Инъекция страха - Щеголев Александр Геннадьевич. Страница 16

Ошибка, недоразумение…

Андрей встал. Из чьей пасти вывалилась ложь – погаными сгустками слизи? Он сел. Кого спросить? С кем делать очную ставку, где искать пропавшую Зою? Он запутался: сидит ли он на разоренной постели, стоит ли, сжимая и разжимая кулаки… Оказалось – стоит. Если человек встал, значит, настало время что-то делать. Итак, где искать Зою? Впрочем, зачем ее искать – стерву, шлюху, артистку? Сама явится, куда денется!

Будущее представлялось предельно ясным. Вопрос «С кем она сейчас?» не имеет никакого смысла, потому что все кончено. Семьи больше не существует. Например, жена могла в свое время «побывать» с доцентом Шлемой, почему бы нет? Еще и не один раз. А то чего вдруг он, такой гениальный и зажравшийся, тратит столько сил на ребенка нищих родителей? Плата в форме кукол или бесплатного репетиторства – как бы само собой, но должен же быть у человека настоящий интерес! Андрей, если честно, давно внутри себя удивлялся случившемуся чуду, думал, что просто повезло, хороший человек на пути попался, тем более, Ефим Маркович неоднократно говорил, что Зоя чем-то напоминает ему умершую мать. Сентиментальность, конечно, тоже причина – если другой нет под рукой. На самом деле, старый пердун, вероятно, любит не только свою мать, но и молоденьких женщин. По-другому и быть не может, и только слепой этого не увидел бы. Слепой…

Андрей едва не застонал. Обида распухала гигантским пузырем, упираясь в небо.

Любимая Зоя… если со Шлемой что-то у нее было, то ведь это что-то – ради дочери! Является ли оправданием такой аргумент? Предположим также, что ни с кем больше она не позволила себе… как тогда? Она – мать, прежде всего мать, и только потом – жена. Негодяй воспользовался своим положением, поставив отчаявшуюся мать перед выбором: либо Алиса будет всю жизнь получеловеком, либо… «такой пустяк, душа моя, подите ко мне, сделайте старика счастливым…» Да ведь и он, Андрей, готов ради ребенка на что угодно! Да хоть убить!.. «Почему же ты не убил психа Сашу, будучи уверенным, что твою семью сейчас перестреляют? – горько спросил он сам себя. И сам же себе резонно возразил: – Там – было по-другому, потому что оружия в доме нет, а с голыми руками Сашу не возьмешь, и вообще, того, что было, не могло быть, да и причем здесь Саша…»

Не отвлекаться!

Предположим для простоты, что Зоя позволила себе – со Шлемой – всего один раз. Много ли это – один раз? Можно ли думать, что этого «раза» как бы не существует, получится ли так думать? Ради ребенка. Подвиг матери плюс подвиг отца. Фу, какая грязь. Мексиканская мелодрама… Любимая Зоя – такая вся приличная, до мозга костей, копия своей лучшей подруги, вежливая – с другими, воспитанная – со всеми, кроме мужа. Спрашивается, зачем она каталась во Псков, если не в кукольный театр? И раньше, и сейчас. Как можно догадаться, желание навестить родную мать-тещу – тоже всего лишь версия для идиота-мужа. Так что не надо про подвиг, не надо! Хватит сказок. «Один раз», ха-ха! Действительно ли она ездила в Псков? Междугородние звонки изредка раздавались – жене важно было узнать, все ли дома в порядке. Из Пскова ли? Вот и в этот отъезд она звонила пару дней назад. Андрей не сказал ей про возобновление своего бронхита, во-первых, чтобы зря не волновать, во-вторых, потому что острая форма уже отступала, и в-третьих, в главных – тогда пришлось бы сказать и про бабушку Свету, маму Андрея, про то, что ненавидимая женой свекровь постоянно присутствует здесь, в квартире, и что Алиса ее очень любит. Андрею хотелось еще чуть-чуть пожить без свободы воли, окруженным настоящей заботой, как в детстве. Вот и поговорил с женой, истинно по-американски, мол, у нас все о'кей, работай спокойно, передавай привет теще. Хотелось подольше оставаться ребенком… Впрочем, не отвлекаться!

