Рискнуть и победить (Убить демократа) - Таманцев Андрей "Виктор Левашов". Страница 35
— Хотите еще раз встретиться с киллером? На этот раз с настоящим?
— Сдаюсь. Что еще?
— Наймите охрану на дачу. Двух или трех человек. Сойдут и местные, только не пьянь. Когда едете на дачу, никаких телефонных предупреждений. Вообще о своих поездках по телефону не говорить.
— О моих предвыборных встречах знает весь город.
— Встречи и митинги — моя забота. И до конца избирательной кампании — никаких ресторанов, никаких дружеских посиделок и никаких утренних пробежек трусцой по парку.
— Черт знает на какую жизнь вы меня обрекаете!
— Вы сами себя на нее обрекаете. Станете губернатором — расслабитесь. После этого поздно будет вас убивать.
— А сейчас — не поздно?
— Вы лучше меня разбираетесь в ситуации.
— Кто может меня убить?
— Это вы у меня спрашиваете? На эту тему можно много рассуждать.
Но мне не удалось уйти от этого идиотского разговора.
— Так рассуждайте! — прикрикнул Антонюк. — За это вам деньги платят!
Тот еще будет губернатор. Обкомовская, видно, школа. Или он в свое время до второго секретаря допер именно потому, что от природы была в нем эта бульдожья хватка? Если так, то до губернаторского кресла вполне допрет. Человек, который умеет получать ответы на свои вопросы.
Ну, получи.
И я сказал:
— Тот, кто убил Комарова.
В кабинете воцарилось многозначительное молчание.
— Дела, твою мать! — констатировал майор. — Новые времена — новые песни. — Он обернулся к капитану:
— А ведь и верно, никаких америк нам москвич не открыл.
Все давным-давно известно.
— Я вам скажу еще кое-что из известного. Хотите? — предложил я.
— Было бы любопытно, — не без настороженности согласился майор.
— Я бы не стал гонять на операции с мигалками и сиренами.
— Так ведь туман! — заорал капитан. — Туман, понимаешь? Мы бы час ехали!
Я развел руками:
— Ну, если туман, тогда да.
— Так где все-таки пушка? — спросил майор.
— В камере хранения на вокзале, — ответил я, не уточняя, на каком вокзале.
— Разумно, — подумав, кивнул майор. — Разобрались, выходит. Да, дела! У вас есть претензии к лицам, производившим ваше задержание? — перешел он на официальный тон.
Я потрогал распухшую скулу. Тот еще будет фингал. Особая примета. Но это был свершившийся факт. А его, как известно, не может отменить даже Господь Бог.
Поэтому я только рукой махнул:
— Чего уж там. Дело житейское. На их месте так поступил бы каждый. Вот если бы еще «сейку» мою вернули, был бы полный порядок. Я к ней как-то привык.
— Какую «сейку»? — не понял майор. А капитан понял. Он быстро вышел, минут через пять вернулся и молча протянул мне часы, сдрюченные с меня в азарте горячего дела шустрыми омоновцами города К.
Тут и майор понял. И даже Антонюк.
— Так-так, — проговорил он.
— Примите наши извинения, — хмуро сказал майор.
— Нет проблем, господин майор.
— Ну и прекрасно.
Для Антонюка майор Кривошеев выделил оперативную «Волгу», а мой «пассат» уже подогнали к горотделу. Но перед тем как сесть в машину, Антонюк отвел меня в сторону.
— Как я понял, условие вашего контракта — сохранить мою жизнь, а не отнять ее.
— Вы только сейчас это поняли?
— И вам обещали заплатить за это пятьдесят тысяч долларов?
— Мне уже заплатили.
— Кто?
— Вероятно, те, кто заинтересован, чтобы вас не убили.
— И чтобы я стал губернатором, — добавил Антонюк. — Не люблю таинственных доброжелателей. Лучше, конечно, чем таинственные враги. Но все-таки. Вероятно, после выборов мне предъявят счет. Потребуют каких-то услуг.
— Если вы победите.
— А вы сомневаетесь?
— Семь процентов отрыва — не слишком много. Антонюк снисходительно усмехнулся:
— У вас плохо с арифметикой. Не семь. Я получу голоса ЛДПР, а НДР голосов «Яблока» не получит. Они призовут своих избирателей голосовать «против всех».
— Вы уверены?
— Это их позиция. Сегодня они ее подтвердили на закрытом заседании.
— Оно было, наверное, не очень закрытым, раз вы об этом знаете?
— Неважно. Важен сам факт.
