Чеченский разлом - Щелоков Александр Александрович. Страница 70

По одному выстрелу затратили на свои цели Резванов и Столяров.

Только Ярощук сделал два выстрела. Его моджахед в момент первого нагнулся за автоматом, и пуля прошла мимо. Вторая попала в цель.

Главное, чего добивался Полуян, было сделано: над ущельем не прозвучало ни одного выстрела. Оружие, которым пользовалась группа, имело надежные заводского производства глушители. В этом была острая необходимость. Догадайся хоть один из моджахедов пальнуть хотя бы в воздух, звуки стрельбы долетели бы до усадьбы шейха и там на них обязательно обратили бы внимание. А это усложнило бы задачу.

Нет, никто не пальнул.

Над полем боя, над ущельем царила тишина, а в поднебесье, никем не потревоженный, раскинув крылья, широкими кругами парил орел.

Убрав трупы, группа разделилась на две части.

Полуян, Столяров и Ярощук остались на блокпосту, чтобы к ночи выйти в тыл усадьбы шейха.

Резванов, Таран и Бритвин кружным путем направились через горы к кошаре, куда на ночь пастух Мухаммад пригонял отару.

В сумерках чабан Мухаммед Рахим загнал овец в загон и сам сел на плоский камень, чтобы растереть болевшую ногу. В последнее время судороги все чаще сводили икры даже в состоянии покоя. Боль при этом случалась такая, что темнело в глазах и хотелось завыть по-волчьи тоскливо во весь голос. Чтобы смягчить страдания, приходилось вскакивать с ложа и вставать, перенося вес тела на болевшую ногу. Тогда судорога медленно уходила, но икра в том месте, которое только что нестерпимо болело, ещё некоторое время ныла, как потревоженный зуб.

Стараясь предупредить рецидивы болезни, Мухаммед Рахим, находясь на посту, периодически присаживался и массировал икры, крепко сжимая, растирая и поглаживая их.

Вот и сейчас он устроился у стены овечьего загона, положив на колени автомат и накинув на плечи развернутый спальный мешок. Из-за зазубренных скал далеко на востоке медленно поднималась луна. Небо, темное и холодное, опоясывала серебристая лента Млечного пути. Глубоко внизу лежала тихая долина. Над ней, выползая из щели, по которой протекала река, стлалась серая пелена тумана.

Мир, свободный от людей, от суеты, которая наполняет их жизнь, казался удивительно спокойным и умиротворенным.

Внезапный шум, послышавшийся за спиной, заставил чабана вздрогнуть. Но он не успел даже встать: чужие крепкие руки повалили его, прижали к земле.

Чабан — пролетарий отгонного скотоводства — был единственным, кто остался живым после встречи с группой. Связав, его оставили ночевать в кошаре. И он лежал до утра, мучаясь оттого, что не принял дозу, ставшую для него необходимой…

Ровно в двадцать три пятьдесят обе части группы вышли на исходные позиции. Полуян включил рацию.

— Мы готовы, — сообщал он и подал команду. — Первый, гони!

— Пошли! Пошли!

Таран ожег плетью гнедого коня, которого держал в поводу, затем стегнул рыжего.

Кони помчались в сторону дома.

Проследив за ними несколько мгновений, Бритвин бросился вправо, добежал до тутового дерева, упал за него и приготовился к стрельбе.

Со стороны дома послышался топот нескольких пар ног. Это к стрелковым ячейкам устремилась охрана. Значит, сигнализация сработала четко.

— Второй, гони!

Резванов взмахнул палкой и начал лупить по спинам баранов, сбившихся в тесную кучку. Бараны беспорядочно заметались, но Резванов как опытный чабан управился с ними, сгрудил и направил в сторону дома.

— Гэй, гэ-гэй! Пошли! Пошли!

Еще несколько взмахов палкой, и бараны поняли, что от них требовалось. Дробно стуча копытцами по каменистому грунту они гурьбой побежали к дому.

И опять из особняка выбежала группа охранников. Она спешила к ячейкам северного сектора.

Резванов швырнул в их сторону гранату и укрылся за камнями развалин.

Полуян, Столяров и Ярощук уже были у забора, ограждавшего участок со стороны гор.

Столяров осмотрел мачту антенны.

— Бетон, армированный сталью. Такую можно повалить бампером грузовика, но мы это сделаем взрывом.

