Драконий коготь - Баневич Артур. Страница 25

— Так вот от чего они погибли? — тихо, удивительно покорно спросила она. — Уна и Рыжая? А нескольких других пришпарило, напугало? Из-за магического шара? Куска стекла?

— Из-за глупости человеческой. И жадности. Этот сопляк, юный Сусвок… Прости, Ленда, не надо было его из мойни прогонять. Ну, увидел бы краешек девчачьей попки в натуре, ничего б не случилось… Мог бы… Но хватит об этом. Все тут провинились, и твоя девственная Унеборга тоже. Есть способы и волка накормить, и овец сохранить… Ты знаешь, о чем я…

— Предпочитаю не знать, мэтр. И в свинских штучках тебя не подозревать. То есть, упрощая, во всем опять чертовы бабы виноваты?

— Не упрощай. Я этого не сказал. Больше всех виновен, конечно, старший Сусвок. Невозможно воду и пламень запихать в один горшок, а уж тем более в человеческую голову. От этого возникает пар, а его необходимо выпускать, потому что если этого не сделать, то может так рвануть… Парнишка с малолетства с отцом «Розовый кролик» посещал, насмотрелся всякого, хоть водили-то его только для того, чтобы научить, как вести дело. А когда у него пушок под носом пробился, так он ходить перестал, потому что именно тогда-то старик и запретил. Но воспоминания остались, да и понимание того, какие богатства лежат — рукой достать, а взять-то нельзя. Ну а потом он встретил Унеборгу. И влюбился. То, что перед ним двери в бордель захлопнули, парнишка еще кое-как терпел, но когда заперли двери и к любимой…

— Тоже мне любовь. Сначала убил, а потом глаза выбил…

— Любовь, Ленда, — болезнь. Поверь. Через шар такая мощь прошла… Шар переносит образы, вот и все. Опытный маг, к тому же специалист по телесофии, может достаточно мощные световые сигналы в обратную сторону направлять. Говорят, в Совро со звуками экспериментируют, впрочем, чего только о Совро не говорят… А здесь вмешался сердечный пыл, поляризованное чувство и органические жидкости почти в неизмененном виде. Я даже боюсь сообщать об этом в «Волшебную палочку», потому что меня собратья высмеют. Конечно, что-то необычное должно было содержаться в этом шаре, но все равно основную роль сыграло чувство.

— Похоть, вожделение, — стояла на своем Ленда. — Вожделение, а никакая не любовь. Он половину наших девок перещупал. А Рыжую сжег немного времени спустя после того, как его якобы любимая ноги протянула. Кидался на все, что юбку носит. Точнее — сняло. Или хотя бы поддернуло.

— Не бывает любви без вожделения, — сказал Дебрен, навивая на палец кисточки подушки. — Хоть я и не утверждаю, что, продолжая любить одну женщину, нельзя с другой… Но он, я думаю, не пробовал. Он искал, Ленда. Неумело, украдкой, по-воровски, когда старика поблизости не было и никто не смотрел. С нагой Унеборгой, тут ты права, он не о бабочках и звездах болтать собирался, а… Однако только с Унеборгой и ни с какой другой. А поскольку шар был некачественный, а знания еще хуже, так он охотился, руководствуясь цветом волос.

— Что?

— Обе убитые были рыжими. У Дюннэ в краску для волос было подмешано что-то рыжеватое, и я сам был свидетелем, как… впрочем, не в том дело. Но ведь Эстренка тоже уйму волос в конюшне оставила, разных, но прежде всего морковного цвета. Так что, начиная поиски, он для начала туда заглядывал. Так ему легче было. Ты ведь знаешь, как трудно заглянуть в помещение, в котором раньше не бывал. Чем лучше знаешь и помнишь место, которое хочешь в шаре увидеть, тем легче достигнуть цели. А в конюшню юный Сусвок мог входить свободно, не то что в бордельные комнаты, особенно те, что наверху, где девушки работают. Кроме того, бордель есть бордель, его иначе строят, нежели обычный дом. Хороший мастер и материалы противошаровые использует, и заклинаниями стены защитит. Нечто подобное было у вас в подвале, где Уна лежала, хотя там скорее речь шла о защите сундука с ценностями или склада дорогих вин. Короче говоря, пока двери были заперты, у юного Сусвока не было возможности заглянуть внутрь. Хотя он наверняка пытался. На «рабочее место» Эстренки он поглядывал так часто и подолгу, что солидный кусок крыши осушил, стены нагрел… Постоянный след оставил. Вот почему мне приснилось его лицо.