— Лев Анатольевич, машина вас ждет, — деликатно поторопил капитан Смирнов.
— А вот он умеет считать. Лучше, чем вы. И лучше, чем майор, — отметил Антонюк.
— В процессе нашего вынужденного, так сказать, общения невольно выяснились некоторые подробности, не рассчитанные на широкую огласку. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Меня интересует только то, что связано с вашей безопасностью.
— Вы мне определенно нравитесь, молодой человек. — Антонюк не без торжественности пожал мне руку. — Спасибо. Это был жестокий урок, но полезный. Я выполню все ваши предписания.
— Сейчас я в этом не сомневаюсь.
Капитан Смирнов проводил «Волгу» с будущим губернатором и помахал мне:
— Счастливо, москвич. Ты вообще-то поаккуратней. Не ровен час. Ладно, все обошлось, и слава Богу.
Я отъехал от горотдела и свернул к автовокзалу.
Туман сгустился. Редкие машины плыли в нем многоглазыми световыми фантомами.
Туман уравнивал «мерседесы» и «Жигули».
Бестелесный свет.
Огни на болоте.
«Обошлось».
Твою мать.
Это для тебя, капитан, обошлось. А для меня не обошлось. Потому что мужик, который прикуривал у торца дома и который сообщил оперативникам номер «пассата», был тот самый.
Смуглый. С приплюснутым носом.
В зале ожидания автовокзала было немноголюдно. Редкие пассажиры, опоздавшие на вечерние рейсы, дремали в жестких креслах. В камере хранения вообще не было ни одного человека.
Я набрал шифр и открыл ячейку.
В ячейке не было ничего.
Совсем ничего.
Пусто.
Пусто, как… Как. Никак. Просто пусто, и все.
Это означало, что кому-то очень недолго осталось жить.
И я уже догадывался кому.
Но это было не мое дело.
Не касалось оно меня.
Ни с какой стороны.
Ну, разве что… Суки.
Глава четвертая. Фигура умолчания
I
Юрий Комаров, сын убитого историка Комарова, был по природе своей человеком недоверчивым и осторожным. Смерть отца обострила в нем эти качества до высшего предела. Поэтому Пастухов с первых фраз телефонного разговора понял, что уговорить его встретиться можно только одним способом. И он воспользовался этим способом. Он сказал:
— Я занимаюсь расследованием смерти вашего отца. Помочь в этом можете только вы.
Если вы скажете «нет», я немедленно уезжаю, но в том, что смерть вашего отца останется нераскрытой, будете виноваты только вы. И никто другой.
Это подействовало. Комаров-младший назначил встречу у себя на квартире, но просил при подходе к дому привлекать как можно меньше внимания. Пастухов пообещал, но обещания не выполнил. Оставив «пассат» за пару кварталов от дома, он прошелся по улице Строителей (их оказалось три: просто Строителей, Первая улица Строителей и Вторая улица Строителей), по пути спрашивая у встречных прохожих, как пройти к дому номер 17, где жил Комаров. Ему подробно объясняли, а напоследок обязательно спрашивали:
— А вы к кому? К Комаровым, что ль?
Время для визита Пастухов выбрал не раннее и не позднее — начало шестого вечера.
Как раз в это время и был убит Комаров. Он отмечал довольно плотные сумерки, сгущенные наползавшим с Балтики туманом, тусклый и словно бы радужный свет уличных и домовых фонарей — свет, в котором идти-то было трудно, а уж про стрельбу и говорить нечего. Всеобщий интерес прохожих к нему, чужому человеку, разыскивающему дом Комаровых, сначала не вызвал у него никакого удивления, более того, вообще не задержал его внимания.
Едва ли не в первый же день по приезде в город Егоров по настоятельной просьбе Пастухова принес ксерокопию уголовного дела, где были собраны все материалы по убийству Комарова, и теперь Пастухов словно бы сверял то, что он знает, с тем, что он видит. Все свидетели (а их набралось с десяток) в один голос твердили, что как раз в это примерно время они возвращались с автобусной остановки и никого постороннего на улице не видели. Следователь прокуратуры не придал особого значения этим показаниям. Слишком уж очевидно профессиональным был почерк убийцы. А таких профессионалов на улице Строителей, да и во всем городе К., по убеждению следователя прокуратуры, не было. Для очистки совести следствие перетряхнуло все базы данных, запросило Зональный информационный центр, но и там ничего не нашли. Картина вырисовывалась отчетливая и безнадежная для следствия: нанятый киллер прилетел или приехал, сделал свое черное дело и скрылся.