Инъекция страха - Щеголев Александр Геннадьевич. Страница 30

Плавное движение беседы резко застопорилось. То ли бензин кончился, то ли дорога.

– Послушайте, мне действительно нехорошо, – отчаянно сказал Андрей. – Я ночь не спал, перед глазами плывет… Давайте определимся, чтобы ускорить дело. Кого вы подозреваете – всех нас вместе или кого-то одного?

Гость профессионально промолчал, ожидая продолжения.

– Ладно, если у вас нет желания задавать прямые вопросы, тогда я сам. Родителям, вроде нас с Зоей, трудновато было бы подружиться со Шлемой, это и без ваших подковык ясно! Устроиться в логопедический садик, где он ведет показательные занятия – еще куда ни шло, но в основную группу на Комендантском…

– Шлема?

– Ну, Ефим Маркович, какая разница?

– Почему «Шлема»? Это ведь, кажется, уменьшительное от Соломона. – Ларин игриво подмигнул. – Вы, наверное, антисемит? Андрей пожал плечами:

– Его все так зовут. А сам-то вы что, разве НЕ антисемит?

– У нас антисемиты в капитанах не задерживаются. Сразу в командный состав попадают, а то наломали бы внизу дров. Но я вас перебил, виноват.

– Да ну, все так глупо складывается, что хоть в петлю полезай, – сказал Андрей, расслабившись. – Я имею в виду – в жизни вообще, не только вчера и сегодня…

Шуточки капитана, как ни странно, помогли ему успокоиться. Капитану бы психотерапевтом служить, а не в рейды по помойкам ходить – или на что они там, кроме отшивания потерпевших, тратят рабочее время.

– В петлю – пожалуйста, лишь бы не на моей территории. В поликлинику к Ефиму Марковичу, настолько я понимаю, вы все-таки девочку возили?

– Заниматься со Шлемой мы начали весной этого года, как раз с марта. Потом был перерыв на лето, продолжили с конца августа. У нашего ребенка моторная алалия. Вряд ли вы в этом разбираетесь, но диагноз малоприятный. До трех с половиной лет она практически не говорила. А сейчас уже ничего, вполне. Шлема вывел ее на уровень общего недоразвития речи, так что спецшкола нам, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, не грозит. В принципе, я ему очень благодарен, и лично мне никакой суперценной монеты на это дело было бы не жалко… Вы ведь про монету пришли «просто побеседовать»?

Оперуполномоченный улыбнулся и снова подмигнул. Видимо, веселый парень. Веселый и злой – гремучая смесь.

– Не знаю вашего имени-отчества, – сказал Андрей. – Понимаете, про то, что Шлема нумизмат, у нас в семье никто не мог знать. Ни мать моя, ни отец… Отец бы просто по стене Зойку размазал, если бы догадался. И в садике, по-моему, никто ничего не знал. Лично я услышал о Шлеминой коллекции только сегодня, от этого вашего частного детектива, забыл его фамилию.

– Господин Школьников был абсолютно нормальным нумизматом, – согласился Ларин. – Рядовой член клуба, психически здоровый. Не афишировал свою страсть, не высовывался. О его коллекции вообще мало кто знал, а еще меньше – видел. Хранил монеты в своем кабинете, вдохновлялся от них, когда работал. Если, конечно, я правильно его понял.

– Кстати! – Андрей вспомнил, обрадовавшись. – У нас вчера была годовщина бабушкиной смерти. Позавчера ни отцу, ни матери не до чего другого не было дела. Мать пироги пекла, закуску готовила, для кладбища и для дома, а папа из-за этого Алису на Комендантский один возил, хотя обычно брал маму или Зою, чтобы самому спокойно внизу ждать. А Зои вообще в городе не было, запросите по своим каналам Псков, если не верите…

– Само собой, – кивнул капитан, – с этим у нас строго. Потом оцепим аэропорты, поднимем вертолеты и спустим собак. Вы, кажется, что-то рассказать хотели?

– Или вы думаете, что найдете здесь наводчика? – вдруг сообразил Андрей. Он вскочил, клокоча. – Да как вы не понимаете, что ребенок для всех нас – это главное!

Ответ был неожиданным:

– А вы знаете, что для меня главное? То, что и первая квартира Школьникова, и вторая, и даже поликлиника находятся в одном районе, как назло, в моем. Некоторые господа устраивают свою жизнь так, чтобы поменьше разъезжать по городу, у богатых ведь свои привычки.

