радом?

— Говорил, конечно, — подтвердил Оке Буман. — Но если вы оба сюда явились, значит, что-то подозреваете. Только по-честному — вы допускаете, что Фольке Бенгтссон убил ее?

— Мы пока ничего не допускаем. С Бенгтссоном даже и не говорили еще. Нам известно только одно: что Сигбрит Морд с семнадцатого октября не бывала дома и никто, похоже, не знает, где она.

— Но ведь вы читали «Вечерку».

— За их догадки мы не отвечаем, — сказал Колльберг. — А вот твоя газета производит вполне пристойное впечатление.

— Мы думаем вскоре созвать пресс-конференцию, — объяснил Мартин Бек. — Сейчас в этом нет смысла, нам просто нечего сказать. Но если ты наберешься терпения, я позвоню и скажу, как только выяснится что-нибудь новое. Идет?

— Идет, — ответил Оке Буман.

У Мартина Бека и Колльберга было такое чувство, словно они перед ним в долгу. И они сами не смогли бы объяснить почему.

Мартин Бек снова и снова вспоминал руки Бертиля Морда, и после ленча ему вдруг пришло в голову съездить в Треллеборг и послать по телексу запрос в Париж, в «Интерпол», по поводу этого Морда.

Большинство людей, в том числе многие сотрудники полиции, считают «Интерпол» никчемной организацией. Дескать, она тяжела на подъем, сплошная бюрократия, а в общем одна только видимость.

В данном случае эта характеристика себя не оправдала. Ответ пришел через шесть часов. Бек и Колльберг устроились в доме у Рада.

Полиция Тринидада-Тобаго сообщала, что Бертиль Морд был задержан шестого февраля тысяча девятьсот шестьдесят пятого года за убийство смазчика, бразильца по национальности. В тот же день полиция рассмотрела его дело и нашла Бертиля Морда виновным в нарушении общественного порядка, а также в «джастифайэбл хомисайд» [2], что в Тринидаде-Тобаго считалось ненаказуемым. За нарушение общественного порядка его присудили к штрафу в размере четырех фунтов. Смазчик пристал к женщине, находившейся в обществе Морда, и, следовательно, сам был виноват в том, что произошло. Морд покинул страну уже на следующий день.

— Пятьдесят крон, — сказал Колльберг. — Не так уж дорого за то, чтобы отправить на тот свет человека.

— Джастифайэбл хомисайд, — произнес Рад. — Это как же по-нашему будет? Шведский закон предусматривает право на самозащиту… Но как же все-таки перевести?

— Непереводимая формулировка, — сказал Мартин Бек.

— Несуществующее понятие, — подхватил Колльберг.

— Ну нет, — рассмеялся Рад. — В Штатах оно очень даже существует. Стоит полиции кого-нибудь убить — джастифайэбл хомисайд! Дословно — оправданное убийство. Там без этого дня не проходит.

Наступила мертвая тишина.

Колльберг с отвращением отодвинул тарелку с недоеденным бутербродом.

Потом он жадно глотнул пива и вытер рот рукой.

— Так на чем мы остановились? У Морда тухлое алиби, а то и вовсе никакого. И он известный буян. А как с мотивами?

— Ревность, — сказал Мартин Бек.

— К кому ревновать?

— Бертиль Морд способен ревновать к коту, — заметил Рад и несмело усмехнулся. — Потому они и не держали кота.

— Не густо, — сказал Колльберг. — Перейдем к Фольке. У Фольке Бенгтссона нет никакого алиби и есть судимость за убийство. Но есть ли у него мотивы?

— Он ненормальный — чем не мотив, — сказал Рад.

— Если говорить об убийстве Розанны Макгроу, — возразил Мартин Бек, — то там был мотив. Правда, достаточно сложный.

