След кроманьонца. Страница 47
– А почему не на север?
– Ну, привет! Ты же сам говорил: если они играют в «прогрессоров», то начали с сельского хозяйства. А где это можно? Уж, наверное, не возле Северного полюса!
– Логично! А сколько у нас патронов?
– Пятнадцать. Хорошо, что эти ребята не забрали второй карабин.
– Ага: подстрелим пару мамонтов?
– Нет, патроны будем экономить. Я научу тебя бросать боло.
В отличие от своей подруги, Г’Хай очнулся в мрачном настроении. Под глазом у него стремительно наливался синяк, а левое ухо безобразно распухло. Б’Юн смотрел и думал, что, пожалуй, понимает его. Они когда-то – бесконечно давно – учились вместе. Г’Хай не подавал виду, но, кажется, отчаянно страдал из-за того, что худ и мал ростом. Для пилота-наблюдателя это большое преимущество, но женщины… Наверное, свой юношеский комплекс неполноценности он сохранил до седых волос. Скорее всего, именно из-за этого он и напросился работать на далекую глухую планету, из-за этого почти никогда не ездит в отпуск, а здесь водит дружбу, в основном, с автонами. Женщины-полукровки от него без ума.
Д’Ол, вероятно, решил, что подсудимые уже дееспособны.
– Что это такое?!
Вопрос был, скорее всего, адресован Г’Хаю, но он промолчал. Ответила девушка-аборигенка:
– Ничего страшного! Это через недельку пройдет, надо только компресс сделать. Я же ему говорила, что, когда бьешь правой, левой надо прикрываться, а плечом… – она осеклась под тяжелым взглядом Д’Ола.
– До твоего появления, абора, такого здесь не было! В чем дело?
– Не виноватая я! Совершенно! Это – они сами!
– Кто – они? Говори!
– Я и говорю! Ваши длинные тетки придумали игру такую, вроде конкурса красоты: яблоко выдавать (золотое, наверное) самой, значит, прекрасной даме. Я же не виновата, что меня все время выбирают! Тетки, конечно, обиделись: сами на вечеринку не пришли, но всех подговорили (я знаю!), что Г'Хай неправильно судит. Ну, слово за слово, мужики поддали, и началось! Только они совсем не умеют – у вас, наверное, драки редко бывают?
– Здесь я буду спрашивать! Это понятно?
– А ты на меня не наезжай, дядя! Подумаешь, какой начальник! Я сюда к вам не просилась, между прочим! Разлетались тут, понимаешь, на своих тарелках! Мало вам Женька с Колей врезали? Они еще и сюда доберутся: вот тогда попляшете! А то наезжают, волну гонят! Тетка тут ваша, голубая, подкатывает вчера: «Что ты себе позволяешь? Ты понимаешь, где ты находишься?!» У самой задница – во, титьки – во, а туда же! Так бы и врезала дуре! И вообще, если…
Г’Хай протянул руку и снял с головы девушки рогатый обруч. Она продолжала говорить, но слова ее превратились в бессмысленный набор звуков. Б’Юн вопросительно посмотрел на Д’Ола. Тот устало кивнул:
– Да, она относительно умна и почти спокойна. Несет чушь и ждет нашей реакции. Она нас изучает. Это не аборигенка.
– Прошла через пространственно-временной узел?
– Наверное. И оружие, скорее всего, оттуда. Только теперь это уже не имеет значения.
– Пожалуй. Отключить ее?
– Зачем? Г’Хай, верни ей ретранслятор.
– …если кулак неправильно, то выбивается сустав большого пальца, и все – считай, руки нет! А компресс надо обязательно! Здесь растет маулихое? Надо слетать поискать, а то весь глаз заплывет…
– Ты способна молчать, девушка? Или включить фиксатор? Аборигенов после него тошнит.
– Сам абориген! Не нравится – не… Молчу, молчу – тихо сижу!
– Вот и умница. Г’Хай, ты, кажется, успешно усваиваешь местные нравы?
– Я остаюсь, Д’Ол.
– Еще раз, пожалуйста.
– Я остаюсь здесь, Д’Ол. И прошу твоей санкции на использование челнока до… конца.
– Это – твое право, Г’Хай. Ты помнишь, что такое «ликвидация присутствия»?
– Не переживай, Д’Ол: черный блок не сможет демонтировать никто. Даже я.
– У тебя еще есть время: подумай, Г’Хай!
