Венера без лицензии - Щербаненко Джорджо. Страница 5

Они вышли и направились к машине странного младенца. Это была, как он и предполагал, темно-синяя «Джульетта» с серой обивкой внутри и без радиоприемника: радио в автомобиле – дурной тон. Он знал, что доехать от холма, на котором возвышалась вилла, до Инвериго можно за несколько минут, однако уже в следующий миг после того, как Давид уселся за руль, вилла стремительно взмыла в небо, улица у подножия холма как будто врезалась ему в физиономию, затем последовало несколько встрясок, сопровождаемых ослепительными вспышками (он едва успел сообразить, что это фары встречных машин), и «джульетта» застыла на месте.

– Ваш отец упоминал, что вы любитель быстрой езды, – заметил Дука, – но он не сказал, что вы к тому же водите блестяще.

Улица была узкая и кривая, и в сезон самого насыщенного движения требовалось действительно немалое мастерство, чтобы ехать по ней на такой скорости.

Чем больше он пытался разговорить своего угрюмого пациента, тем более его речи напоминали глас вопиющего в пустыне. Давид слова не сказал по собственной инициативе, только отвечал на вопросы, ограничиваясь по мере возможности лапидарным «да». Сперва Дука повел его в бар.

– Можете спокойно выпить виски, сегодня вечер отдыха.

Ресторан, который, как и вилла, разместился на холме, был оформлен под сельский ночной клуб с некоторым уклоном в сторону танцзала. Обращенная в сад веранда была почти пуста; создающие интим канделябры высвечивали всего несколько парочек. Двое юных грешников танцевали под музыкальный автомат, но в двадцать два ноль-ноль, как гласило объявление, здесь должен был играть «потрясающий оркестр» – такая формулировка предполагала по меньшей мере пятьдесят музыкантов, но инструментов на оркестровой площадке было всего четыре.

На террасе стояли накрытые столики, что позволяло надеяться на быстрое обслуживание: в течение часа, а то и меньше, им, скорее всего, подадут полузамороженную ветчину, вполне приличную заливную курицу и более чем скромный салат «каприз». Главными преимуществами этого заведения были свежий влажноватый воздух и вид на город, испещренный светящимися точками домов, небольших вилл и фонарей, протянувшихся цепочками до самой Паданской равнины.

Давид ел с видимым усилием; к вину тоже почти не притронулся и, уж конечно, не стал более словоохотливым. Оставив его ковырять вилкой в салате, Дука подошел к стойке бара. В прейскуранте значилось три сорта виски. Он принес и поставил на стол сразу три бутылки.

– Вам какая марка больше по вкусу? Мне все равно.

– Мне тоже.

– Тогда выберем самую большую бутылку. Я не взял ни лед, ни содовую, решил, что вам они не понадобятся.

– Да, я не разбавляю.

– И я. – Он плеснул ему виски в стакан из-под вина. – Ну вот, а теперь, когда вам захочется выпить, наливайте себе сами, а то за разговором я могу отвлечься, нам ведь многое надо обсудить.

Он снова принялся задавать вопросы: это был единственный способ хоть что-то выведать у его спутника. Давид отвечал по-прежнему нехотя; с танцевальной площадки доносилась музыка «потрясающего оркестра»; в небе над верандой зажглись первые звезды.

– Да, мать была очень высокая, – последовал ответ на заданный вопрос. Она родом из Кремоны – еще один ответ. Нет, он не любит море, а мать очень любила. У них дом в Виареджо, но после смерти матери они туда ездили всего один раз. Нет, у него никогда не было постоянной девушки.

– Ну не то чтоб постоянной, – настаивал Дука, – а просто девушки, с которой вы встречались несколько дней подряд, скажем, неделю?

– Нет.

Беседа начинала его утомлять. Он налил Давиду еще виски: после первой порции тот держался прямо-таки стоически. На этот раз Дука наполнил стакан почти до краев.

– Хоть в лучших домах это не принято, но я решил экономить усилия. Знаете, почему? Потому что мы теперь будем говорить о женщинах, и я надеюсь, одними разговорами дело не кончится. С тех пор как я последний раз держал за руку девушку, минуло три с лишним года, если быть точным – сорок один месяц. Я проснулся рядом с ней и увидел, что держу ее за руку. Она еще спала, а потом проснулась и убрала руку. С тех пор прошел сорок один месяц. Не думаю, что смогу и дальше соблюдать это отнюдь не добровольное воздержание.

