Псы господни - Таманцев Андрей "Виктор Левашов". Страница 25

Солуха. А С-300 он не купит?

Возех. Разве это возможно?

Солуха. Нет, конечно. Мы на Кипр никак ее не продадим... (Пауза.) Я должен понимать, что речь идет о таких (выделено интонацией) деньгах?

Возех. Именно.

Солуха. И человек, обладающий такими деньгами, приедет к вам?

Возех. Человек, который сможет вести переговоры о таких (выделено интонацией) деньгах..."

Нифонтов отложил распечатку в сторону.

— Какие ты видишь возможности для работы по этому направлению? — спросил генерал у сидящего перед ним полковника Голубкова. — Дело практически провалено действиями Пастухова. Московские фигуранты попросту уничтожены.

— Уничтожены только посредники. Картина представляется следующей: таджикские связники до сих пор имели ограниченные объемы сделок, они впервые пробовали организовать крупную поставку и впервые связаны с политическими и военными силами. Таким образом, основные фигуранты нам известны, и они находятся в Душанбе. Это Азим Гузар, Али Амир Захир, некий Возех. В создавшейся обстановке они будут вынуждены либо искать новые каналы для поставки наркотиков, либо должны отказаться от своих планов.

— Что ты предлагаешь, Константин Дмитриевич?

— Послать в Душанбе команду Пастухова под видом покупателей наркотического сырья. Поручить им разведывательную операцию, а если возможно, то и внедрение в эту группировку. Нифонтов задумался:

— Таджики опирались на уголовников. Захотят ли они поверить группе Пастухова?

Ведь у него и его ребят, так сказать, совсем другой «окрас»...

— А что, если послать их под таким «соусом»... Они уничтожили конкурентов. Они хотят перехватить спицынское дело. Они бывшие военные. У них, следовательно, могут быть соответствующие связи с торговцами оружием. Такое положение дел открывает для нас оперативные возможности.

Нифонтов хмыкнул:

— Их увольнение и разжалование во время прошлого чеченского конфликта неплохо вписывается в такую легенду. Хорошо, давай обсудим подробности операции.

Оба офицера подумали также о том, что задание, если оно будет дано, разом решит проблему с группой Пастухова.

Пастухов отказался от ужина, но остался сидеть вместе с семьей за общим столом.

Дочка, Настена, канючила, как она умела, роликовые коньки. И хотя в Затопино была только небольшая заасфальтированная площадка — перед сельсоветом, да и та сплошь изрытая проплешинами, Пастух, из которого Настена вила веревки, обещал ей подумать об обустройстве специальной площадки для катания.

— Вернусь только из поездки, — сказал Пастухов, — и займусь этим.

И тут же на глазах Ольги появились слезы.

— Опять... — выдохнула она.

— С чего ты взяла?! Я же по два раза на неделе по делам езжу.

— Да не пытайся ты меня обмануть, Сережа, я ведь душой все чувствую...

— Ну перестань, Оленька, — Пастухов вздохнул. — Ты же знаешь — надо...

Ему случалось без запинки проходить детекторы лжи, но еще ни разу не удалось обмануть свою Олю, она чуяла серьезные перемены любящим сердцем, удивительным женским чутьем.

— Я тебя не обманываю, Оля. — Он ласково положил ей руку на затылок. — Еще ничего не решено, скорее всего, мы откажемся от этой работы. И даже если ребята решат взяться — задание на этот раз совершенно простое, ничем таким нам не грозит. Веришь?

Ольга опустилась на табурет и тяжело вздохнула.

"Вот она — еще одна моя роль в этой жизни, и, наверное, основная, — невольно думал Пастухов, стоя на службе в маленькой сельской церкви в Спас-Заулке. — Я исполняю ее под режиссурой Управления по планированию специальных мероприятий, которое подчиняется непосредственно администрации президента. Я имею дело со старым сослуживцем — Константином Дмитриевичем Голубковым — и сам даже толком не знаю, что это за управление — не ФСБ, не внешняя разведка, не МВД. Я научился до некоторой степени доверять Голубкову, который не раз уже отстоял наши жизни в грязных играх политиков и спецслужб. Больше того, я почти верю в то, что задания, которые мы выполняем, идут на пользу... Трудно только до конца понять — кому. России? Добрым людям? Здоровым силам в правительстве? Жителям моей деревеньки они идут на пользу — вот это точно, потому что все станки в моей мастерской, где мои односельчане заняты, куплены на гонорары от наших заданий.

Факт остается фактом: мы профессионалы, и время от времени полковник Голубков предлагает нам выполнить задание, которое нельзя поручать разведке или ФСБ. И мы действуем на свой страх и риск — страна немедленно откажется от нас, если мы попадемся на горячем — во имя этой же самой страны..."

Вечерняя служба завершилась. Певчие разошлись, перекрестившись на купола, сторож подметал церквушку. Отец Андрей тушил свечи перед образами, завтра утром их снова зажгут.

Он повернулся на мои шаги, понял, почему я остался после службы, молча посмотрел и, ни слова не говоря, достав из ящика семь свечей, протянул их мне.

И я поставил их перед образами. Две за упокой душ убиенного лейтенанта спецназа Тимофея Варпаховского и убиенного старшего лейтенанта спецназа Николая Ухова по кличке Трубач.

Четыре во здравие, перед Георгием Победоносцем, покровителем воинов.

Во здравие бывшего капитана медицинской службы Ивана Перегудова по прозвищу Док.

Во здравие бывшего старшего лейтенанта спецназа Дмитрия Хохлова по прозвищу Боцман.

Во здравие бывшего лейтенанта спецназа Семена Злотникова по прозвищу Артист.

Во здравие бывшего лейтенанта спецназа Олега Мухина по прозвищу Муха.

И седьмая свеча... За себя? Во свое здравие тостов не произносят, свечей не ставят. Так за что она — седьмая свеча? За то, чтобы приказ, который выполняешь, был не во зло? Вот только боевой приказ всегда во зло — для врага. Тогда, может быть, за то, чтобы отличать вряга от друга, от ни в чем не повинного человека?

Но чаще всего враг — это такой же, как ты, профессионал, который стреляет в тебя. Вот и все. Тогда за что же эта свеча?

И я просто прочел единственную молитву, которую знаю целиком: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного» — и зажег седьмую свечу.