Ночь навсегда - Щеголев Александр Геннадьевич. Страница 3

Действительно ли он спокоен? Холод в голове и тяжесть в руках. Теперь его будут подозревать в убийстве несчастных стариков, которое произошло сразу после объявления о розыске опасного преступника Х., а ему останется только невразумительно бормотать о мужиках в кроссовках и правдиво бить себя в грудь. Надо бежать. Но куда убежишь, если на железнодорожной станции караулит неизвестно кто, неизвестно за что! Причем, гости могут вернуться, чтобы снова проверить дачу — в любой момент!

Наверное, он что-то говорил вслух, поскольку Антон испуганно сообщает ему в ответ:

— Тот участок, который сзади за нашим, пустой. Мы с мальчишками клубнику там едим без спроса.

— Почему пустой?

— Не знаю, папа. Но точно. Мальчишки сказали, что можно, потому что этот дядька сейчас в городе живет, а приезжает сюда только в выходные.

Думать было некогда, тем более о неприкосновенности чужой собственности. Нужно решать. Антон, полностью готовый, одетый, со своим любимым рюкзачком на плечах, уже выглядывает из домика наружу.

— Уходим, — торопится Х. и гасит свет.

Бежать…

Сначала переждать, отсидеться. Не пешком же в город идти, с девятилетним ребенком? Дверь в руках опытного слесаря взламывается с рабской покорностью. Соседская дача в самом деле оказывается пустой, и не дача это вовсе, а полуобжитой сарай, непригодный для сдачи внаем. Времянка, в которой они жили, и то благоустроеннее. В общем, лучше не придумать — тихо, грязно, незаметно. Заячья нора. Хотя, живут ли зайцы в норах? Но решать все равно надо, никуда не деться — надо что-то делать, если уж тебе повезло родиться мужчиной… Во-первых, ни в коем случае не включать свет. Хорошо ли Антон это понял, хорошо ли запомнил? Свет отныне как бы не существует. Во-вторых, если мальчик захочет кушать, он может залезть в холодильник и чего-нибудь поискать — здесь, к счастью, холодильник предусмотрен. Но лучше всего лечь на диван и попробовать заснуть. А папе пора идти. Ненадолго, просто позвонить в город, опять к почте, так что нечего бояться, папа скоро вернется — ложись, и спи, Антон, будь мужчиной…

Да, опять к почте. Куда еще, если междугородный телефон-автомат есть только там. Участок выходит на другую улицу, не ту, где отец с сыном снимали дачу, а на параллельную. Это хорошо. Участки идут в два ряда между улицами, все очень просто, очень удачно.

Темный нервный путь, полный страшных невидимых шорохов. Затем центральная поселковая магистраль, освещенная только редкими окнами. Фонари пока не горят: ведь белые ночи сейчас, роскошная пора русского Севера, ведь должно быть светло, как днем. Кто же предполагал, что бесконечная низкая туча сделает белую ночь нормальной ночью?

А старики, наверное, сопротивлялись. Наверное, попросили нежданных гостей удалиться, и сделали это слишком решительно. Они такие — бескомпромиссные. Были бескомпромиссные… Но кому и зачем понадобился скучный небогатый работяга, не занимавшийся в своей жизни ничем сколько-нибудь интересным? Зачем перерыли комнату? Опять искали какую-то «косметичку»? Но как вообще обнаружили эту дачу, если Х. с сыном якобы на море?

Вопросы.

Он вытаскивает из пиджака тряпочный мешочек, сшитый еще женой. В мешочке оглушительно звякает. Жетоны для телефона-автомата. Не забыл, взял их с собой, покинув новое убежище — весь запас жетонов, привезенный из города. Думал, ни одного не потратит, никому ведь не собирался звонить, отдохнуть хотел от города и от людей, но теперь выясняется, что без этих маленьких шедевров современной чеканки он бы погиб. Он бы попросту сошел с ума — для начала. Или он уже сошел с ума? Вот и почта, темная, неприветливая, настороженная. Запертая, конечно. Хорошо, что телефон на улице, иначе бы — гибель, сумасшествие, конец света…

Прежде всего — знакомому из прокуратуры. Это один из клиентов, которому Х. регулярно ремонтировал автомобиль частным образом. Брал по честному: стоимость деталей плюс затраченное время. И работал качественно, не как другие. Вдруг гражданин советник юстиции сумеет рассеять стремительно сгущающийся кошмар?

