День джихада - Щелоков Александр Александрович. Страница 1

Александр Щелоков

День джихада

Пролог 2001, 11 сентября

Телефон звонил долго и настойчиво. Полуян, не любивший, когда звонки отрывают его от дела, взял трубку и раздраженно буркнул:

— Слушаю.

— Игорь! Ты телевизор смотришь?

Полуян узнал Ярощука и удивился: заполошные нотки в голосе не были типичными обычно невозмутимого, прокаленного в военном огне приятеля.

— Нет, а что там?

— Ты помнишь стычку в Дагестане, на хребте у перевала Ягодак?

— Ну и что?

— Помнишь бритого чеченца? Мы еще удивлялись — боевик и без бороды? Ну, тот, у которого нашли документы летчика и схему «Боинга 767»?

— Да в чем дело?

— Теперь включи телек. Я думаю, там, у Ягодака мы немного убавили головной боли американцам. Давай, смотри. И только не падай.

Полуян не терпел телевизора, экран которого заселила примитивная и дурацкая реклама, рассчитанная на олухов из поганой коммуналки. Он включал ящик только для того, чтобы смотреть вечерние известия, но сейчас взял пульт. Экран «Панасоника» засветился, открыв хорошо узнаваемую панораму Нью-Йорка.

Огромный самолет, заложив вираж, с чуть опущенным к земле левым крылом, нацелился на небоскреб. Еще мгновение, и он врезался в стену из стекла и бетона, пропорол ее и ворвался внутрь здания. Тут же яростно полыхнувшее пламя вспухло багровым шаром и языками вырвалось наружу.

Все это показалось дикой выдумкой, крутым ужастиком. Поверить в то, что происходило на экране, было трудно. Но Полуян сразу во все поверил. Он стоял, держась за спинку стула и не мог отвести взгляд от экрана.

Он знал терроризм в лицо. Он сразу узнал почерк тех, кто совершил преступление. Слишком ясно был виден тупой в бессмысленности, страшный в своем фанатизме и яростный в жестокости рисунок джихада.

Джихад…

Он прошел через судьбу Полуяна, оставил на теле и в памяти глубокие рубцы, которые суждено теперь нести всю оставшуюся жизнь.

Часть первая. Захват, 1995

Над землей Чечни вставало яркое солнце нового дня. На фоне неба, отмытого до голубизны недавним дождем, темнели плечи могучих вершин, поросшие лесом.

На зелени горных лугов алым пламенем горели красные маки.

Над землей Чечни клубами вздымался бурый дым, горько вонявший тротилом. Чистое небо крестили грязные росчерки ракет. По невидимым целям «работали» вертолеты.

На зелени горных лугов бурыми пятнами ржавела кровь, пролитая людьми.

Все шло «путем», все было как всегда на протяжении многих дней в мире, стонавшем и убивавшем, сочившемся насилием и демократией.

Все как всегда…

1

Штаб мотострелкового полка расположился в подвале разрушенного трехэтажного дома, некогда бывшего школой-интернатом. Под низкими сводами тускло светила лампочка, подключенная к танковому аккумулятору. Разило помоями и хлоркой.

Полковник Панасенко с раздражением смотрел на комбата майора Носова.

— Ты бы хоть брился регулярно.

Майор, высокий и грузный, чтобы не упираться макушкой в сырой потолок, стоял перед командиром полка, втянув голову в плечи.

— Так точно. — Носов провел по щеке ладонью. — Тока нет, а у меня — электробритва.

— Уйдешь от меня, побрейся, иначе за чеченца примут.

— Так точно. — И уже менее бодро: — Если ток будет.

— Ладно, ты меня понял. Теперь докладывай, как дела?

— На букву "х", но не значит, что хорошо. Вроде у меня и батальон, а воевать некому.

— Терпи, казак. Самое большее через три дня обещали подослать батальон морской пехоты. Сменим тебя.

— Давно бы пора, товарищ полковник.

— Ты позавтракал?

— Так точно. — Сказать командиру правду Носов не смог бы даже под пыткой: офицер обязан быть сытым всегда.

— Тогда займемся топографией.

