Звериный круг - Щупов Андрей Олегович. Страница 11

— И с пьяных глаз подрались — как же!

— Менты так и полагают. У них там, правда, несостыковка с анализами.

— Ну-ка! Что еще за несостыковка?

— Да странность одна. Люмик из бутылки пил точно, а вот Мозырь, похоже, нет. Но вникать в это все равно не будут. Дело, как пить дать, прикроют. Два трупа — один убийца, чего проще.

Сулик помотал головой:

— Следаки поганые! Ведь нитками белыми шито! Им-то, понятно, чихать, кто тут кого режет, рады, наверное… — Он тяжело уставился на подчиненного. — Сам-то ты веришь, что Люмик, этот тихушник, грохнул своего помощника, а после застрелился?

— Люмик мог подозревать помощника, — осторожно предположил Дрофа. —. А по запарке чего не сделаешь. Как ни крути, арестовали несколько вагонов. Люди нужные полетели. Вместо дешевой фурнитуры нашли водку и финскую обувь. Отвечал за все Мозырь.

— Но откуда они узнали про вагоны? Откуда?! — Су-лик рубанул ребром ладони. — Ты говорил с Папиком?

— Вчера вечером. Мы даже слегка на него наехали, для устрашения мальчика покалеченного продемонстрировали. Но, похоже, Папик не врет. Кто-то и впрямь капнул ему про левый товар Малютина.

— И тоже вагоны, — ты обратил внимание? Дрофа кивнул.

— Китайские спортивные костюмы, аудио— и видеоаппаратура. Целых четыре неоформленных вагона. Малютин прокатил их по всей Польше и на таможне хорошо, видать, подмазал ребят, а здесь задержал из-за всей этой неразберихи. В общем, если бы Папик захотел, он бы увел это барахло без шума и пыли.

— Значит, следует его отблагодарить. — Сулик рухнул в кресло. — А с железной дорогой пора разбираться, и самым крутым образом. Ты слышал меня, Дрофа? Задействуй Яшиных ребят, кого угодно, но чтобы результат был! — Сулик грохнул кулаком по столу. — Кто-то в непонятное нас втаптывает, соображаешь? И стучит, падла, на сторону. Выясни — кто!

— Я уже намекнул нашему офицеру. Он вроде из самостоятельных, обещал разузнать.

— Долго копается!

— Зато надежно. Оно и понятно, он не транспортник, к ОБХСС отношения не имеет, а светиться ему нет резона. Тем более что вся эта железнодорожная круговерть . — на контроле областного начальства. Но думаю, в течение недели ответ мы получим.

— Ладно. — Сулик мрачно огладил на голове жиденькие волосы. — Подождем…

Утренний телефонный звонок по-прежнему не выходил у него из головы.

Мелочь, а завела капитально. Знать бы, кто осмелился на такое! Пополам бы разорвал!.. Он хмуро взглянул на Дрофу.

— Теперь у нас Алоис там заправляет, понимаешь?

Дрофа, мелколицый вдумчивый человечек, рассеянно потер челюсть.

— Слышал. Но вы ведь сами так решили.

— Решили. Потому что выхода другого не было.

— Что ж, полагаю, он там не задержится. Сулик криво улыбнулся:

— Верно полагаешь! Этот тип широко шагает. Слишком широко.

— Шеф, так, может, это он подставил Люмика? Улыбка Сулика стала жесткой.

— А вот это я и хочу от тебя услышать.

— Хорошо, я понял.

— И еще… Кто-то у ребят тянет машины. Вчера со стоянки ушла «вольво».

Машина, на которой ездил лично я, понимаешь?

— Я уже занимаюсь этим вопросом.

— Не заниматься надо, а землю рыть! Всеми четырьмя копытами! Ты в курсе, что этот ублюдок звонил мне?

— Вы говорили, шеф. Не беспокойтесь, накроем этого орла. Сам нарвется рано или поздно.

— Есть какие-нибудь наметки?

— Появятся, Думаю, очень скоро.

— Смотри… Если что, подключу Ароныча.

— Не надо. Попробую обойтись своими силами.

* * *

Крупный мужчина в черной ковбойской шляпе щелчком отключил приемник. Того, что он услышал, было вполне достаточно, чтобы отрезать ему уши, а оставшееся насадить на вертел и подвесить над костерком. Грузно поднявшись, он приблизился к двери и выглянул наружу. Вернувшись, некоторое время хмуро разглядывал приемник. Сумрачно скрутив из газеты кулечек, сплюнул в бумажную глубь и скомкал в кулаке. Снова смотрел на старенький аппаратик, будто .он мог подсказать решение. Заслышав шаги в коридоре, мужчина торопливым движением спрятал приемник в тумбочку.

— Ну, Валек! — Он матерно выругался. — Поговорим мы с тобой!..

