Племя Тигра. Страница 75
…Шаг. Шаг. Шаг.
– АХУММ-БАА!
Шаг. Шаг. Шаг…
Без остановки.
День за днем.
Подремывая на ходу. Пытаясь хоть что-то ухватить хоботом.
Их рождается примерно поровну – самцов и самок. Для поддержания численности вида этого не нужно, ведь самцы редко гибнут от зубов хищников и еще реже устраивают смертельные поединки. Они умирают в строю. Вот так:
– У-Р-Р-У-У!!!
Рыжий не оглянулся, не задержал следующего шага. Он и так знал, что случилось. Старый темно-бурый самец, шедший за ним пятым слева, рухнул в снег на колени.
– У-Р-Р-У-УУ!!!
И хруст наста под завалившейся на бок тушей.
«Все. Молодец, Бурый! Ты ослабел давно, но не замедлил шага, не ушел во второй ряд. Молодые самцы так иногда поступают. И выживают. Но никогда потом не становятся Вожаками. Уже никогда».
Сейчас строй сомкнется, оставив Бурого лежать в снегу. Никто не остановится, не замедлит шага. Ему никто не сможет помочь. Только тигр или двуногие. Но их рядом нет. Почему-то…
…Шаг. Шаг. Шаг.
– АХУММ-БАА!
Шаг. Шаг. Шаг…
Рыжему не нужно смотреть по сторонам – он чувствует своих. Клин, который он ведет, очень широк – на несколько километров в обе стороны. «Нас собралось много – значит, беда велика. Но мы пока идем хорошо – почти в линию. Когда останется мало сильных, клин вытянется, сужая захват. Место сильных займут более слабые. Потом самки. Потом… Но так не бывает. Мир гармоничен и добр – к сильным. Подует теплый ветер, выглянет солнце. Оно будет светить долго, и на земле не останется снега. Только вода – ее можно будет пить вволю. И трава – прошлогодняя сухая и новая – зеленая и нежная. И кусты – много тонких веток с набухшими почками. Так случается всегда. Рано или поздно. Поздно, это если уже без меня».
…Шаг. Шаг. Шаг.
– АХУММ-БАА!
Шаг. Шаг. Шаг…
Не замедляя движения, не переставая двигать головой, Рыжий задремывал. И тогда перед ним вставали картинки прошлого. Страшного прошлого. Непонятного. Недавнего. Во всяком случае, между теми событиями и этим смертным походом не было перерыва зеленой травы и большой еды. Совершенно точно – не было.
Земля содрогалась. Земля вырывалась из-под ног. Из ее недр доносился беззвучный гул и грохот, который слышало все население великой тундростепи. Это был страх, это был ужас. От него некуда было уйти, потому что он был всюду. А в той стороне, где не бывает ни закатов, ни восходов, то разгоралось, то меркло бледное зарево. Привычный мир бился в конвульсиях, и все живое металось в поисках спасения. Спасения непонятно от чего.
…Они пересекали долину небольшой реки, оставляя цепочку следов в песке террас и поймы. Он уже перешел на тот берег, когда земля вздрогнула, а потом ударила по ногам так, что подогнулись колени. Но он смог почти сразу встать. Да, он встал и смотрел, как на том берегу погружается в песок, вдруг ставший зыбучим и вязким, его детеныш. Он смотрел и понимал, что ничем не может ему помочь.
Одна из самок кинулась на выручку. Он не успел ее остановить. Она вошла в воду по брюхо и остановилась, не в силах вытянуть ноги из вязкого дна. Она была еще жива, когда вода в русле исчезла. Иссякла, утекла, кончилась. Потом раздался грохот. Тихий. Страшный. Он услышал его. И понял. И пошел от реки прочь, ревом и бивнями подгоняя своих. Он успел. Долина превратилась в сплошной поток. Нет, не воды – песка, камней, грязи. Кажется, там мелькнул труп носорога. Рыжий больше не оборачивался – он гнал и гнал своих подальше от страшного места. Но страшно было везде, и земля тряслась под ногами…
Потом были ураганы. Бураны. С дождем или снегом. Своих стало уже больше – встретились три семейные группы. Они сбивались в кучу и стояли, прикрывая боками молодняк. Стояли, изнывая от голода и жажды. Собирали хоботами мокрый снег со спин друг у друга. Стояли. Долго. Потом шли, отправляя в желудки все съедобное, что встречалось на пути. Инстинкт указывал им направление – туда, где безопасней. Но мир вокруг менялся – менялся так, как не менялся никогда. Они ошибались. И гибли. Шевелились камни, возникали длинные провалы, которые нельзя было обойти, песок тек, как вода, а сама вода исчезла там, где была всегда. И появлялась там, где ее никогда не было.