Ему показалось, что он вот-вот проникнет в бункер, где забаррикадировался мальчик.

– По-моему, тут вам больших возможностей не представится. – Ответ был чересчур длинный для Давида.

– А вот мы сейчас проверим.

Дука вновь оставил его одного под звездами и через бар прошел на танцплощадку. Она понемногу заполнялась, но мужчин было немного, хотя они очень шумели. Одну за другой он пересмотрел всех более или менее приличных девиц. Если не считать слишком чопорных миланок (к тому же все они были со спутниками), вид у остальных девиц уж очень простецкий – пластмассовые бусы, прически, сооруженные какой-нибудь подружкой – ученицей парикмахера, марсианские позолоченные сандалии. Но Дука и простушкам давно перестал доверять. Вернувшись за столик, он с удовлетворением обнаружил, что Давид прикончил свой стакан, и потащил его танцевать. Тот шатался не больше прежнего: после определенной дозы люди либо вновь обретают равновесие, либо засыпают.

– Я не умею танцевать, – сказал Давид.

Они уселись за новый столик, поодаль от оркестра, в одном из самых интимных уголков ресторана.

– Зато я умею.

Поскольку официант жадно пожирал их глазами, он заказал еще бутылку виски и затем пригласил на танец самую что ни на есть простушку, даже ненакрашенную. По окончании танца та соблаговолила угоститься лимонадом за их столиком.

– Только ненадолго. Меня отец отпускает до одиннадцати, я, бывает, на часок задержусь, но не дай Бог, если он проснется!

– Какая жалость! – вздохнул он. – Мой друг живет тут неподалеку, на вилле, и у него есть стереопроигрыватель с потрясающими пластинками.

При слове «вилла» девица впала в задумчивость; при первых звуках оркестра он снова повел ее на площадку и, нежно обняв, стал что-то нашептывать ей на ухо. Простушка оказалась не так проста, чтоб не понять устремления двоих мужчин в такую звездную ночь, и еще до окончания танца согласилась поехать на виллу, прихватив с собой подругу.

– Только ненадолго, самое позднее – в половине первого вы проводите нас домой, – твердила она уже явно для очистки совести, причем срок возвращения продлила на полчаса.

Оставив его минуты на три, она явилась с подругой. Они были как два платья, сшитых по одной выкройке, только разного цвета – одна блондинка, вторая брюнетка. Впрочем, схожесть проявлялась не в чертах и не в одежде, а в общем облике. Девицы страшно обрадовались, когда он закупил всяких бутылочек, очень одобрили «джульетту» и приготовились к приятной беседе в машине, однако скорость сто двадцать километров в час отбила у них охоту разговаривать, и они перевели дух только уже перед воротами виллы.

– Не люблю такие гонки, – сказала брюнетка (кажется, ее звали Мариолина, а может, Мариолина – это подруга?). – На обратном пути обещайте ехать помедленней, не то мы пойдем пешком.

Давид стойко сохранял равновесие, разве что был немного напряжен и не произнес ни одного слова. Зато Дука говорил за всех: раз уж ты решил посвятить себя делу социального возрождения, так иди по этой стезе до конца. Не правда ли, доктор Дука Ламберти (встряхивание головой), кому как не вам, доктор Дука Ламберти (снова встряхивание), стать зачинателем социального возрождения (ах, какой тонкий юмор!), освободить человечество, воплощенное в данный момент в лице Давида Аузери, от язвы алкоголизма... Или же освободить от страха смерти человечество, принявшее облик синьоры Софии Мальдригати, у которой глаза мутнели от страха, едва к ней приближался главный врач – любитель похабных анекдотов... Вам предстоит избавить человечество от зла, вы по профессии избавитель, поэтому в течение часа без умолку болтаете с девушками и с Давидом, поэтому возитесь с этим чертовым стереопроигрывателем... Однако проигрыватель оказался безнадежно сломан, и тогда одна из двух простушек включила радио и настроила его на «Рим-2». А он все говорил и говорил, точно конферансье под аккомпанемент танцевальной музыки.