Знакомый спит. Но сразу просыпается, едва слышит извиняющийся голос Х., сразу спрашивает: «Откуда звонок?» Из Ялты, откуда же еще. Приходит очередь Х. спрашивать: знает ли знакомый из прокуратуры хоть что-нибудь? Знает. «Трудно этого не знать, родной, ведь именно ты убил начальника аэропорта», — шутят на том конце линии связи. «Сейчас не до шуток», — умоляет Х. За что его разыскивают, почему по телевизору показывали его фотографию, выдранную из тоненького семейного альбома?

«Какие могут быть шутки!» — безобразно орет юрист. — Начальник аэропорта мертв, а главный подозреваемый — Х. Ты зачем звонишь, придурок!» — вот как орет рассерженный страж законности, заполняя эфир густым начальственным басом.

Шок. Ледяная вода за шиворот.

А как же почтальон? Почтальона убили или нет?

Какого почтальона! Ах, вот какого?.. Нет, ничего конкретного знакомый сообщить не может, про почтальона ничего не слышал, и вообще — делом гражданина Х. занимаются другие ведомства, не по телефону будь сказано, так что он бы советовал явиться с повинной, хотя, если по-дружески — строго между нами, договорились? — лучше всего будет раствориться в воздухе, ни в коем случае не сдаваться, потому как высшая мера по этому делу обеспечена, и только при большом везении — срок по максимуму.

Будто удар в солнечное сплетение — нечем дышать. В муках выдавливаются остатки воздуха: он ни в чем не виноват, не замешан, все это бред, возмутительная ошибка! Объяснят ему, что происходит, или нет? Гады, ублюдки, садисты в погонах…

И его наконец понимают. Его просят перезвонить минут через десять-пятнадцать, обещают навести справки. Ну, справки — громко сказано, просто душою щедрый советник юстиции звякнет туда-сюда ребятам, поспрашивает тех, кому в такую поздноту можно звонить. «Спасибов» не надо, только монеты тратить. Посмотрим на часы и убедимся, что «спасибо» за такой пустяк много, вполне хватит ящика водки…

Следующий из намеченных по плану разговоров, увы, не получается. Почему-то трубку снимает не продавщица! Х. хотел быстренько взять у нее оставленный бандитами номер телефона, не догадался сделать это сразу в прошлый звонок. Но отвечает какой-то мужчина: «Алло», — говорит. Голос очень знаком. О, Господи, чей же это голос? Нет, никак не вспоминается, мозги подводят, да и слух далеко не музыкальный, отвратительно распознает мужские голоса… Зато хорошо угадывается женский — там же, в комнате, недалеко от аппарата, кричит и рыдает: «Не надо! О-о-ой! Не надо!.». Х. кладет трубку.

Как в тумане.

Выждав положенное, он снова звонит знакомому сотруднику прокуратуры, все еще на что-то надеясь. Но тот уже сух и официален: мол, нечего дурака валять, ты же убийца. И вовсе это не бред, и не перебивать! Служащего вашего почтового отделения действительно зверски прикончили, в его же собственной квартире, сначала подрезали сухожилия под коленками, чтобы ноги не работали, потом порезали руки, и только потом… Ишь ты, «бред»! Пытали парня, что ли? Слышишь, Х., тебя спрашивают! Почему тебя? Потому что в квартире убитого нашли спрятанное письмо, заготовленное на всякий случай, где он описал все, что ему известно. Короче, бедолага раскрыл, чем наш герой занимался на досуге, пытался нашего героя шантажировать, вот и поплатился жизнью.

Преступнику жарко, он нескончаемо потеет в телефонной кабине, не справляясь с бунтующими железами. Душная тьма сгущается вокруг этого человека. А дождю никак не начаться. Человек мечется в стеклянной западне, гнев его не находит адекватной словесной реализации: неужели криминалисты всерьез интересуются досугом отца-одиночки? А представляют ли они, каково это — с маленьким ребенком без матери? И каков теоретически может быть досуг у главы такой семьи, и есть ли он вообще — «досуг»! Да, Х. кое-чем странным занимался: модели с сыном мастерил, деревянные детали вытачивал, а когда тот спать ложился, кроссворды решал под телевизор… Советник юстиции смеется. Нехорошо, недобро веселится, как они там в прокуратуре умеют.