Своих становилось все больше и больше. В этом аду они находили друг друга. Это правило, этот закон предков не давал сбоев: в беде надо быть вместе. Каждый погибший спасает других, показывая – сюда нельзя, здесь смерть. И они уходили, оставляя мертвых и еще живых.
Потом начал падать снег. Густой. Мокрый. Наваливался тяжелым грузом на спины, на обмякшие уже жировые горбы. Он таял, и вода стекала струйками по длинной шерсти. Низины с кустарником скрылись под месивом из воды и снега. Осталась только трава на возвышенностях, которой было мало. А снег все валил и валил. То сухой и колючий, с пронзительным ветром, то тяжелый и мокрый.
Однажды снег кончился, и все пространство заполнил туман. Плотный, теплый и влажный. Переполненный невыносимо едкими запахами гари и дыма – совсем не теми, что исходят от стоянок двуногих. В конце концов исчез и этот туман, покрыв подтаявший снег серой пленкой пыли. Плохой пыли – такой снег и лед совсем нельзя было есть вместо воды. Его нужно было разгребать в стороны. Они надеялись, что эта гадость уйдет вместе со снегом, который вот-вот растает. Но он не растаял. Наоборот. Холод покрыл степь непробиваемой коркой. Смертным покрывалом.
И тогда они пошли. Пошли, втягивая все новых и новых своих в это движение. И вся великая тундростепь двинулась за ними следом.
Нет, Рыжий не сразу стал первым. Несколько дней он был рядовым – одним из многих. Их цепь сначала вел один. Потом другой. Потом сразу трое – равных по силе. Строй имел тогда три выступа, три зубца, направленных вперед. Это было неправильно, и постепенно они выровнялись. Кто-то загонял себя до конца – до последнего шага, до падения на бок, после которого следует медленная смерть от удушья – если не добьют хищники. Кто-то, почувствовав, что слабеет, сбавлял темп и становился вторым, пятым, десятым, двадцатым…
Потом перестроения кончились. Все заняли свои места. Окончательные. Потому что нет смысла удлинять жизнь за счет ближнего – ведь это свой. Рыжий не рвался вперед. Просто однажды оказалось, что те, кто справа и слева, слабее его. И все же они еще очень сильны. И смогут идти долго – если он будет первым. И он стал первым.
…Шаг. Шаг. Шаг.
– АХУММ-БАА!
Шаг. Шаг. Шаг…
Он не думал, не рассчитывал, не строил планов – так, как это делают люди. После пережитого ужаса, после десятков смертей, после сводящего с ума чувства беспомощности он обрел, наконец, верх и низ, цель и смысл, единственную правду. Просто нужно идти вперед, ломая бивнями наст и разгребая снег. Позади, справа и слева, несколько десятков самцов, но среди нет равного ему по силе тела. И духа. Такова данность. Значит, он будет идти первым. Пока не упадет. Чтобы другие упали чуть позже.
Жалко только, что поблизости нет ни тигров, ни двуногих. Без них придется долго умирать.
…Шаг. Шаг. Шаг.
– АХУММ-БАА!
Шаг. Шаг. Шаг…
Он почуял их запах на другой день – двуногие были далеко впереди и справа. А близко только один. Рыжий шел прямо на него.
Закутанный в чужие шкуры человечек сидел на снегу. За ним вдаль уходила цепочка его следов.
Рыжий знал его. Знал не отстраненно, как знает степь каждого «своего». Он знал его лично – они встречались.
Только в этот раз двуногий был неполон, несовершенен. Наверное, он сейчас не мог убивать в одиночку. «Странно. Двуногие приходят, чтобы убивать. Зачем он здесь?»
Когда до концов мерно двигающихся бивней осталось метров десять-пятнадцать, человек встал и начал пятиться, стараясь, чтобы расстояние не сокращалось. Он был так ничтожен и мал, что наст под ним не проваливался.
Нет, он не назвал его по имени. Да у него имени и не было. Он дал понять, что обращается к нему. Только к нему: