Чеченский разлом - Щелоков Александр Александрович. Страница 47

— О чем вы болтаете? — нетерпеливо спросил Хаттаб. Тот объем русских слов, который он приобрел в Чечне, не позволял ему понять всего, о чем говорил переводчик с пленным.

— Я выяснял, великий амер, как правильно звучит имя этого отступника.

— Он что, мусульманин?

— Да, амер.

— Откуда?

— Из Башкирии, амер.

— Дайте ему автомат, — приказал Хаттаб. — Если он убьет всех этих неверных, я прощу его и возьму в отряд. Объясни ему мою волю, Раззак.

Раззак, презрительно улыбаясь, перевел слова Хаттаба. От себя он присовокупил объяснение, что если пленный не повинуется, ему отрежут башку первому, чтобы неверные русские свиньи видели, что их всех ждет.

— Согласен? — спросил Раззак.

Сил ответить словами у Нури не хватило, и он смог только кивнуть.

— Дайте ему оружие, — приказал Хаттаб.

Нури взял автомат, который ему протянул худой араб с нездоровым румянцем на щеках, и первым делом отщелкнул магазин. Рожок был пуст.

Нури отбросил ненужную железку, и она звякнула, упав на камни.

— Оружие без патронов не стреляет, — сказал он переводчику. — Решили надо мной посмеяться? Хрен вам!

Хаттаб расплылся в довольной улыбке, тряхнул бородой, кокетливо заплетенной в косички как у хеттского жреца. Кивнул своим.

— Дайте ему заряженный.

Бородатый круглолицый араб отсоединил магазин от своего «калаша» и протянул Нури. Тот вставил рожок в гнездо. Потом передернул затвор, вогнал патрон в патронник. Осторожный Хаттаб сразу отошел и встал за спиной парнишки. Тот направил оружие на прапорщика.

— Значит, ты был их подтиркой, собачье дерьмо?!

Автомат громким стуком отмерил расход всего трех патронов.

Репкин схватился за живот обеими руками, так будто старался зажать все дырки, из которых вместе с кровью уходила его жизнь.

Он умер, так и не поняв, насколько мудрее его был старый еврей, решивший хотя бы на две минуты приостановить военную машину, чтобы сделать свой бизнес. Во всяком случае для него этот капитал был бы честным и чистым, без крови на каждой банкноте. Это был бы капитал, который сберег нескольких людей, не убитых, не искалеченных на мгновение прекращенной войной.

Ничего не понял Репкин в жизни, ничего не понял перед смертью, а уж после неё понять что-либо не дано никому.

Хаттаб плотоядно захохотал. Он знал, что расправа со своими не спасет жизнь солдата. Не страх за свою шкуру превращает правоверного в моджахеда, а только вера в Аллаха, которой у этого выкормыша безбожья не было и не будет.

— Давай, давай других! — прерывая паузу, подтолкнул солдата словами старательный переводчик.

— Даю! — закричал Нури голосом, полным отчаянья и решимости.

Сделав правой ногой шаг назад, он развернулся лицом к арабам. Не поднимая оружия, прямо с руки от живота полоснул длинной очередью по толпе бородачей, которые с интересом ожидали конца представления. Первые пули попали в переводчика, сбили его с ног, отбросили на спину…

Внезапный огонь застал бандитов врасплох. Никто из них даже не попытался вскинул оружие… Промахов Нури не сделал…

Хаттаб выстрелил солдату в затылок. Но это произошло уже в тот момент, когда автомат Калашникова, выжрав полный рожок патронов умолк.

В воздухе пахло пороховым дымом и свежей кровью.

По натуре араб никогда не был бойцом. Выйди против него кто-то с кулаками один на один, Хаттаб не продержался бы и одного раунда. Он вырос и заматерел в расправах над безоружными. Он пьянел, когда понимал, что жертва не окажет сопротивления, что властен над её душой и телом. Его мозги отключались, когда он чуял запах крови. Он мгновенно заводился, глаза расширялись, руки начинали дрожать от возбуждения, сердце билось бешено, как в минуты сладострастного обладания женщиной.

Не было таких мук и издевательств, которые бы не испробовал на своих пленниках араб, состоявший из алчности, злобы и похоти.

