Рискнуть и победить (Убить демократа) - Таманцев Андрей "Виктор Левашов". Страница 43

— А кто должен был увидеть?

— Этого я тоже не знаю. Маленький обернулся к товарищу.

— Боцман, выйди на три минуты, а? Не могу я издеваться над твоей изнеженной психикой. Клянусь, я не сделаю ему слишком больно. Я сделаю только так, чтобы он вспомнил, что такое боль. Заодно принеси полведра воды. Она может понадобиться.

— Нет! — сказал водитель. — Нет! Пожалуйста, не нужно! Я все скажу. Все, что знаю. Я действительно не знаю, кому подал знак, когда мы отъехали от дома Комарова. От меня ничего и не требовалось. Лишь мигнуть не повороте левым подфарником, если переговоры закончатся неудачей.

— Кому ты подал сигнал — не вопрос, — заметил маленький. — Ты подал сигнал убийце. Через двадцать минут Николай Иванович Комаров был застрелен.

— Я не имею к этому никакого отношения! — воскликнул водитель. — Клянусь жизнью моих детей! Клянусь всем, чем только можно!

— Я склонен поверить, — заметил Боцман, когда водитель перестал бить себя в грудь.

— А у меня и сомнений на этот счет не было, — ответил Мухин. — Нерационально.

Для чего вводить в горячую схему лишнего человека? Его использовали для другого.

И практически втемную. А вот кто использовал — это он знает и сейчас нам подробно расскажет. Ну, Костя? В какой-то из дней накануне убийства Комарова, а еще вернее — за неделю или даже за две, ты встретился с человеком, с которым раньше никогда не встречался. И встреча эта произошла по его инициативе, хотя и могла выглядеть совершенно случайной. Чтобы ты не перенапрягал свою память, подскажу, что именно этот человек приказал тебе дать сигнал, о котором мы только что говорили. Ты помнишь, конечно, этого человека?

— Да. Но я не знаю, кто он. Он никогда не представлялся и не называл себя. И губернатор его не называл. Однажды, примерно за неделю до всех этих событий, он вызвал меня и сказал: «Поговори с этим человеком». Мы спустились в холл первого этажа и поговорили.

— О чем? — спросил маленький.

— Разговор был пустой и дурацкий. Он спросил, нравится ли мне эта работа. Я сказал: да. А что? Зарплата нормальная, под машиной ночами не нужно лежать. А что не подхалтуришь — ну, сейчас с халтурой негусто, столько частников навалило, что по улицам не проехать. Он спросил, понимаю ли я, что на должности водителя губернатора должен быть человек, проверенный во всех отношениях. Я сказал: проверяйте. Сидеть я никогда не сидел, прав по пьянке не лишался, всего одна серьезная авария была в жизни, да и то не по моей вине. Принимаю тоже в меру, и с этой стороны ко мне не подкопаешься. Он сказал, что речь идет не о прошлом, и по биографии ко мне никаких претензий нет. Речь о будущем. Губернатор — серьезная политическая фигура, и он может стать объектом внимания криминальных группировок и даже западных разведок.

— Таким образом он дал понять, что представляет ФСБ? — уточнил Мухин.

— Вот именно — дал понять, — подтвердил водитель. — Никаких документов не показал, ни на кого не сослался.

— А ты не спросил его документы?

— Нет. Как-то неловко было. К тому же представил ему меня сам губернатор. Как я мог ему не доверять?

— Продолжай, — кивнул Боцман.

— А нечего продолжать. Побазарили и разошлись. Я пообещал сообщать ему, если замечу вокруг губернатора что-нибудь подозрительное.

— Он тебе дал телефон?

— Нет. Сказал, что сам будет звонить.

— Звонил?

— Нет. За неделю — ни разу. А потом пошла эта катавасия.

— Какая?

— Ну, выборы. Собрания, митинги, выступления по телевидению.

— Когда он тебе позвонил?

— Этот день я хорошо помню. Когда Комаров был зарегистрирован кандидатом в губернаторы. Все в конторе ходили и хохотали. У него не было ни одного шанса.

— О чем тебе сообщил этот человек?

— Попросил о встрече. Мы встретились в парке, в глухом месте. Он приказал мне отслеживать все, что связывает губернатора с Комаровым. И вообще, все, что у нас станет известно о Комарове. Я пообещал. А мне что? Это же не военная тайна, верно?

