Предатели по призванию - Щербаненко Джорджо. Страница 6

– Выкидыши бывают только у тех, кто хочет детей, а у тех, кто не хочет, их и динамитом не выбьешь.

Он поднял голову и стянул перчатки.

– Хирургическое вмешательство займет всего несколько минут, но потом вам придется полежать по меньшей мере три часа.

– Я посплю, – сказала она. – Можно еще закурить?

– Да.

– Люблю курить лежа. Вы не дадите мне сигареты из сумки?

– С превеликим удовольствием! – Он открыл черную атласную сумочку – так, чтобы она видела, – вытащил пачку «Паризьен» и зажигалку.

– И сами угощайтесь.

– Благодарю вас.

Сперва он театральным жестом поднес ей зажигалку, потом прикурил сам; бутафорить он уже научился, иначе не выжить, теперь хоть на сцену «Пикколо», Стрелер, разумеется, отшлифовал бы его мастерство, но задатки паяца у него, безусловно, есть, поэтому он продолжил сценический диалог:

– И когда же свадьба?

Свою реплику он произнес тихо, почти с нежностью (если девица перед операцией вздумает его соблазнить, у нее, пожалуй, что и получится, может быть, это даже входит в сценарий).

– Ох, не напоминайте – завтра!

Она лежала, подогнув ноги (кушетка была для нее коротковата), и пускала колечки дыма в потолок. Черные волосы, не очень длинные, но густые, разметались по белой подушке; черты лица несколько резковаты, даже вульгарны, к примеру, скулы чересчур выступают, однако это лицо так и обволакивает тебя волнами чувственности.

– Как, прямо завтра? – В очередную свою реплику он вложил не удивление, а смиренную покорность судьбе.

– Куда денешься! – Еще одно колечко дыма поплыло к потолку. – Нет ли у вас выпить чего-нибудь покрепче, чтоб забыться?

– Сейчас поищу.

Он снова вышел на кухню. Там, кажется, еще стоит бутылка виски, а то и две, оставшиеся со времен микеланджеловского Давида – того парня, которого он вылечил от алкоголизма. Действительно, одна бутылка была полной, в другой – половина. Он взял початую, стакан и покосился на Маскаранти; тот не отрывал взгляда от кастрюли с инструментами.

– Закипело.

– Пусть покипит минут десять, потом позовите меня, – сказал он и вернулся в кабинет.

Она еще не докурила, и, хотя окна были открыты, дым сквозь задернутые шторы не успевал выветриваться.

– Вот, есть виски, полбутылки вам хватит?

– Налейте. – Она приподнялась на подушке и, опершись на локоть, сделала хороший глоток. – Если б вы знали, как на душе погано... да нет, мужчинам этого не понять.

– Чего не понять?

– Не понять, что значит выходить замуж за того, кто не мил. Что правда, то правда, мужчинам этого не понять.

– Ладно бы только это, хуже другое...

– Что?

– С любимым расставаться – вот что! Дайте еще закурить.

Дука протянул ей пачку, щелкнул зажигалкой, после чего она продолжала:

– Мы с Сильвано уже неделю трахаемся, и нам обоим так погано, оттого что скоро всему конец.

Какая прелесть – ложка романтики в бочке дерьма, если можно так выразиться. Женщина – всегда самое слабое звено в цепи. Как бы в подтверждение его мыслей она сказала:

– Не давайте мне много пить, а то я разболтаюсь и даже через три часа не выкачусь отсюда.

– Не пейте, кто вас заставляет? – Рассчитанным жестом он потянулся к стакану, будто собираясь его отодвинуть.

– Нет-нет, не убирайте, поглядела в я на вас, как бы вы не стали пить, когда наутро вам надо было с мясником под венец идти. – Она отобрала у него виски, еще как следует хлебнула и, не ставя стакан на место, о чем-то задумалась.

Так, значит, жених ее – мясник. Уже легче: Маскаранти его мигом установит, вряд ли завтра так уж много мясников женится, возможно, всего один.

– Вот что, – сказал Дука, – пожалуй, здесь надо немного проветрить, я погашу свет и раздвину занавески.

– Простите, я вам тут надымила.

– Да нет, что вы, – мягко отозвался он из темноты, раздвигая шторы и впуская в комнату прохладную миланскую ночь, – просто в этой квартире плохая вентиляция.