Однако в каморку никто не заглянул, люди прошли мимо. Вновь опустившись в кресло, мужчина выдвинул столешницу, из потрепанной книги вытащил таблеточную упаковку. Услышанное следовало запить и заесть. Бросив в рот пару таблеток, мужчина жадно глотнул из бутыли. Коньяк прокатился, как вода, и лишь в желудке спустя минуту стал обращаться в животворное солнечное тепло. Предвкушая забвение, мужчина скупо улыбнулся. Солнечное сплетение оттого и зовется солнечным. Именно там после приема волшебной химии всходило его внутреннее солнце, зарождалась жизнь, совсем не похожая на ту, что окружала его.

* * *

Поднимаясь по лестнице, она успела узнать его имя, в свою очередь доходчиво объяснив, что зовут ее Виктория и что пиво, если не «Светлое» и не разбавленное, она вполне уважает, что торты безе и «Птичье молоко» — лучшие в мире и что самое главное — это не попасться на глаза соседским бабулям, которые немедленно наябедничают родителям, хотя на этой неделе последних можно не опасаться по причине пребывания на далекой фазенде, которую дачей не назовешь, но где имеется вполне замечательная банька и протекает не загаженная вконец речушка «вот с такими вот полосатыми рыбками». Слушая все эти подробности, мопс в ее руках жалобно потявкивал. Он словно предчувствовал, какой лучшей в мире сладости его намереваются лишить.

Отворив дверь квартиры, Валентин дождался, когда Виктория спустится вниз и освободится от четвероногого друга. А затем произошло невероятное. Он и глазом не успел моргнуть, как его скромное жилище оказалось исследованным юной гостьей вдоль и поперек. Виктория перемещалась стремительно, не упуская из виду ни единой мелочи.

— Класс! — оценила она. — Не отказалась бы от такой квартирки.

— Я тоже, — пробормотал он. — Хотя замечу, что для дискотек здесь все-таки тесновато.

— Нормалек! — Она решительно сдвинула брови. — Стол к окну, кресла к стене — и порядок, господин министр!

Округлив щеки, Виктория выдула развеселый резиновый пузырь и розовым язычком переправила обратно в рот. Валентин вздохнул.

— Между нами говоря, господин министр уважает хорошие манеры.

— Нет проблем. — Она выплюнула в ладонь белый комочек и прилепила к ручке кресла. — Чего еще желает господин министр?

— Ничего. — Валентин присел на диван, потер нос. Смотреть на нее было горько и приятно. В сущности, не случись Валентину маяться от похмелья, верно, и не задержался бы он рядом с ней ни на минуту. Кто знает, возможно, так оно было бы и лучше. Теперь вот придется сидеть, вспоминать и вздыхать о безвозвратно погубленной молодости…

Он нахмурился. Все чаще посещавшая его меланхолия Валентину совсем не нравилось. Крутанувшись посреди комнаты, Виктория изумленно уставилась на него:

— Что-то я не понимаю, кто кого пригласил в гости?

— А в чем дело? — вежливо поинтересовался Валентин.

— Вот тебе на! А торт с чаем? А холодец?

— Нормалек! — успокоил ее Валентин. — Торт в холодильнике, заварка в буфете. В крайнем случае звоните по ноль четыре. Служба газовой сети тотчас прибудет.

— Ага… — Она озадаченно замолчала. — Видела я в жизни гостеприимных хозяев, но чтобы такого!..

— Сам знаю, что плохой, глупый, невежливый, но что теперь сделаешь? — Он пожал плечами. Не объяснять же ей про похмелье, про все сопутствующие этому состоянию радости.

— Хорошо! — Лицо ее приняло плутоватое выражение. Она выбежала в коридор, но тут же вернулась. — Может быть, что-нибудь включим? Хотя бы телевизор?

— Нет уж. Давай обойдемся без него.

— Будем сидеть и наслаждаться тишиной?

— Зачем? Будем трескать торт, и ты расскажешь мне о своих школьных подружках, о том, что у тебя творится в дневнике и, наконец…

Но ее уже не было перед ним. С удивлением Валентин прислушался к позвякиванию посуды. Бойкий человек осваивается быстро и всюду. Даже на чужой кухне… По обыкновению, он потер нос, решив, что угнаться за ней — не самое простое дело. Или действительно — возраст? К старости люди становятся тугодумами, а стареть они начинают рано. С первых лет жизни. Кроме того, он в самом деле отвык от живой непосредственности. Даже Юрий, балаболка и хохмач, — и тот был только актером. Актером, конечно, классным, но не более того. В их годы не прыскают смехом на каждой фразе. Просто уже не смешно. Что-то с чувством юмора, а может быть, с фразами. Таково веление времени, и лица после тридцати необратимо деревенеют. Все, на что мы способны, — это натянуть две-три маски сообразно ситуации.