Золотой выстрел - Щелоков Александр Александрович. Страница 40

— Кончай трепаться. Я вас, таких, ненавидел и ненавижу.

— Кого вас?

— Всю сволочь. Бандитов, рэкетиров… Это ведь ты золото прихватил? Куда вещмешок подевал?

— Сожрал харчи, а сидор выкинул. Тебя такой ответ устроит?

— Меня устроит все, а вот прокурора — не знаю.

— Да-а, — протянул Мисюра, придав голосу интонации испуга, — прокурор — это серьезно. Но пока, как говорят, суд да дело…

Мисюра стал снимать котелок с огня, сочтя, что хлебово поспело.

— Ладно, пора подхарчиться. Дольше лежать — времени нет. Ты пойдешь со мной.

Последнее прозвучало столь решительно, что промолчать и не ответить было нельзя.

— А если не пойду? Может потащишь?

— А это видел? — Мисюра рукой, согнутой в локте изобразил нечто общеизвестное, символизирующее мужское начало. — Пойдешь, — голос его звучал твердо и убежденно. — Оружия тебе не дам. Жратвы не оставлю. Отсюда до железки — пять дней пути. Для хорошего ходока. Для доходяги — десять. Останешься — загнешься быстрее. Так что сам выбирай. И учти, у тебя открывается шанс прищучить меня и сдать своим. Ты же от этого не откажешься.

— Сволочь.

— Значит, идешь.

Они молча, по очереди, не глядя один на другого, выхлебали супец. Выкурили на двоих одну сигарету. На этот раз Мисюра оставил пленному ровно половину.

Терех перебинтовал ногу, затянув повязку потуже. Мисюра нашел раскидистый куст жостера и вырезал из него нечто, формой напоминавшее костыль.

— Идем?

Мисюра махнул рукой, показывая пленному, что пора вставать. Тот вытер рукавом лицо, расчесал пятерней взлохмаченные волосы, весь подобрался, напрягся и, сдержанно постанывая, встал. Оперся о костыль.

— Помочь?

— Пошел ты!

— Валяй. Все одно тащить тебя не смогу, господин капитан.

— Майор, — обиженно поправил его Терех. Даже в своем трудном положении он не соглашался на понижение чина.

— Так точно, ваше благородие! И шагом марш!

Майор сделал шаг и тут же, тяжко охнув, прислонился к дереву. Лицо его сделалось бледным, на лбу выступил пот.

Он выругался и закусил губу.

— Кишка тонка? — уязвил его Мисюра. — Морпехи они покрепче.

— Пошел ты!

Майор оттолкнулся спиной от дерева и сделал несколько неверных шагов. Каждый метр давался ему с большим усилием. Он то и дело останавливался, ощупывал ногу, будто старался поправить ее, и опять делал несколько шагов.

Так они прошли километра три. Тайга поредела. Показалась пустошь, занятая болотом.

— Все, конец, — сказал майор и лег на траву. — Больше сил нет.

— Давай, давай, — прикрикнул Мисюра. — Вон гривка. Видишь? Дойдем, устроим роздых.

Метрах в пятидесяти от края луговины Мисюра углядел возвышение, поросшее кустарником. По всему пути к нему росли кусты болотного багульника, усыпанные зонтиками белых цветов. Это была удача. Ни одна собака не способна взять след в местах, где есть это растение — эфироносный дурник. Отгородиться на время отдыха от любой возможной погони багульником — лучше и не придумаешь.

Майор нехотя поднялся. И хотя до гривы они добирались минут двадцать, не меньше, он хромал веселее, чем всю остальную дорогу. Ясно видимая цель прибавляла сил и упорства.

Они шли по болоту, утопая по щиколотки в мягком мху, под которым чавкала холодная вода. Лица обоих раскраснелись, щеки горели внутренним жаром.

— Чем пахнет, не пойму, — пробурчал майор недовольно.

— Дурник цветет, — пояснил Мисюра, — болотный багул. От него сосуды ширятся, дыхание становится свободнее. Говорят, лечит астму.

Майор добрался до сухого взгорка, который со всех сторон окружали камышовые заросли и обессилено опустился на землю. Лег на спину, закрыл глаза. Мисюра постоял над ним, сбросил с плеч сидор, положил его под кустик. Предупредил:

— Сигарет не ищи. Они у меня. Пойду разведаю местность.

Миновав густые заросли бересклета, Мисюра вышел на узкий перешеек, пересекавший болото до берегового целика. Там шумела тайга. По краям перешейка стояли непролазные заросли малины.

Мисюра сделал несколько шагов по узкой каменистой гряде, как вдруг кусты зашуршали, задвигались и на открытое место выкатился медведь.

Увидев человека, он встал на задние лапы, чтобы выглядеть грознее и повыше ростом.

Их разделало шагов пять не больше. Мисюра видел грязную, свалявшуюся как войлок шерсть косолапого, его потертое брюхо, длинные слегка загнутые когти и маленькие злые глаза. Одного взгляда хватило, чтобы понять — перед ним хозяин этих мест — стервеник . Такой не боится человека и, встречая опасность, встает на задние лапы.

Отец, промышлявший охотой, многое рассказал Мисюре о животных, которые правят в таежной глуши свой закон.

Бывают медведи овсяники, но они меньше размерами и более пугливы. Еще мельче — муравейники. Их отличает от собратьев белый воротничок вокруг шеи. Эти злы и яростны, как собаки, но перед сильным противником не скрывают трусости. Правда, охотники и ученые охотоведы все еще спорят надо ли различать медведей таким образом или их различия происходят от возраста и матерости зверя.

Только вот человек, который столкнулся на узкой тропе нос к носу с хищником, и может даже обонять запахи его грязной шкуры, вряд ли станет думать кто прав — охотники или ученые. Когда опасность оказывается рядом — бывает не до теорий.

Мисюра слегка приподнялся на носках, стараясь в подражание зверю увеличить свой рост, и очень спокойно, тоном, каким обычно увещевают пьяных и агрессивных хулиганов, сказал:

— Иди, иди, Лешак! Ну пошел, пошел, черт ломыга! Пошел!

Сам, не делая резких движений, сунул руку за пазуху, положил пальцы на пистолет.

Сбитый с толку поведением человека, медведь медленно осел на четыре лапы и вдруг, повернувшись к Мисюре задом, на котором как колотушки висели заскорузлые ошурки, заковылял в сторону тайги.

Мисюра убрал руку с пистолета, отер лоб и облегченно вздохнул. Все обошлось. Сытый зверь, должно быть, осматривал малинник — не созрела ли любимая ягода.

Вернувшись к майору, Мисюра застал его лежащим на земле. Единственное, что тот сделал — подложил под голову вещмешок.

Мисюра сел неподалеку, сторожко поглядывая в сторону, откуда пришел. Он устал и хотел хоть немного отдохнуть, но близость медведя все же заставляла остерегаться.