— Чепуха, Мартин, — вмешался Колльберг. — Есть одна вещь, о которой мы с тобой никогда не говорили, но я об этом думал много раз. Ты убежден, что Фольке Бенгтссон был виновен в убийстве… Я тоже в этом убежден… А доказательства? Конечно, он тебе признался — после того как мы подстроили ему провокацию, а я сломал ему руку. На суде-то он отпирался. Что же было доказано? Только то, что он пытался изнасиловать или, возможно, — повторяю: возможно! — убить сотрудницу полиции, которой мы поручили заманить и соблазнить его и которая была почти раздета, когда он пришел к ней на квартиру. И вот тебе мое мнение: в правовом государстве Фольке Бенгтссон не был бы осужден за убийство Розанны Макгроу. Доказательства слишком слабы. Не говоря уже о том, что у него психика не в порядке, а его вместо больницы заперли в тюрьму.

— Как бы то ни было, завтра надо допросить Фольке Бенгтссона, — сказал Мартин Бек, уходя от неприятной темы.

— Да, — согласился Рад. — Пора уже.

— По-моему, надо еще устроить и пресс-конференцию, — заметил Колльберг. — Хоть и противно.

Мартин Бек мрачно кивнул.

По лицу Рада было видно, что он предвкушает интересный, даже увлекательный день.

Мартин Бек и Колльберг смотрели на дело иначе.

VII

Это была роскошная процессия. Ровно в час дня шестого ноября тысяча девятьсот семьдесят третьего года они вышли из андерслёвского полицейского участка; впереди выступал нижний чин в форме. Следом за Мартином Беком шагал Колльберг, сопровождаемый по пятам псом Тимми. Замыкал шествие Рад, как всегда в зеленых резиновых сапогах и охотничьей шляпе, сдвинутой на затылок; рука его держала туго натянутый поводок.

Колльберг и Мартин Бек сели в патрульную машину, а Рад затолкал своего пса в томатную «аскону» и сел за руль, чтобы возглавить выезд.

В кортеже не хватало только одной машины — зеленого «зингера» Оке Бумана. Объяснялось это очень просто. Верный вчерашнему обещанию, Колльберг позвонил в Треллеборг и заранее известил Бумана, что намечено на этот день.

— Лучше не будем спешить, чтобы никто не отстал, — сказал, ухмыляясь, Рад.

— Завидую Херрготту, — произнес Колльберг — Веселая душа.

— Это верно, — сказал вдруг водитель. — Такого весельчака поискать надо. Работать с ним сплошное удовольствие, я рад такому начальнику, извините за каламбур. Да он никогда и не строит из себя начальника. Чином куда старше меня, но ни разу не дал мне это почувствовать.

— Давно в полиции служишь? — спросил Мартин Бек.

— Шесть лет. Больше никуда не смог устроиться. Не знаю, как вам понравятся мои слова, но начинал я службу в Мальмё и чувствовал себя так паршиво, что дальше некуда. Люди смотрели на меня, как на зверя, да я и сам чувствовал, что со мной что-то неладное творится. В шестьдесят девятом послали нас разгонять демонстрацию — как пошли мы колошматить народ дубинками! Я сам девчонку одну ударил, лет семнадцати, не больше, да еще с ней ребенок маленький был.

Мартин Бек посмотрел на Эверта Юханссона. Молодой парень, открытый, искренний взгляд.

Колльберг вздохнул, но промолчал.

— Потом я сам себя увидел в телевизоре. Прямо хоть иди вешайся. В тот же вечер решил бросить эту службу, но…

— Давай, давай.

— Ну, просто у меня жена молодец. Это она придумала, чтобы я попросился в провинцию. И мне повезло. Попал сюда. Иначе не носил бы я сегодня эту форму.

Рад свернул направо, и вскоре они оказались у цели.

Дом небольшой, старый, но не запущенный. Недалеко от калитки стояла машина Оке Бумана; сам владелец сидел впереди с книгой в руках.

Фольке Бенгтссон орудовал лопатой около курятника. Он был в комбинезоне, в кожаных сапогах, на голове клетчатая кепка.

Рад подошел к багажнику своей «асконы» и достал хозяйственную сумку из полиэтилена.

— Присмотри, пожалуйста, за псом, Эверт, — попросил Рад. — Знаю, знаю, задание нелегкое, но и наше ненамного лучше. И постарайся не пускать на участок компанию репортеров.