Народ Моржа - Щепетов Сергей. Страница 30

«Человек и мамонт. В былой современности слонов активно использовали и используют на различных работах. Однако для этих целей отлавливают и приручают диких животных – в неволе они почти не размножаются и, кроме того, очень медленно растут. Мамонты, кажется, растут еще медленнее – их жизненный цикл по длительности сопоставим с человеческим. Они слишком умны, чтобы быть домашней скотиной, – с мамонтами можно дружить, можно сотрудничать. Какая от этого может быть польза людям – понятно. А чем человек может заинтересовать мамонта? Опыт моего общения с Варей показывает, что она получает огромное удовольствие от совершенно ненужной, бесполезной для нее информации. Она с наслаждением прослушала курс лекций по общей геологии. Как-то раз во время рассказа я назвал песчаники изверженными породами, и она обиделась – поняла ошибку и ее преднамеренность. Однако спустя некоторое время не смогла ответить на простейший вопрос „из пройденного". Отсюда вывод: для нее, скорее всего, важен сам процесс общения, совместное, так сказать, шевеление мозгами. В этих ее мозгах, наверное, активизируется какой-то участочек или орган, который доставляет удовольствие. Бывает же у людей бессмысленная страсть к разгадыванию кроссвордов или к громкой ритмичной музыке! Формулирую гипотезу: человек может заинтересовать мамонта гармонией умственных упражнений, логикой рассуждений и выводов. Нужно это проверить, и если догадка подтвердится…

А еще следует изучить Юркину способность к ментальному общению. Она унаследованная или приобретенная? Может быть, и другие дети смогут такое?»

Следующая возможность наблюдать мысленный контакт сына с животными представилась Семену лишь в конце четвертого года его обучения. Радостным этот случай назвать было нельзя.

Ту оттепель Семен сначала принял за окончательное весеннее потепление – пора! Несколько дней подряд солнце светило почти по-летнему, под ногами чавкала снежная каша, сугробы оседали на глазах. И вдруг ударил мороз – настоящий, зимний. Замотанный занятиями гораздо сильнее своих учеников, Семен осознал случившееся не сразу. А когда осознал, начал считать дни: два, три, пять…

«Наст. Смертное покрывало степи. Даже южные склоны холмов не успели протаять до земли – слишком много снега накопилось за зиму. Животные же, наоборот, истратили летние запасы жира и теперь из последних сил ждут открытой земли, свободного доступа сначала к прошлогодней, а потом и к свежей траве. Вместо этого лед. Наст. Всюду».

Семен опросил тех, кто чувствителен к изменениям погоды – волков, питекантропов, неандертальцев: скоро это кончится? Нет…

«Трупы в степи. Пир хищников и падальщиков. Тот, после которого их тоже ждет голод. В былой современности льву или тигру для стабильного существования нужно порядка 800 голов копытных. Причем живых и размножающихся, восполняющих потери от его трапез.

В былые времена лоурины, да и люди других племен, падаль, даже зимнюю, в пищу не употребляли – из ритуальных соображений. В том смысле, что без акта убиения животного его мясо не становится едой, поскольку… В общем, объяснять это длинно и сложно. В зиму катастрофы традиция была сломана, а позже появилась другая – не без моего участия. Да, падеж животных зимой иногда случается – с этим ничего не поделаешь. Только нужно не скорбеть и молиться, а пытаться помочь. Как? Сделать так, чтобы весной и в начале лета пришлось меньше забивать молодняка – пусть растет взамен погибших. Да, нужно находить и разделывать мерзлые туши павших животных – мясо пойдет в пеммикан. В таком виде оно уже будет пищей – пусть и „ненастоящей". Оставлять же туши в степи, проходить мимо трупов в погоне за живыми – грех. В общем, наст – это для людей страда. В ней должны участвовать все, кто может переносить груз, нужно задействовать весь транспорт… А с транспортом проблема. Лошади по насту не ходят и сами голодают. Да их у лоуринов почти и нет. Ездовые животные – собаки и волки. При необходимости мобилизовать можно многих. Но только не при такой нужде: таскать нарты с „падалью" соглашаются лишь „домашние" собаки. Волки, особенно чистокровные, отказываются понимать необходимость этого. Их не уговорить даже мне.