— Ой, Константин! — тяжело вздохнул Полуян. — Что если эта бандура рухнет, но не в ту сторону? Тогда наше дело — труба!

— Мы эту заразу положим как надо.

Столяров раскатал колбаску из пластида и старательно, что-то бурча себе под нос, прилепил её к столбу. Осмотрел работу и спросил:

— Даю?

— Давай!

Столяров поднес зажигалку к срезу шнура и выбил пламя. Пороховая сердцевина вспыхнула. Огонек с треском рассыпал искры в сторону и побежал к заряду.

Расчет Столярова оказался верным. Бухнул взрыв. Столб качнулся.

«Зараза, — подумал Полуян с тревогой, — сейчас по закону подлости рухнет в сторону».

Но закон подлости против расчетов подрывника не выстоял.

Мачта, как сломленная ветка, с тугим стоном обрушилась в сторону усадьбы. Ее макушка с тарелкой упали на хозяйственную пристройку. Громко затрещала лопнувшая от удара черепица, но выстрелы, гремевшие со стороны фасада, отвлекали внимание от непонятного хруста.

— Командир, так сойдет?

Столяров понимал, что дело сделано ювелирно, но ему хотелось услышать оценку.

— Круто! — Полуян поднял вверх большой палец. — Пошли!

Он первый лег грудью на мачту, оплел её ногами и пополз вверх.

С пристройки Полуян дотянулся до нижнего края балкона. Ухватился за деревянные резные балясины, отжался на руках и перемахнул через перила.

Дверь в комнату была закрыта изнутри. Подпрыгнув, Полуян выбросил вперед правую ногу и, прицелившись чуть ниже дверной ручки, всем весом тела впечатал ботинок в филенку.

Дверь распахнулась. Верхнее стекло, зазвенев, вылетело из гнезда и рассыпалось осколками по полу. Полуян, стеганув очередью по потолку, внутрь.

Это была большая просторная комната с полами и стенами, которые сплошь покрывали дорогие ковры. Низкая софа помещалась у стены слева от двери. Над софой висели две сабли, положенные крест накрест остриями вниз. У софы стоял маленький резной столик, на котором возвышался серебряный кувшин кальяна. Ни полок с книгами, ни картин, ни фотографий на стенах.

За дверью, которая вела в коридор, раздался шум. Полуян быстрым движением снял с ковра одну из сабель и прижался к стене.

Дверь распахнулась и в комнату ворвался охранник с большой черной бородой, из под которой от подбородка к носу тянулся кривой, похожий на полумесяц шрам. В руках он держал изготовленный к стрельбе автомат.

Увидев Полуяна, он на миг замешкался на пороге. Этого Полуяну хватило для принятия решения.

Сперва, едва эфес шашки оказался в руке, его подмывало желание рубануть духа по голове, как это делают лихие кавалеристы в кинофильмах о войнах далеких лет. Однако он избежал соблазна.

Удар саблей, сделанный неумелой рукой, можно сравнить с ударом тяжелой палкой. Еще в военном училище Полуян пробовал рубить шашкой лозу, но самое большее, что ему удалось — согнуть и надломить её. А ведь после удара настоящего сабельного бойца на обеих частях срубленного прутика обнаруживаются ровные срезы.

Поэтому Полуян не занес клинок над головой. Он просто отвел руку назад до упора и со всей силой выбросил острие шашки вперед, целясь духу в пупок.

Удар оказался сокрушающим. Клинок пробил ткань и вонзился в живот. Бородатый моджахед вытаращил глаза, широко открыл рот, уронил автомат и схватился обеими руками за лезвие клинка.

Полуян, не выдергивая шашки, толкнул её вперед. Дух потерял равновесие и рухнул на спину, согнув ноги в коленях.

Полуян отпустил эфес, сменил магазин автомата и выбежал в следующую комнату.

Там он и увидел шейха.

Абу Бакр — клювоносый, козлобородый недомерок — метр пятьдесят ростом и сорок пять килограммов весом, не больше — был палачом, никогда не боялся крови, получал удовольствие от чужих страданий, умел посылать в бой под знаменами ислама других людей, но сам никогда не был бойцом. При виде Полуяна его выпуклые рачьи глаза в ужасе застыли. Чего-чего, а увидеть русского в этот час в своем собственном доме, окруженном мюридами, обустроенном хитроумными системами сигнализации, огражденном минными заграждениями, он не ожидал.