Он с азартом перерезал человеку горло, макал в горячую липкую кровь пальцы с куцыми грязными ногтями и мазал лица сообщникам, приобщая их к кровавому беспределу.

Он вспарывал животы, извлекал наружу кишки. Вот, мол, смотрите, какие муки уготованы отступникам веры в мусульманском аду — джаханнаме.

Опустив автомат, Хаттаб зашелся в истерическом крике:

— На куски! Режьте их на куски! Пластайте ножами!

А сам подскочил к уже мертвому Нури и долго бил его ногой в лицо, превращая его в кровавое месиво…

Три дня и ночи, проведенные группой Полуяна в горах, с ночевками на голой земле у трескучего костра, отделили её глухой стеной от того, что принято называть цивилизацией. После запрета бриться, все обросли щетиной, камуфляж приобрел не хватавшую ему помятость и пропах смолистыми запахами дыма.

Каждое утро начиналось с обязательных марш-бросков по кручам.

Ярощук уже втянулся в пробежки. В тот раз он двигался головным по тропе, которая от родника змеилась по склону среди цепких кустов терновника и забиралась все выше и выше. За ним на удалении в несколько шагов бежал Резванов.

Неожиданно Ярощук обо что-то споткнулся и ему под ноги из кустов выкатилась пустая консервная банка. Ярощук инстинктивно подпрыгнул и остановился.

— Откуда она тут? — спросил он с подозрением, поднял жестянку и посмотрел на нее. Посмотрел на этикетку. — Надо же, это наша.

Вся группа уже подтянулась к Ярощуку и собралась вместе.

Таран взял протянутую ему жестянку и передал Полуяну. Тот потряс банкой, в которой загремели положенные внутрь камешки.

— Все, мужики, — сказал Полуян хмуро. — Одного человека мы потеряли. Не начиная войны. Это мина-растяжка. Единственное, что спасло нас — Столяров по моему указанию прикрепил поводок не к гранате, а к банке…

— Господа генералы, — сказал Столяров насмешливо, — на этих тропах нужно забыть привычки городского асфальта. Эти горы не ждут альпинистов. Это стреляющие горы. Здесь надо ходить не ногами, а в первую очередь глазами. Мины-растяжки — вещи гнусные. Их ставят на разных уровнях. На низком, когда рассчитывают, что поводок заденут ногой. Как то было в сегодняшнем случае. А среднем, чтобы поводок оказался в метре — метре двадцати над землей. Ночью и на лесных тропинка такую мину подрывают грудью. Наконец, третий вариант. Поводок растягивают на высоте около двух метров. Сюрприз срабатывает, когда бронетехника задевает растяжку антеннами. Всех, кто сидит на броне, поражают осколки. Хороший минер может поставить две гранаты с разных сторон дороги и закрепить поводок к кольцам чек обоих…

— Двинулись дальше, — подал команду Полуян. — Головной — Резванов.

Так они прошли свои дневные десять километров и после обнаружения очередной мины меняли направляющих.

Теперь каждому стало ясно, почему вчера Столяров все время шел позади и постоянно отставал от группы. Он успел понаставить на тропах столько сюрпризов, что к обеду у всех асфальтовая беспечность уступила месту внимательности и осторожности.

Вечером у костра Полуян подвел итоги вольной жизни туристов и объявил:

— Завтра выступаем.

Они отправились в путь едва забрезжил рассвет. Впереди шли два автоматчика — Столяров и Резванов, за ними семенил караван ишачков, который вел Бритвин. Колонну замыкали Полуян, Ярощук и Таран.

Вдоль склонов хребта Кад протекают две речки — притоки Андийского Койсу: с северной стороны — Тиндинская, с южной — Хварши. Истоки обоих в ледниках западного плеча Богосского хребта, который тянется от границы с Грузией вглубь Дагестана и служит водоразделом двух Койсу — крупных притоков Сулака — Андийского и Аварского.

Полуян решил вести группу по северным склонам Када, вдоль русла Тиндинской.

К вечеру они успешно выполнили задачу первого дня — сделав крюк, обошли стороной перевал Аридамеэр, по которому проходила торная дорога, перевалили Богосский хребет, спустились с него на западную сторону и вошли в леса, которые тянулись о Андийского Койсу. Если судить по карте, их маршрут е превышал пятнадцати километров, но подъемы и спуски увеличили расстояние почти вдвое.