Неандертальцы падаль употребляли всегда. Теперь они умеют делать запасы и понимают, зачем это нужно. Но средств передвижения у них нет, кроме собственных ног, конечно. А перетаскивать мерзлое мясо придется иногда на десятки километров. Но – надо. Действительно, по-настоящему надо! Наст, зимний падеж животных для неандертальцев реальный шанс сделать большие запасы мяса. Даже если оно потом прокиснет в мясных ямах, они все равно будут его есть – это лучше, чем человечина».

Семен лично проехался по неандертальским поселкам и приказал готовить волокуши. Новичкам объяснил, что это такое и зачем. Ямы же были выкопаны еще летом и сейчас всюду были почти пусты – весна не за горами. На шестой день мороза Семен объявил всеобщую мобилизацию и выход в степь. Сам он никуда не пошел: пусть рушится мир, но занятия в школе будут продолжаться!

Еще через три дня – уже в сумерках – в форт прибыл Перо Ястреба. Семен разглядел, что нарту тянут волки, причем огромный зверь, бегущий впереди, ему хорошо знаком – по старой привычке он все еще называет его Волчонком. Это было странно: Перо Ястреба, конечно, немного умеет общаться с животными, но поставить в упряжку Волчонка – фактического вожака стаи – ему никогда не удавалось. Этот зверь и Семена-то соглашался возить лишь в особых случаях. Что стряслось?!

– Он упал, – сказал Перо и устало опустился на пол, хотя рядом была скамейка. – Бизон решил, что для тебя это важно, и велел ехать. Ему кажется, что это тот самый.

– Я сейчас. – Семен стал напяливать только что снятую верхнюю меховую рубаху. – Умойся и поешь – вода вон там, а еду Ветка сейчас принесет.

За забором – недалеко от входа – по снегу перемещались серые тени. Слышался хруст – волки грызли нарубленное для них мороженое мясо. Семен подошел. Один из зверей перестал есть, поднял голову и посмотрел на человека – тусклый свет зрачков.

– «Что случилось (…такого важного, что сам ты возглавил упряжку)»?

– «Он зовет тебя, – ответил волк. – Почему-то именно тебя».

Семен всмотрелся в переданный ему «мыслеобраз» – похоже, он не ошибся, предположив худшее. Только это оказалось еще не все – волк продолжил:

– «Твой зверь идет с ними».

– «Но почему…» – начал было человек и осекся: и то, и другое событие когда-нибудь должно было случиться – неизбежно. Словами «твой зверь» Семен переводил для себя «мыслеобраз», состоящий в основном из запахов, которым Волчонок обычно обозначал мамонтиху Варю.

– «Ты сможешь собрать местных еще на одну упряжку?» – спросил человек.

– «Смогу», – ответил волк.

– «Сделай это. Утром мы пойдем в степь».

Сухая Ветка приготовила спальное место для Пера, и тот уснул как убитый. Потом помыла посуду и улеглась сама. Семен даже не пытался последовать ее примеру – знал, что все равно уснуть не сможет. Он сидел у очага, подбрасывал в него палочки и вспоминал.

«По представлениям людей пяти племен (а теперь уже только лоуринов), творение мира закончилось разделением зверей и отделением от них людей. Род Волка когда-то был един с волком, а род Тигра, соответственно, с саблезубом. Ряд событий заставил местных мудрецов усомниться в моей принадлежности к тому или другому роду. Было высказано предположение, что Семхон Длинная Лапа имеет отношение не конкретно к волку или тигру, а к не разделенному еще первозверю. Позже я увидел его рисунок – на стене нашей Пещеры. Это человек-мамонт-тигр-волк. Да-да, именно в такой последовательности. Все это уже давно не кажется мне ни смешным, ни глупым. Наверное, я „заигрался", как Карлос Кастанеда, и из наблюдателя превратился в адепта. А что делать, если жизнь так складывается?!

На первой же охоте в этом мире я столкнулся с волчицей. Позже выяснилось, что волки здесь на людей не нападают – не считают их добычей или конкурентами. Эта же напала – вероятно, не сочла меня человеком. Я убил ее – почти случайно. Она была с волчонком – с тем самым. Почему он не убежал тогда, не попытался отомстить? Потому что мы честно сражались с его матерью, и я оказался сильнее. А ему в том возрасте нужно было быть возле кого-то очень сильного, чтобы „играть", перенимая эту самую силу. Он и сейчас считает меня несопоставимо сильнее, хотя давно перерос. Впрочем, возможно, его устраивает такое положение дел.