Что угодно, но топографию майор Николай Терентьевич Носов не любил. Не любил, потому что не знал ее. А не знал, поскольку не мог ее терпеть.

Карты, попадавшие в руки майора, ничего ему не говорили: змеящиеся линии горизонталей сбивали с толку, и он никак не мог понять, где обозначен гребень кряжа, а где — долина. Правда, с приобретением опыта Носов заметил: долины надо искать там, где протекают реки. Хуже, если на карте рек не оказывалось. Тогда линии водоразделов и водостоков сразу же путались и «хренота» в планировании боя возникала изначально.

Впрочем, не только в топографии, но и в других военных делах Носов был человеком серым, как сукно солдатской шинели. Комбатом в Чечню он попал лишь в силу извечного российского правила: «На тебе, Боже, что нам не гоже».

За три месяца до событий описываемого дня командиру мотострелковой двух бывших советских орденов дивизии генерал-майору Дубовику под его личную ответственность было предложено сформировать батальон и укомплектовать его «наиболее подготовленными солдатами, сержантами и офицерами». Батальон предназначался для отправки в Чечню.

Отдавая такой приказ, в Москве будто не думали, что ни один командир, если он не круглый дурак, не отправит кому-то «наиболее подготовленных солдат, сержантов и офицеров», и оставит себе тех, кто похуже. Может быть, в самом деле в столице не знали, что личная ответственность полковников и генералов кончается в тот момент, когда они передают своих подчиненных в другие руки?

Конечно, в приказе по дивизии, отданном командирам полков, генерал-майор Дубовик дважды повторил слова «наиболее подготовленные солдаты, сержанты и офицеры», но командиры полков — мужики себе на уме. В батальон, отправлявшийся на Кавказ, они сплавили всех, кто изнурял их терпение своей непригодностью, разгильдяйством и неумением.

Именно так майор Носов, которого командир полка собирался при первом подходящем случае уволить в запас, вдруг получил возможность продолжить службу.

Полковник Панасенко, уже в Чечне получивший в подчинение свежий батальон, поначалу возрадовался: как-никак — пополнение. Но уже через десять дней Панасенко хватался за голову.

Носов и его «шарага» — теперь переданный ему сброд полковник называл только так — показали, что ровным счетом ничего не стоят ни в одной из форм боя.

Пятерых носовских солдат за первые три ночи чеченцы умыкнули из боевого охранения. Еще трое вояк, погнавшихся за бесхозной коровой — то ли решили молочка попить, то ли мясца отведать, — напоролись на минное поле и остались на нем до прибытия саперов и похоронной команды. Корова, естественно, убежала невредимой, помахивая хвостом.

Сам майор Носов, решая элементарную для командира задачу передислоцировать батальон из пункта "А" в пункт "Б", свернул на марше не на ту дорогу и попал в пункт "В". Здесь его атаковали боевики, и Носов, неся потери, вынужден был отступить, не дойдя до места назначения.

И теперь полковник Панасенко с надеждой ждал, когда же пришлют обещанный батальон «морпехов» — боевое, слаженное подразделение, способное воевать по-настоящему. А пока. Пока приходилось обходиться тем, что имелось в его распоряжении.

— Носов, ты что, не проснулся?

— Так точно, проснулся.

Носов с утра был голоден и зол. Голоден потому, что комполка вызвал его, не дав позавтракать. А Носову всю ночь снилось мясо. Много мяса — свежего, красного. Он отрезал куски от большой груды и насаживал на шампуры. Отрезал и насаживал. Шампуров было много, и выглядели они аппетитно. Солдаты натаскали огромную кучу хвороста, но никак не могли ее поджечь. А Носов все резал и резал мясо…

Он проснулся, чувствуя, как желудок давит жесткая рука голода. Едва встал, а тут посыльный.

— Товарищ майор, к полковнику!

На столе перед командиром полка расстелена столь нелюбимая карта.

— Носов, ты знаешь, где мы находимся?

Полковник задал вопрос с подначкой, так его задают ученику, когда хотят подчеркнуть его слабину: «Петров, сколько будет дважды два, ты знаешь?»