Ветры Гата - Табб Эдвин Чарльз. Страница 9

– Деньги? – Эли удивленно поднял брови. – Здесь?

– Они могут немного заработать на туристах. – Пирс не желал подробно обсуждать эту тему. – Между бурями я нанимаю их для разных работ. Я плачу им химическими концентратами.

– Благотворительность, брат?

Пирс заметил иронию.

– Я делаю, что могу, – настаивал он упрямо. – Я не могу сделать больше.

Брат Эли промолчал. У него был большой опыт в сокрытии своих эмоций, почти такой же большой, как и в искусстве читать эмоции собеседника. Резидент в конце концов станет очень богатым человеком. Но он будет несчастен. Лед в его стакане зазвенел, когда он поднес его к носику трубки наполнителя. У него было много причин чувствовать свою вину.

– К черту все, брат, – сказал он грустно. – Я делаю все возможное.

Эли встретил Дина после того, как ушел из квартиры резидента. Монах напрягся, увидев кибера. Оба чувствовали взаимную неприязнь. Вселенское Братство не доверяло Киклану. Киберы не любили монахов.

Они посмотрели друг на друга. Дин в богатом алом халате, Эли в тусклой домотканой рясе. Один не мог ничего чувствовать, другой привык к несколько иному.

– Прекрасный день, брат, – сказал Эли мягко. После того как молчание было нарушено, Дин не мог больше игнорировать монаха. Было бы нелогичным вызывать раздражение. Киберы не ищут врагов и стараются подружиться с каждым.

– На Гате всегда день, – сказал он по обыкновению мягко, в его хорошо поставленном голосе не было никаких раздражительных ноток. – Вы только что прибыли?

– На последнем корабле, который прибыл на эту планету перед бурей. – Эли чувствовал неприязнь собеседника, как собака, которая чует гнев или страх. – Вы один?

– Я служу Матриарше Кунда.

– Естественно. – Эли отступил в сторону. – Я не должен задерживать вас, брат. Идите с миром.

Дин поклонился, легонько, едва заметно наклонив голову и пошел своей дорогой. Его личные комнаты охраняли двое из его свиты, молодые, крепко сложенные ребята, новички Киклана, числящиеся его личными помощниками.

– Полная изоляция, – приказал Дин. Даже команда не изменила мягкий тон его голоса. Не было никакой нужды подчеркивать эмоции звуком. – Не допускайте никакого вмешательства никакого типа ни по какой причине. – В своей комнате он лег на спину на узкую кушетку. Коснувшись браслета на запястье левой руки, он включил энергию. Прибор гарантировал, что никто не сможет шпионить за кибером, никакой сканер или электронное подслушивающее устройство не сможет работать вблизи него. Это была простая предосторожность.

Расслабившись, он закрыл глаза и сконцентрировался на формуле Самачази. Постепенно он потерял чувство вкуса, запаха, осязания и слуха. Если бы он открыл глаза, он бы был слеп. Замкнутый внутри черепа, его мозг отказался отвечать на внешние раздражения. Мозг стал чистым интеллектом, его мыслительные способности стали единственным проявлением его жизни. Только тогда вживленные элементы Хомочона стали активными. Вскоре наступила гармония.

Дин по-настоящему ожил.

Каждый кибер чувствовал это по-разному. Лично для него каждая дверь вселенной открылась и впустила в сияющий свет правды. Он был живой частью организма, который растянулся через весь космос на бесчисленных кристаллических капельках, каждая из которых сияла разумом. Нити соединяли одну с другой так, будто он видел покрытую росой паутину, растянувшуюся в бесконечности… Видел ее и был частью ее; был ею и в то же время самим собой, разделял и в то же время обладал огромным скоплением умов.

В центре этой паутины находилась штаб-квартира Киклана. Глубоко в центре одинокой планеты, спрятанный под толщей километров скалы центральный разум поглощал его знания, как губка впитывает воду. Не было никакой словесной связи, только умственное единение в форме слов; быстрое, почти мгновенное. Биологическая передача информации, в сравнении с которой даже суперрадио было самой медленной черепахой.

«Принято подтверждение о предусмотренном развитии ситуации на Гате. Продолжайте следовать инструкции».