— Лицо? Откуда ты знаешь, что его? Ты же его в глаза не видел.

— Но потом увидел отца. И вспомнил, что ты дважды о прыщах наследника упоминала. А та морда, что во сне явилась, здорово прыщавой была.

— Ишь какой ты прыткий. Уже тогда знал?

— Нет. Честно говоря, Ленда, магия — всего лишь магия. Она всегда оставляет следы, а я в основном занимаюсь поисками таких следов. В этом я силен без хвастовства. А там у вас происходили странные вещи. Я их не понимал, не мог объяснить. Тогда подумал… Не смейся, но я подумал, что, возможно, Дюннэ и другие немного правы. В том, что это… кара Божья.

— А разве нет? — серьезно спросила она. — Ты уверен?

— Не уверен. Жрецы говорят, что неисповедимы пути Господни. Все можно истолковать, исходя из такого положения. Все. Но я думаю, если бы Бог хотел Унеборгу примерно наказать… Не прыщавый сопляк без опыта, а только сам Бог, знающий все, а значит, и женскую анатомию… Поэтому вряд ли бы он ошибся и угодил огнем прямо в мочеиспускательный канал.

Потом они долго молчали, стоя у балюстрады локоть к локтю и глядя вдаль, на широко разлившуюся реку. Мягкий, еще теплый ветерок приносил на пристань желтые и красные листья, пух бабьего лета и вонь городских сточных канав. Портовый кран скрипел, десятник лаялся все паскуднее. Ленда поставила ногу на нижнюю перекладину барьерчика, принялась ее отряхивать.

— Зад сильно беспокоит? — спросила она с неожиданной заботливостью. — Сколько у тебя осколков шара цирюльник вытащил? Три?

— Три. Спасибо, что помнишь. И за подушку тоже благодарю. Не беда, что у экипажа будет повод для веселья.

— Переживешь, — беспечно пожала она плечами. — А в другой раз не будь дурачком. Сам первым под кровать прячься, а уж только потом, если времени и места хватит, девку затаскивай. Особенно…

— Замолчи. И оставь в покое сор, прилипший вместе с куриным пометом. И без остентаций [8], будь добра. Я понял.

— Знаешь что… — равнодушно буркнула она, снова опуская на землю самую грязную во всем порту ногу. — Слова «остентация» я не знаю, но так или иначе помолчи. Мои ноги, что хочу, то с ними и делаю.

— Твои, — согласился он. И, глядя на другой берег, добавил: — Слишком хороши для стрельбы. А не лучше ль?..

— Хватит, Дебрен. Гляди, драб подходит. Сейчас ты в синюю даль отправишься, так что прибереги на будущее добрые советы и вымученные комплименты. Лучше давай выпьем стременную. [9] Правда, здесь не конь, но, чтобы глотнуть, любая оказия годится. Ну, что смотришь? Покажи, что ты человек светский, бывалый, и будь ласков — отвернись. Где я работаю, там — работаю, а сиськами светить не привыкла.

Он отвернулся. Это он для нее мог сделать. Хотя, пожалуй, больше-то для себя. Потом, глядя в голубые глаза, поднес к губам плоскую металлическую фляжку со следом шаровой вмятины.

— У-у-у… Крепкая дрянь… — Он отдал девушке фляжку. — Да и фляжечка крепкая. Знаешь, я тогда подумал…

— Выпивохам везет. — Она глотнула больше, чем он, но даже не поморщилась. — Пуля была серебряная, мягкая. А, черт, нагрелась водка… Прости, что дарю тебе на память первое, что под руку попалось. Все у меня какое-то такое… Бери. Держи.

— Пуля? Почему отдаешь?

— Тебе она предназначалась, значит, тебе и принадлежит. Будет у тебя памятка из Виеки. Если в голову взбредет фантазия еще когда-нито сюда наведаться, то сможешь ее достать, взглянуть и вспомнить, что здесь в магунов стреляют. А кроме того, серебро. С полталера стоит. Пропить можешь. Повеселишься вволю.

Она отвернулась — пожалуй, чересчур резко. На реке не происходило ничего особенного, что оправдало бы это. Рыбаки забрасывали сети. Вот и все.

— Ленда…

— Иди уж, сейчас швартовы отдадут.