– Уже думал. Дома я не нужен. И ты, кстати, тоже, Д’Ол.
– Я знаю. Но дом нужен… мне.
Подобрать аналог местному ландшафту Николай не смог, хотя в свое время немало странствовал по родному миру: это не саванна, не степь и не тундра. Может быть, тот самый гибрид – »тундростепь», который в его современности уже не встречается?
Любой полевик доподлинно знает, как надо правильно жить в «ненаселенке». И степь, и тундру Николай всегда недолюбливал как раз потому, что в них трудно жить правильно: дров нет, стройматериалов нет, все приходится таскать с собой – то ли дело в лесу! И вот, пожалуйста: он в тундростепи, и таскать ему с собой почти нечего. Не нужно тащить емкость с бензином, поскольку нет примуса, не нужно привязывать к рюкзаку палки – стойки для палатки, так как никакой палатки и нет, даже чайника, кружек, ложек нет, потому что нет ни крупы, ни тушенки, ни чая… И ничего-то у нас нет! А есть малый (ну, совсем малый!) джентльменский набор: нож, спички и две зажигалки, котелок, спальник, клубок тонкой капроновой веревки и куртка – все! А Женьке, похоже, и этого не надо: птичек и сусликов можно есть сырыми, а пить прямо из ручья – сразу столько забот долой! Парень, кажется, вполне серьезно считает, что все время, когда не спишь, нужно двигаться, перекусывая на ходу чем придется.
Вот уж это – дудки! Николаю пришлось ссылаться на возраст, здоровье, цеховые традиции, но одну ежедневную трапезу с костром и горячей едой он отспорил. А остатки еды – на завтрак, хоть и холодный, но не сырой!
Впрочем, мучился Николай первые дня три, а потом как-то незаметно втянулся и даже перестал обращать внимание на постоянную сосущую пустоту в желудке. Он почти все время был один – шел и шел, озирая пустые пространства и дожидаясь полдня, когда можно будет выкурить сигарету. Потом он, естественно, ждал вечера, чтобы выкурить следующую. Женьку он почти не видел: парень куда-то исчезал прямо с утра и мог не появиться до вечера. Иногда Николай видел его далеко-далеко впереди или сбоку, но сходились они, только если нужно было изменить направление движения.
Чтобы не быть совсем уж обузой, Николай вызвался нести весь груз, включая карабин и патроны, оставив Женьке пустой рюкзак, куда тот под вечер складывал подбитую на ходу живность. Время от времени Николай раскручивал боло (два камня, связанных капроновым шнуром) и бросал его в куст или камень. Чаще всего он промахивался. Это его, правда, не сильно расстраивало: дичи вокруг почти нет, только изредка мелькнет куропатка или суслик, пролетит в стороне стайка уток, а уж нога человека здесь не ступала, наверное, от сотворения мира!
Женька придерживался другого мнения: он считал, что еды вокруг навалом, а при движении им надо постараться не угодить в глубь охотничьей территории какого-нибудь племени.
– Какие племена?! Какие территории? Тут же пусто как…
– Ну, ты даешь, Коля! Здесь толкотня, как на Невском, просто не знаешь, куда сунуться!
– Это как?
– А вот так! Что у нас под ногами?
– Ну-у… В основном граниты и четвертичка, а что?
– Откуда ты знаешь, ведь камней-то вокруг нет?
– Конечно, нет, но щебенка, высыпки…
– Просто у тебя глаз набит на горные породы, а у меня – на следы. Ты, между прочим, уже полдня идешь по следу троих воинов-охотников, причем они, похоже, не столько охотились, сколько проверяли границу с соседним племенем. Ты не заметил?
– Покажи!
– Хм… И так же видно: вот… и вот… Они на своей земле и следов не прячут! Впрочем, я думаю (не обижайся!), что ты уже не научишься. Но, если хочешь, когда будем на песчаном пляже, я покажу тебе, как это делается.
В середине десятого дня пути Женька материализовался возле куста, который Николай только что миновал, и заявил:
– На сегодня хватит, Коля! Сиди здесь и жди меня, – он протянул ему довольно увесистого зайца. – Только костра не разжигай. Если я завтра к вечеру не вернусь, можешь делать что хочешь. А если пристанут местные, ты пальни из карабина, и я быстренько прибегу… отомстить проклятым гуронам за смерть бледнолицего брата! Не скучай!