Крысолов - Шют Невил. Страница 66

Молодой человек встал и отошел к окну.

— С вами все обойдется, — сказал он наконец; — Улик против вас нет и взять их неоткуда. Рано или поздно вы вернетесь в Англию. — В голосе его сквозила печаль.

— А вы? — спросил Хоуард.

— Я? Мне крышка, — сказал Чарентон. — Насчет меня им все ясно.

Хоуард не верил своим ушам. Казалось, перед ним разыгрывается какой-то спектакль.

— По-видимому, оба мы в трудном положении, — сказал он наконец. — Может быть, ваше тяжелее… не знаю. Но вы можете оказать мне одну услугу. — Он огляделся по сторонам. — Если бы достать лист бумаги и карандаш, я переписал бы свое завещание. Вы его засвидетельствуете?

Чарентон покачал головой.

— Здесь ничего нельзя писать без разрешения немцев, они просто отберут написанное. И ни один документ с моей подписью не дойдет, до Англии. Придется вам найти другого свидетеля, мистер Хоуард.

— Понимаю, — вздохнул старик, потом сказал: — Если я выберусь отсюда, а вы нет, может быть, я сумею для вас что-нибудь сделать? Выполнить какое-нибудь поручение?

Чарентон усмехнулся.

— Никаких поручений, — отрезал он.

— Неужели я ничего не могу сделать?

Молодой человек быстро взглянул на него.

— Вы знаете Оксфорд?

— Прекрасно знаю, — сказал Хоуард. — Вы там бывали?

Чарентон кивнул.

— Я был в Ориеле. Это вверх по реке, мы туда часто ходили, там запруда, мостик, а рядом старая-престарая гостиница, серый каменный дом. Все время журчит вода, и рыба скользит в прозрачной глубине, и цветы, повсюду цветы.

— Вы имеете в виду гостиницу «У форели» в Годстау?

— Да… «У форели». Вы знаете это место?

— Конечно, прекрасно знаю. По крайней мере, знал сорок лет назад.

— Побывайте там как-нибудь в жаркий летний день, — сказал Чарентон. — Посидите на низкой каменной ограде, поглядите на рыбу в пруду и выпейте за меня кружку пива.

— Если я вернусь в Англию, я это сделаю, — сказал Хоуард. И опять оглядел убогую, безвкусную обстановку с претензией на роскошь. — Но может быть, я могу кому-нибудь что-то от вас передать?

Чарентон покачал головой.

— Нет у меня никаких поручений. А если бы и были, я не передал бы их через вас. В комнате почти наверняка есть микрофон, и Диссен подслушивает каждое наше слово. Потому они и свели нас тут. — Он огляделся. — Микрофон, вероятно, за одной из этих картин.

— Вы уверены?

— Безусловно. — Он повысил голос и заговорил по-немецки: — Вы зря теряете время, майор Диссен. Этот человек понятия не имеет о моих делах. — И, чуть помолчав, продолжал: — Но вот что я вам скажу: в один прекрасный день придут англичане и американцы, и вы будете в их власти. Они будут не так деликатны, как после прошлой войны. Если вы убьете этого старика, вас публично вздернут на виселице, и ваш труп останется гнить на ней в назидание всем другим убийцам.

Он обернулся к Хоуарду.

— Пускай слышит, это ему полезно, — спокойно сказал он по-английски.

Старик встревожился.

— Напрасно вы так с ним говорили. Это вам не поможет.

— Мне уже ничто не поможет, — возразил Чарентон. — Со мной, можно считать, покончено.

Хоуард поежился от этой спокойной уверенности.

— Вы раскаиваетесь? — спросил он.

— Нет, честное слово, нет! — Чарентон мальчишески засмеялся. — Нам не удалось попасть в Адольфа, но мы его здорово напугали.

Позади отворилась дверь. Оба круто обернулись: вошли немецкий ефрейтор и солдат. Солдат прошагал в комнату и остановился возле Хоуарда. Ефрейтор сказал грубо:

— Kommen Sie [105] .

Хоуард встал. Чарентон улыбнулся ему.

— Что я вам говорил? Прощайте. Желаю удачи!

— Прощайте, — ответил старик.

И ничего больше не успел прибавить. Его вытолкали из комнаты. Когда его вели по коридору к выходу, он увидел распахнутую дверь и за нею уже знакомого гестаповца в черном мундире, разъяренное лицо мрачнее тучи. Со сжавшимся сердцем Хоуард вышел между конвоирами на залитую солнцем площадь.

Его отвели обратно к Николь и детям. Ронни бросился к нему.

— Маржан учил нас стоять на голове! — выпалил он. — Я уже умею, и Пьер умеет. А Биллем нет, и девочки тоже не могут. Смотрите, мистер Хоуард, смотрите!

Дети вокруг стали на головы. Николь тревожно смотрела на Хоуарда.

— Вас не тронули?

Старик покачал головой.

— Они надеялись через меня что-нибудь выведать у молодого человека по фамилии Чарентон.

И он коротко рассказал ей о том, что произошло.

— Вот так они и действуют, — сказала Николь. — Я слышала об этом в Шартре. Чтобы добиться своего, они не всегда пытают тело. Они пытают душу.

Долгий день медленно клонился к вечеру. Взаперти в маленькой камере все задыхались от жары, и не так-то просто было развлекать детей. Им нечего было делать, не на что смотреть, и нечего было им почитать. Николь и Хоуард выбивались из сил, поддерживая мир и прекращая ссоры, и это для них оказалось даже отчасти благом: некогда было раздумывать о том, что впереди.

Наконец немецкий солдат принес им ужин — черный кофе и длинные ломти хлеба. За едой дети развлеклись и отдохнули; старик и девушка знали — насытясь, все скоро захотят спать. Когда солдат вернулся за посудой, его спросили о постелях.

Он притащил набитые соломой тюфяки, жесткие подушки и всем по одеялу. Николь и Хоуард приготовили постели, и усталые за день дети сразу охотно улеглись.

Долгие вечерние часы проходили в томительном бездействии. Старик и девушка сидели на своих тюфяках и невесело раздумывали; порой перекинутся несколькими словами и снова замолчат. Около десяти собрались спать; сняли только верхнее платье, легли и укрылись одеялами.

Хоуард сносно спал в эту ночь, но Николь почти не спала. Очень рано, еще до рассвета дверь камеры с грохотом распахнулась. Появился ефрейтор в полной форме, со штыком на поясе и в стальной каске. Он потряс Хоуарда за плечо.

— Auf! [106] — приказал он и знаками велел старику встать и одеться.

Николь, немного испуганная, приподнялась на локте.

— Мне тоже вставать? — спросила она.

Немец понял, покачал головой.

Натягивая в полутьме куртку, Хоуард повернулся к девушке.