Точка возврата - Таманцев Андрей "Виктор Левашов". Страница 38

Таким образом, Августин Шмит снова поступил в офицерскую столовую на должность, приятную и для идущего на поправку немецкого унтер-офицера, и для русского офицера, нагло пользующегося возможностью быть в курсе всех застольных разговоров. Там Шмит прослужил полторы недели и исчез накануне предписанного медкомиссией обследования, которое должно было определить пригодность обследуемого к службе в условиях Восточного фронта.

Как ни обидно, но изящная операция Николая Соколова не только не попала на страницы истории, но вообще никак не была отмечена начальством. Видимо, сказалась сомнительная, плохо совместимая с обликом героя-разведчика роль, которую скрепя сердце играл лейтенант Соколов перед Габицем.

Вскоре Соколов вместе со своим отрядом особого назначения был переброшен на Львовщину, где ему пришлось воевать не только с фашистами, но и с бандеровцами. В стычке с ними он и был ранен перед самым освобождением города. Верные люди доставили его в госпиталь очищенного от фашистов города, и здесь с осколочным ранением головы он пролежал больше трех месяцев.

Для фронта он уже не годился, но служить еще мог. Красная Армия сражалась уже на чужой территории, а на нашей войска НКВД бились с бандеровскими бандами, устроившими в Прикарпатье большое партизанское движение против «оккупантов». Львовщина встретила русских солдат пулями в спину, цветы были в свое время потрачены на солдат Гитлера.

Николай Соколов гонял бандитов до пятьдесят второго года, когда одной крупномасштабной операцией с ними было полностью покончено. Здесь он и дослужился до капитанов. Полагался ему к отставке и майорский чин, но война кончилась и наступили другие времена. Все меньше ценились смелость и находчивость, все больше подхалимаж и стукачество. И даже разработка и организация большой части операции по ликвидации банд не принесла ему не то что звания или награды, а даже благодарности в личное дело.

Действуя в городе, бандиты широко использовали сеть подземных ходов, связывающую почти все кварталы старой части города. Подземные ходы начали рыть еще в Средневековье и довольно бессистемно. Впоследствии военачальники, ведавшие обороной Львова, спланировали более-менее четкую систему подземных коммуникаций. В ее основе лежало несколько широких магистралей, начинавшихся в центре и заканчивавшихся за тогдашней чертой города. К ним примыкали «улочки» поуже, которые, ветвясь, связывали магистрали с отдельными домами и кварталами. Но точной карты подземных ходов не было ни у нас, ни у бандеровцев.

По плану Соколова в один день несколько десятков бригад рабочих в сопровождении охраны рассеялись по городу и установили мощные стальные двери на большей части выходов из подземелья. Двери открывались только снаружи, а ключи были только у самого Соколова. В тот же день под землю спустились пятнадцать отрядов по десять человек в каждом. Отряды были прекрасно вооружены и состояли из опытных солдат-фронтовиков. Они не столько искали бандитов, сколько уточняли карту и обнаруживали неизвестные выходы. Найдя выход, отряд сообщал по рации свои координаты, к месту выезжала бригада и устанавливалась очередная дверь. Через неделю все было кончено. Подземный Львов был полностью блокирован. Если кто и оставался под землей, то он остался там до нынешних времен...

Николай Иванович не огорчился своей бесславной отставке. Была у него поговорка: я свое солдатское дело сделал, а там хоть трава не расти. Он получил инвалидность, квартиру, работу сторожа на военном складе и женился на роскошной польке, оставшейся во Львове официанткой в офицерской столовой. Жена его умерла рано, еще в шестьдесят седьмом, не оставив детей, и он зажил бобылем, подрабатывая к пенсии то уроками немецкого, то починкой замков и другой мелкой слесаркой.

Развал Союза Николай Иванович не одобрил, но принял философски. А непримиримым подпольщиком он стал в девяносто пятом году, когда его в числе других ветеранов, собравшихся на День Победы возле оперного театра, сильно избили молодцы в черной форме, так напоминавшей гитлеровские мундиры.

В последние годы на центр средневекового города напала болезнь, которую можно попытаться назвать домовой чумой. Памятники средневековой архитектуры, оставшись без опеки городской казны, начали катастрофически разрушаться один за другим. Дома в три окна по фасаду когда-то были натыканы так плотно, что все последующие века стояли лишь за счет того, что подпирали друг друга. Стоило снести один обветшавший дом, как тут же начинал заваливаться его сосед. Появились целые кварталы-призраки, состоящие из остовов осыпающихся «камьяниц». В один из таких кварталов и отправился Николай Иванович на следующий же день после знакомства с командой Пастуха. В трепаном портфельчике он нес фонарь, ножовку, масленку, обрезок трубы и большой висячий замок.

Подвал полуразрушенного дома, куда вошел Дед, был завален мусором, но не до конца. До мощной двери можно было добраться, не прибегая к помощи лопаты. При свете фонаря он, не торопясь, срезал старый замок, установленный еще НКВД, а может быть, замененный уже во времена КГБ. Обильно подливая масло в запоры, он с помощью трубы провернул все четыре рукояти двери. Петли тоже пришлось отхаживать маслом, но в конце концов дверь подалась. Дед спустился по кирпичным ступенькам и попал в узкий коридор, ведущий в глубь квартала. По коридору ему удалось пройти метров десять, до ближайшего поворота, — дальше ход был завален. Но больше ему и не было нужно, и так помещение для содержания пленника было идеальным. После ухода Деда на смазанной и открывавшейся теперь без всякого скрипа двери красовался новенький замок. Ключ, как и полвека назад, лежал в кармане Николая Соколова.

Дед все же немного обиделся на Пастуха за то, что Шкрабьюка брали без него. Но он понимал, что молодежь всегда самонадеянна и не слишком верит в силу старой гвардии. Но, как бы то ни было теперь, Николай Иванович, получил приказ. Он понимал прекрасно, что его новый командир наполовину шутит, но слова были сказаны, и после дедова «есть!» командир не сказал «отставить!». Зайшлый принадлежал к той самой партии, чьи молодчики избивали старых, израненных войной людей. Значит, он был обречен.