– Вторая квартира? – Вскочивший было человек сел обратно. – У него две квартиры?

Оперуполномоченный задумчиво побарабанил пальцами по лакированной поверхности стола.

– Жаль, на эту удочку вы тоже не клюнули, – опять улыбнулся.

Была пауза.

– У меня сегодня нет аппетита, – зло ответил Андрей. – Вы ждете, чтобы я признался вам, как ограбил на пару с женой собственных родителей? Пожалуйста. Правда, я узнал об этом только сегодня, потому что жена, дура, ничего мне весной не сказала. Все сделала сама, боялась, наверное, что я буду против. Дура, я бы ей слова не сказал! Если логопеду нужна уникальная монета, чтобы спасти моего ребенка – я счастлив был бы, что мы договорились! Будь эта паршивая монета хоть «эр-девять», хоть «девять с половиной»! Объясните мне наконец, с чего Шлема взял, будто мы его обворовали? Звонил тут перед вашим приходом, компромиссы какие-то предлагал…

– Да уж, Шлема, – вздохнул Ларин как бы про себя. – Вы только не волнуйтесь, я обязательно выведу его на чистую воду… – Он вздохнул еще разок с искренней, неповторимой тоской.

– Что?

– Шучу, – пояснил милиционер без тени улыбки на лице. – Это он кого угодно выведет, я вас прекрасно понимаю. Хотите историю? Недавно на территории соседнего с нашим отделения милиции нашли руку, причем, не игрушечную. Возбудили дело – куда деваться! – и благополучно забыли бы про эту неприятность, если бы через день уже на территории второго соседнего с нами отделения милиции не нашли тело. Здоровенное такое тело! Как раз от той самой руки, зато без головы. Кому вести дело? По идее, тому, кто первый нашел расчлененку. Но ведь тут всего лишь рука, а там – целое тело! Пока они отпихивались друг от друга, на территории третьего отделения милиции, уже нашего – оно посредине между этими двумя – обнаружилась голова от тела. В подвале овощного магазина, среди кочанов капусты. И спор сразу решился. Дело должен взять тот, у кого нашли башку, такова практика. И никого не волнует, что бывшая голова ничем не отличается, скажем, от той же капусты, мясорубы ее хорошо обработали.

– О-ой! – простонал Андрей, не зная, куда деть уши.

– К чему я клоню? – продолжал веселый парень Ларин. – Совсем не к тому, чтобы, например, вас попугать для профилактики, и даже не к тому, что эта расчлененка повисла на мне в тот же день, что и господин Школьников со своей жизненной трагедией. В придачу к остальным десяткам дохлых «глухарей». Просто я думаю, что… Вот вы меня спрашивали, о чем я думаю? В каждом деле существует своя отрубленная голова, но, боюсь, в вашей квартире мне ее найти не удастся. Болейте спокойно и простите за столь выпуклую метафору.

Оперуполномоченный встал.

– И еще. Чтобы я не передумал, будет лучше, если ваша неуловимая супруга встретится со мной как можно скорее. Надеюсь, поведение ее окажется не менее искренним, чем ваше. Я понятен?

– А мой отец? – Андрей также встал. – Его вы действительно подозреваете или все шутите?

Гость пошел прочь. В прихожей остановился:

– Открою вам одну производственную тайну. Не моя, не жалко. Частные детективы проделали эксперимент – сгоняли на машине от поликлиники до второй Шлеминой квартиры, причем, в воскресенье, когда движение на улицах совсем не такое, как в субботу. Ваш отец, если предположить, что он проник в раздевалку бассейна и вытащил из шкафчика потерпевшего ключи, мог успеть только туда и обратно. Не было у него времени таскать коллекцию сверху вниз. Да еще предварительно снимать ящички со стен. Шлема развешивал свои монеты в специальных витринах со стеклами, вместе с этими витринами они и пропали.

– Моего папу так серьезно подозревают? – слабым голосом спросил Андрей.

– Откровенно говоря, основания есть. Сигнализация в квартире сработала ровно посередине той двадцатиминутки, когда родители в бассейне были предоставлены сами себе. Но ведь ключи оказались в итоге на месте?

– Ключи – это что, так важно? – Он уже почти шептал.