«На чем я остановился? – встряхнул свои мышцы стоящий посреди комнаты человек. – На том, что надо что-то делать?»

Он с интересом осмотрелся, разминая пальцы рук, будто видел комнату в первый раз. Он знал, что именно ему надлежит делать. Прежде всего – убедиться, удостовериться. Раскрыть грязные тайны, вошедшие в этот дом из мексиканской мелодрамы. Пока здесь никого, кроме него, нет. Как просто – поищи, поищи, и все раскроется…

Обыск квартиры начался, разумеется, с бельевого шкафа. Женщины любят доверять свои тайны полкам, которые забиты тряпками интимного назначения, это известно любому школьнику, когда-либо жившему с матерью. Мужчины предпочитают хранить секреты в ящичках с носками. Андрей обшарил все полки и ящички. Что он ожидал найти, какой компромат на жену – наверное, не смог бы ответить даже себе. Бронхит сменила обострившаяся ревность, вот и весь ответ. Он искал и одновременно видел себя со стороны – трясущийся, вспотевший, жалкий. Стоп, не отвлекаться! После бельевого шкафа наступила очередь нижней части серванта, потом – тумбочки из-под телевизора. На секретер он не стал тратиться, поскольку знал наперечет все, что там лежало, до последней скрепочки. Секретер был его рабочим местом. Жена обычно работала на большом столе, сдвинутом к окну, раскладывая там то бумагу с красками или тушью, то кусочки ткани, поролон, пенопласт, проволоку – в тех случаях, когда не уходила в мастерскую к знакомой керамистке. Стеллажи с книгами так же не подарили Андрею ничего, кроме новой порции ярости. Все было бесполезно.

Далее его ожидала спальня – с жуткими залежами всякого барахла под обеими кроватями. Далее – кухня. Но между этими точками располагался стенной шкаф с антресолями, куда хозяин квартиры и залез, оставив в покое большую комнату. Именно там, на антресолях, он нашел…

Он нашел совсем не то, что искал. Точнее, искал совсем не то, что нашел – фраза верна во всех смыслах, как ты ее ни крути. Наверху пряталась старая Зоина сумка, которую забросили в шкаф еще весной – по причине сломавшихся застежек «молнии» – почему-то не выбросили тогда. Теперь сумка – в руках оторопевшего супруга. Впрочем, уже на полу – выпала из разжавшихся пальцев. Была выпотрошена, была полна сохлых крошек, выцветших фантиков, недоиспользованной косметики, мятых упаковок из-под анальгина, неоттертых, неотмытых пятен, забытых запахов и прочая, и прочая. А в самом низу, между обшитой кожей картонкой, изображающей дно, и собственно дном лежали бумажки в аккуратном целлофановом мешочке.

Две потертые бумажки. Причем, никаких вам любовных писем, ничего пошлого или мелодраматического. Один листик – старый рецепт, второй – аннотация к лекарству. Итак, сумка упала, зато находка осталась, заставляя мысли метаться наперегонки с пульсом. «Неужели бабулю, нашу жизнелюбивую бабу Улю…» – начал было рождаться вопрос. Андрей оборвал ниточку смысла, потому что окончание у этого вопроса оказалось странным, пугающим, безумным. «Неужели бабулю…» – вновь поползло, теперь уже вслух, непроизвольно. Нет, не то что озвучить, даже в уме было не выговорить это!

Отравили. Да бред же, бред! Неужели она вовсе не из-за диабета год назад умерла, не обыденной, естественной смертью? Бред!

– Вот тебе и новости… – вымучил Андрей.