Путь - Щупов Андрей Олегович. Страница 23

Стараниями Чака дом наш превратился в уютное гнездышко. Паутина и грязь окончательно покинули его, тополиные ветки выпустили первые клейкие листочки. Мы могли бы жить и радоваться. Могли бы, если б не одно обстоятельство. В городе поселился Манта. Увы, это случилось, и страхи за Читу, за наше эфемерное будущее отравили все мое существование…

Они действительно обосновались в городке. Всей бандой. Наверное, их вышвырнули из проходящего автобуса — возможно, даже из того самого, на который нам не удалось прорваться. Они жили здесь считанные дни, но слухи вовсю уже змеились по кварталам, пугающими трещинами разбегались по лику города. Все чаще мы начинали слышать о кражах и ночных грабежах. Манта стал знаменит. Отчего-то власти его не трогали, проявляя поразительное благодушие. Приближалось время наплыва гигантских щук и грипунов, но люди словно забыли о них. Манта сумел заслонить даже этих прожорливых хищников.

Чита ходила по дому сама не своя, Чак с Барсучком поскучнели. То, что все мы пытались забыть, привидением поселилось в доме. Убийцы Лиса жили в городе, и роковую эту близость мы постоянно теперь ощущали. Да и во всем городе что-то коренным образом переменилось. То есть особой сердечностью в этих местах не пахло и раньше, но сейчас городок серьезно заболел. Каменный исполин подхватил вирус, перед которым с пассивной поспешностью поднял руки. Страх в отношениях людей впитал в себя солидную порцию калорий. Раньше обычного вечер разгонял прохожих по домам. На улицах люди старались держаться кучками, часто озираясь, не вынимая рук из карманов. Одной из любимых тем стали разговоры о собаках-телохранителях, о законах, разрешающих холодное и огнестрельное оружие, о замках и решетках. Проходя теперь по площади, спиной и затылком я чувствовал настороженные ощупывающие взгляды. Хмурая подозрительность стыла в глазах людей. Если человек шел один, он обязательно спешил. Напряженные нервы, опережая сознание, подсказывали недоброе.

Поддавшись общему настроению, Чак выстрогал себе тяжелую дубинку. Барсучок часами торчал возле окон, исполняя роль наблюдателя. Раз или два нам довелось наблюдать, как с неба пикировали зеленоватые чешуйчатые громадины, хватая зазевавшихся прохожих. Это было ужасно, но еще ужасней нам представлялось заметить перед домом людей из банды. Страх заразил и нас. Мы не пытались объяснять его. Он вторгся непрошенным гостем, развязно и надолго устроившись под нашей крышей.

Я очень много размышлял в эти дни, еще больше нервничал. Они убили Лиса, одного из моих лучших друзей, и теперь я отчаянно боялся за Читу. Долго так продолжаться не могло. Тот, кто движется краем пропасти, обязан знать, что рано или поздно сорвется и упадет. Выход напрашивался сам собой. Мы должны были покинуть этот город, постараться забыть о бандитах навсегда. Как хотите, но мужественной войне со смертельными исходами я предпочитал бегство. И потому, приведя себя в порядок, побрившись и причесавшись, я отправился к «черным».

Хозяин города сидел в подобающем его сану золоченом троне, закинув ноги на круглый яшмовый столик. Вдоль стены, украшенной серебристой чешуей гигантских мэроу, птичьим рядком устроились постнолицые советники. Пожалуй, в зале было чересчур много яркого, сверкающего и безмерно дорогого, чтобы запомнить хоть что-то в отдельности. Это был настоящий храм, хранилище шедевров, умело превращенное в повседневное жилище государственной элиты.

Переступив порог главного зала, я неловко шагнул на пушистый ковер и, стараясь казаться уверенным, произнес заранее приготовленные фразы, в которых сообщалось, кто я и откуда.

— Значит, от Глора? — черный властелин недоверчиво шевельнул бровью. — Ты в самом деле знаешь его?

— Он мой крестник, — я сухо сглотнул. Голос мой звучал подозрительно звонко. Казалось, он вот-вот сломается. Я вдруг перепугался, что ничего из всего этого не выйдет. Я был ничтожеством, жалкой тенью, на которую черные брезговали даже ступить. Они уважали только силу. Оттого и поддерживали культ морских хищников. Грипун или мэроу заслуживали по их мнению большего нежели простой смертный. Чтобы подстрелить одну-единственную барракуду, им приходилось брать с собой около взвода автоматчиков. Для того, чтобы уничтожить меня, им достаточно было шевельнуть пальцем. Мне следовало вести себя с должным почтением и потому я предусмотрительно смотрел в пол, на ковер и на лаковые туфли советников, лишь изредка подымая взгляд выше. Я помнил, что глаза мои всегда подводили хозяина. Что бы я не предпринимал со своим зрением, как бы не напрягался, окружающие всегда видели мои истинные чувства. Недаром Глор выделил меня среди других, голодом, кулаками и пытками мечтая поселить робость в моих глазах. Это оказалось выше его сил, потому что это было выше и моих сил. О, если б я только мог этим чего-то добиться, я плясал бы и дурачился, пел скабрезные частушки и паясничал, только бы при этом никто не заглядывал мне в душу! Я был предателем своего сердца, ибо не умел скрывать его настроение. Поэтому заранее была продумана и моя поза. Я стоял перед вождем «черных», низко опустив голову, что могло в равной степени означать и застенчивость и боязнь. Пальцы мои теребили подол пиджака.

— Он в самом деле называл себя так. Еще совсем недавно.

Только сейчас до этого падишаха дошло, что я имею в виду под словом «крестник».

— Вот как! — реденькие его брови смешливо скакнули вверх. — Стало быть, ты с ним хорошо знаком?

— В достаточной степени. Во всяком случае Глор затратил на меня массу сил, но увы, я оказался недостаточно прилежным учеником, — я поднял голову и улыбнулся, демонстрируя черные провалы вместо зубов.

Осмыслив сказанное, человек, от которого зависела наша судьба, резко откинулся в золоченом кресле и расхохотался женским, совершенно не идущим ему смехом.

— Ах, каналья! Ну, уморил!.. Вот, значит, какой ты крестничек!.. Ты что же, жаловаться пришел или чего просить?

— Просить, — твердо сказал я и зачем-то добавил, — ваше сиятельство.

И советники, и он снова покатились со смеху.