– Раз уж окна открыты, дайте-ка мне еще сигарету, сами прикурите. – Последние слова она произнесла тягуче и томно.

Он поглядел на красноватый огонек окурка у нее между пальцами.

– Вы много курите, вам не кажется?

С этой помойкой надо быть начеку. Загадочный посетитель, о котором он знает только, что его зовут Сильвано Сольвере, подсунул ему эту потаскуху, и она вешает ему лапшу на уши наверняка с какой-то своей целью. Да, надо быть начеку, он больше не имеет права на ошибки – слишком много наделал их в своей жизни.

– Спасибо, – протянула она, когда Дука подал ей зажженную сигарету. – А знаете, мне здесь даже нравится, особенно когда темно и такой вот ствол рядом – я вас имею в виду.

При слове «ствол» он поморщился, но в то же время ему вдруг стало смешно: с какой наглой самоуверенностью они держат всех остальных за болванов.

– А мне не нравится! – отрезал он.

– Да ладно, хватит беситься, а то, чего доброго, мне здесь еще больше понравится. Я ж вас предупреждала, что люблю таких сердитых петушков.

Он даже слегка растерялся: а вдруг это вовсе не ловушка с целью испытать его на прочность?

– Десять минут прошло, – донесся из прихожей голос Маскаранти.

Дука задернул шторы и снова зажег свет. Она лежала совершенно голая.

– Это ни к чему, – сухо сказал он. – Прикройтесь.

– Ну позлись, позлись еще малость, я вижу, ты хочешь совсем меня с ума свести!

– Прекратите, иначе я вас живо отсюда налажу!

– Во-во, наладь меня, иди сюда и наладь!

О Боже, вечно ему попадаются вот такие подарочки! Ну как теперь быть с этой нимфоманкой?! Он подошел к кровати, схватил ее за волосы и, прежде чем она успела опомниться, ударил ребром ладони промеж глаз – не со всей силы, правда. Пощечины в таких случаях не помогают, они бы ее еще больше распалили, а от этого удара она задохнулась, обмякла, но сознание не потеряла, только весь ее пыл сразу угас, и на какое-то время она сделалась совсем пассивной.

– Одевайтесь. Я сейчас вернусь. – Он поднял лифчик и комбинацию, которые она бросила на пол, прямо на окурки, положил их на стол и пошел на кухню.

Когда он вернулся с простерилизованными инструментами з судке, она, уже одетая, сидела на постели.

– Чего это вы со мной сделали? У меня голова кружится, как в Риме, когда нажрусь баранины и накачаюсь вином – ей-богу, так же!

– Сейчас пройдет, посидите.

Он поставил на стол судок, отодвинув чулки и трусики. Потом открыл кожаный чемоданчик, который лежал на стуле, – отличный медицинский чемоданчик, подарок отца, со всеми необходимыми инструментами и специальным отделением для средств первой помощи, – и достал два тюбика и коробочку (их он специально приобрел, как только решил для себя, что согласится на эту операцию).

– Еще сигарету и виски, – ворчливо потребовала она. – Мне уже лучше, и я вас прощаю, но взамен вы должны научить меня этому удару.

Ишь ты, теперь у нее спортивный интерес пробудился.

5

Пачка «Паризьен» была пуста, но в сумочке нашлись еще две. Он подал ей нераспечатанную пачку и зажигалку, налил виски, а затем, вместо того чтоб готовиться к операции, взял стул и уселся напротив.

– Скажите, вам действительно так уж необходима эта пластика?

Подобный вопрос ошарашил ее не меньше, чем удар по лбу, однако теперь она пришла в себя гораздо быстрее:

– А ваша какая печаль? Делайте, что вам положено, да поживей!

От прежней чувственности не осталось и следа, на лице читалась одна враждебность. Что ж, тем лучше: он предпочитает иметь дело с врагами.

– Ладно. Ложитесь.

– Мне будет больно?

Он надел перчатки, еще раз сбрызнул их спиртом.

– Нет.

– Простите, что нагрубила вам.

Не утруждая себя ответом, он вставил шприц в ампулу с анестезирующим средством, потом продезинфицировал спиртом и помассировал место укола.

– Если б вы знали, как я извелась, – продолжала она.

Он молча вонзил иглу в самый чувствительный кусочек ее юного тела; она слегка вздрогнула.