К последнему городу - Таброн Колин. Страница 25

Потом Роберт погрузился в собственное ужасное понимание того, что произошло.

Он ушел от остальных на несколько ярдов в джунгли, чтобы остаться одному. Он думал: «Вот теперь я все понимаю. Ну конечно. Проводник с погонщиками и не собираются возвращаться. Должно быть, они знали, что этот район опасен. Они знали это с самого начала».

Сейчас, в полдень, в джунглях царила тишина. Так же тихо, как и среди развалин. Куда теперь идти? Дорога была только одна, и однажды им придется пройти по ней назад. Без проводника, без Франциско.

Он повернулся к поляне, на которой стояла Камилла и напротив нее – индейцы. Казалось, она стояла там такая далекая от него, и это снова встревожило Роберта. Он удивился тому, как она выглядит: она единственная казалась здоровее, чем когда они отправились в это путешествие. Ему захотелось подойти к ней, но он знал, что она заметит, как трясутся его руки. Она еще не поняла, в какую ужасную ситуацию они попали, и Луи тоже не понял.

Роберт вытащил блокнот и заставил себя начать писать. Ему надо запомнить все в мельчайших подробностях. Самое главное – эти подробности. То, что у этих людей исчезли подбородки, и они сделались похожими на детей с лицами, круглыми как луна. Блеск клинков мачете. Особенный свет в джунглях. И то, как шел Франциско. Важно все.

Франциско. Как об этом напишешь? Доброта никогда не была ни убедительной, ни интересной. Но он написал: «Семинарист просто поражает. Может быть, любовь сама по себе очень проста. Неделима, как протон. Он всего лишь обычный мальчик: длинные волосы на маленькой голове. Кожа цвета слоновой кости. Он шел через поляну, как Христос на Голгофу. Этот человек и его христианский долг. Пристыдил нас всех. В его крови – непоколебимость конкистадора».

Он перестал писать. Слова стали расплывчатыми, их было сложно читать. Теперь у него остался только этот блокнот – на все дни, которые были у них впереди, так как остальные бумаги остались с мулами. Он попытался написать что-нибудь еще, поддерживая одну руку другой. Поляна предстала перед ним, как картина, и он внимательно рассматривал ее. Она была залита ярким светом, на ней все было спокойно. Индейцы стояли молча, широко расставив ноги, с серьезным видом. Франциско все еще сидел на пне, опустив голову. Ярко светило солнце. Через пару минут Роберт снова перестал писать. Его руки удерживали ручку с большим трудом. Такую сцену невозможно описать. Если бы только он смог найти подходящие слова, он бы все понял и перестал дрожать. Но он не мог описать ни этих людей, ни то, что происходит. Не было ни слов, ни объяснений, и он чувствовал себя беспомощным. Слова успокаивали, но теперь они находились целиком во власти этих людей, кем бы те ни были, а остальные путники об этом даже не подозревали. Он посмотрел на Камиллу и понял, что больше не в силах этого выносить. Она сняла куртку и теперь сидела на солнце. Ее руки и шея сильно загорели. Она ждала проводника, который ушел. Больше всего на свете Роберту хотелось, чтобы индейцы исчезли в лесу, но, естественно, они этого не сделали. Им было мало одного Франциско. Они все еще угрожающе смотрели в их сторону. Роберт отвел взгляд. Даже если бы ему и удалось написать что-нибудь еще, какое бы это имело значение? Он стал смотреть на голубой круг неба над поляной.

Первым шел самый высокий погонщик, он нес радио, из колонок которого лилась поп-музыка из Лаймы. За ним с раздраженным видом шагал проводник в бейсболке, а дальше показалась целая вереница людей и животных с навьюченными на них коробками, палатками и канистрами. Роберту на миг показалось, что свет в лесу переменился, как будто только что закончилось солнечное затмение. Ядовитое свечение, исходящее от джунглей, прекратилось, и сквозь ветви деревьев пробился обычный свет.