— Что ты ему сообщал?

— Ну, время от времени он звонил мне домой или в служебку, и я передавал то, о чем у нас треплются — больше и нечего было. Ну, а дня за три до того дня он приказал мне быть наготове и выполнить приказ, который он мне передаст — либо сам, либо через посредника.

— Приказ о сигнале?

— Да.

— Он передал его сам?

— Да.

— Опиши его, — вмешался в разговор Боцман. — Рост, вес, телосложение, особые приметы.

Водитель задумался. У него была хорошая зрительная память, и он неплохо запомнил таинственного незнакомца. Беспокоило его сейчас другое: стоит ли рассказывать про него этим парням, несущим в себе какую-то опасность, гораздо более серьезную, чем морду набить или даже покалечить в драке. Водитель всем своим опытным нутром чувствовал, что столкнулся с тем, с чем в жизни никогда не сталкивался, и самое разумное было дистанцироваться от этой опасной странности, вернуться в мирный и безопасный быт. Что для этого лучше: соврать этим парням или сказать правду?

— Лучше не врать, — словно бы угадав его мысли, подсказал маленький. — Во-первых, нехорошо. А во-вторых, опасно. Мы же узнаем правду, согласен?

И водитель решился. Да что он мне, брат или сват? Опасность, исходящая от незнакомца, была мнимая: ну, формальности в анкете будут копать, да копай, копай! А опасность, исходящая от этих парней, была настолько очевидной, что и думать о ней нечего было. Их дела — не анкеты и туманные разговоры про иностранные разведки. Их дела вот они, тут, в метре — боль и смерть. Да еще какая, твою мать, смерть! Если они не врали про этого Махмуд-хана, а очень не похоже, что они врали… Нет, не врали. По очень простой причине: им незачем врать. И если так… — Записывайте, — сказал водитель.

— Мы запомним, — успокоил его Боцман.

— Лет тридцати пяти, самую малость выше среднего роста, среднего телосложения, очень хорошо тренирован. Не накачан, как нынче молодежь, а по-настоящему тренирован.

— Почему ты так решил? — спросил маленький.

— Просто я видел, как он перепрыгнул через поваленный ствол липы. Я говорил, что первый раз мы встречались в парке. Так вот, он эту липу не стал обходить. Он просто взмыл над землей с места без всякого разбега и оказался на другой стороне. Потом, после встречи, я вернулся к этой липе. Раз пять разбегался, чтобы перепрыгнуть через нее — ни хрена. А он — одним движением.

— Вооружен?

— Да, что-то под мышкой торчит. Что — не знаю.

— Вам с губернатором приходится бывать в МВД, в ФСБ. Видел ты его там хоть раз?

— задал вопрос маленький.

— Нет, ни разу. Даю дальше приметы, — продолжал водитель. — Темноволосый, с легкой сединой, довольно коротко постриженный. Одежда обычная, не ширпотреб, но и не фирма. И есть особая примета, из-за которой его ни с кем не спутаешь. На левой брови — небольшой шрамик. И как бы продолжение этого шрамика — на верхней левой губе. От этого у него всегда словно бы слегка насмешливое выражение.

Такое, знаете, снисходительное. Думаю, что шрам на брови и на губе одного происхождения. Даже не знаю, чем можно так садануть человека, чтобы оставить такие памятки. Вот и все, что я знаю.

Маленький некоторое время пребывал в задумчивости, а потом весело похлопал водителя по плечу.

— Молоток, Костя. Ты сделал правильный выбор. Теперь только один, последний, вопрос, и уже ничто не сможет омрачить нашу дружбу.

— Давайте, — кивнул водитель.

Он уже не боялся никаких вопросов. Этого, со шрамом, как-то связанного с убийством Комарова, он уже сдал и чувствовал, что очень правильно сделал, а частные неясности, какие у этих ребят оставались, его ничуть не тревожили. Но вопрос, который он услышал от Боцмана, заставил его помертветь:

— Кому, кроме этого малого со шрамом, ты сливал информацию о губернаторе?

— Клянусь, никому!

— Не клянись, — предупредил маленький. — А то будет очень больно. Гораздо больней, чем в прошлый раз.

— Никому! — с трудом шевеля губами, повторил водитель.