Это было все.

Остальное было слабым умственным отравлением.

После гармонии всегда наступал период, во время которого элементы Хомочона переходили обратно в состояние покоя, и органы тела начинали перенастраивать себя под умственным контролем. Дин парил в черной пустоте, и в это время он чувствовал странные воспоминания и непережитые ситуации – обрывки мыслей других разумных существ, отбросы других умов. Мощь центрального разума огромного кибернетического комплекса была сердцем Киклана.

Когда-нибудь он станет частью центрального разума. Его тело состарится, чувства притупятся, но ум всегда останется таким же активным. Тогда его заберут и освободят его разум от мешающей плоти так, что он сможет соединиться с остальными повешенными в цепи обнаженных мозгов, омываемых питательной жидкостью. Тысячи и тысячи таких мозгов, собравшиеся в конце концов вместе.

Возможно, миллионы таких мозгов. Миллионы освобожденных разумов, работающих над решением проблем вселенной.

Гигантская структура, от которой не может быть никакой защиты.

Глава 5

Меган вышел из церкви, ощущая во рту сильный вкус вафли; эйфорическое снадобье, которым она была пропитана, сняло его депрессию. Он всегда чувствовал себя так после прохождения очищения. Он чувствовал силу, и координацию, и полноту внутреннего покоя. Такое чувство держалось некоторое время, затем начинало пропадать. Тогда, если он еще находился у церкви, он шел обратно за другой вафлей.

Он нашел Дюмареста на берегу, на дюне. Дюмарест сидел и смотрел на море. В одной руке он держал большой пучок травы и медленно протягивал каждый стебелек между зубами. Примерно после каждой дюжины стебельков он сглатывал собранный сок. Высосанная трава лежала кучей у его ног. Ему не хватало пищеварительной системы, которая могла бы превратить целлюлозу в пищу.

Меган присел на корточки рядом с ним. Набрав камушков, он лениво стал бросать их в воду. Дюмарест выплюнул стебель травы.

– Ну что, ты очищен, накормлен и в здравом уме?

– Тебе не следует шутить над Братством, – возразил Меган. – Монахи делают много полезного. – Он почувствовал неожиданную необходимость поделиться своей удовлетворенностью. – Почему ты не пойдешь туда, Эрл? По крайней мере, тебе достанется вафля.

– Ты так думаешь? – Дюмарест возился с большим пучком травы. – Я не знал, что ты такой религиозный.

– Я не религиозный, – Меган быстро отвел обвинение. – Ну, не по-настоящему. Первый раз я пошел к ним, когда был на Лунде. – Он посмотрел на Дюмареста. – Нет, неправда. Я думал, что мне необходима помощь. Я нуждался в успокоении. Монахи дали мне это.

– И с тех пор ты посещал церковь?

– Некоторым образом. Ничего особенного, ты понимаешь. Но, если есть церковь и у меня есть время… – Меган закопал носок башмака в песок. – Это не приносит никакого вреда.

– Никакого?

– А разве нет?

Дюмарест не ответил. Он думал о долгом походе вдоль берега, о трате последних денег ради человека, которого Меган имел все основания считать мертвым. Высшая Этика была глубоко вбита в него. Дюмареста позабавило то, что в определенном смысле Братство спасло ему жизнь. Когда-нибудь он сможет поблагодарить их.

Он протянул пучок травы между зубами и сглотнул безвкусную мякоть. Мрачными глазами он рассматривал море. Там, под волнами, была вся пища, которую мог желать человек, но он не мог взять ее. Единственная лодка утонула, и никто не возьмет его на борт, если бы даже такая возможность была. Он получил репутацию приносящего неудачу.

Может быть, и так. Возможно, он поступил неправильно, перерезав веревку, но он не тратил времени на размышления об этом. Он не относился к людям, которые сожалеют о случившемся.

Особенно, когда будущее выглядело таким мрачным.

Он раздраженно отбросил прочь траву, чувствуя, как голод ворочается в животе. Сок только раздразнил аппетит. Если он вскоре не раздобудет еды, то недоедание превратится в настоящий голод, а вместе с ним придет слабость и убивающая апатия, которая мешает думать и еще больше мешает действовать.