Они подождали, пока караван из мулов не подойдет поближе. Луи проворчал: «Как нельзя вовремя!» – и, наклонившись, взял Жозиан за руку. Камилла натянуто улыбнулась. Один из мулов сбился с пути, сказал проводник, и пришлось потратить некоторое время, чтобы найти его и привести к остальным. Он погасил окурок о камень и стал слушать о том, что здесь произошло. Посмотрев на свои часы, Роберт с удивлением отметил, что проводник отсутствовал не больше часа. Но, черт побери, кто все эти люди, спросил он, указав на индейцев, и чего они на самом деле хотят от них? Напряжение начало понемногу отпускать Роберта.

– Это лесные индейцы, – ответил проводник. – Мачигуэнга. Они думают, что охраняют эти джунгли. И еще они почему-то считают себя инками.

Он сердито пошел к ним, а погонщики принялись спокойно болтать о своих делах, подтягивая подпруги и поправляя поклажу.

Путешественники смотрели, как индейцы собрались вместе, чтобы встретить проводника. Казалось, он обращается к ним с какой-то речью, когда они обступили его тесным кольцом. Индеец, который стоял над Франциско, подобно палачу, оставил свой пост и присоединился к остальным. Один раз они услышали резкий голос злобного индейца, потом он затих, и теперь, казалось, проводник стал рассказывать им какие-то анекдоты. Даже Жозиан с трудом поднялась на ноги и наблюдала за проводником. Она пробормотала:

– Бедный Франциско.

Луи заворчал. В этом молодом человеке было что-то приторно-трогательное, думал он. То, как он сидел на пне, опустив голову и скрестив запястья, хотя их никто и не связал. Эта сцена напомнила Луи полотна – как там его? – Гвидо Рени или Гверчино. Эта слащавая агония. Фигура Христа в терновом венке, подвергающаяся сентиментальным побоям. Отвратительная штуковина из семнадцатого века. А тут вот этот парнишка с ухмыляющимися глазами и голой шеей, застывший в искусственной позе на освещенной поляне в самом центре сцены, окруженной этим мерзким лесом. Хуже того – теперь они должны еще и благодарить его.

Теперь проводник раздавал индейцам сигареты. Они закурили и погрузились в свои мысли, в то время как он продолжил разговор с самым старым и самым молодым из индейцев. Подошел повар, раздал немного печенья и старые одеяла. Индейцы стали медленно расходиться. Франциско встал и пожал руки индейцам. Некоторые из них даже смеялись, снова исчезая в лесу.

Когда проводник, а следом за ним и Франциско, подошли к путешественникам, проводник пренебрежительно сказал:

– Они просто хотели получить от вас что-нибудь. – Он рывком надел на спину рюкзак. – Мачигуэнга – очень бедный народ. Они надеялись раздобыть у вас сигарет и одежды.

В тот вечер Роберт с удивлением обнаружил на плечах у Камиллы следы от своих ногтей. Они проступили на коже как немое обвинение.

Глава одиннадцатая

Они разбили лагерь над рекой, возле деревни Виста-Аллегре; но она только называлась деревней. Двенадцать лет назад банда «Сендеро Луминосо» полностью уничтожила ее, и от нее почти ничего не осталось, кроме огороженного частоколом здания школы, построенного из древесных стволов и крытого тростником. На закате из леса появились трое ребятишек, которые пасли черных свиней в подлеске; они удивленно уставились на путешественников. Тропа за их спинами вела к тем домикам, в которые вернулись фермеры.

Повар приготовил обед во всеми покинутой школе, а Роберт, Камилла и Луи уселись на грубо сколоченные скамьи за такие же грубые столы. Из щелей в тростниковой крыше в комнату падали насекомые. Франциско стало плохо, и он отправился в свою палатку, а Жозиан вновь поглотила лихорадка.

Луи в отчаянии сказал:

– Она не хочет есть. От нее уже почти ничего не осталось.

И подумал: «Это и неудивительно, с такой-то отвратительной едой». А их личные запасы уже подошли к концу. Это оказалось вовсе не одно из обычных недомоганий, мучивших ее, как он сначала думал, а нечто конвульсивное и тревожное.

Именно Камилла в конце концов огласила то, о чем они все молча думали:

– А вам не кажется, что это может быть малярией?

Проводник покачал головой:

– В этих землях нет малярии.