Закон подлости - Таманцев Андрей "Виктор Левашов". Страница 68

Ей-богу!

Ну, правда, врать не буду, потом уже по моей просьбе Сульхи со мной специально занимался. И начал я читать, даже писать под конец научился.

Старик-то оказался ученый. У него какая-то мутная история вышла с местным муллой. То ли он в Коране решил что-то на свой лад переиначить, то ли какие-то мысли Магомета слишком вольно трактовал. А скорее всего, просто слишком для муллы умным показался. Два мудреца на одно селение — слишком много. Вот старого Сульхи из селения натуральным образом и поперли. Объявили, значит, персоной «нон грата».

По-моему, он не очень-то огорчился. Отстроил себе хижину в горах повыше.

Закопался в свои книги — у него их была целая библиотека. Собирал травы, сушил.

Готовил по каким-то древним рецептам настои да мази, которыми меня с того света и вытащил.

Любил он на рассвете сидеть на пороге хижины. Оттуда вид — обалденный!..

Наверное, на сотню километров. И никаких вокруг людей, никакого жилища. Мне самому иногда начинало казаться, что мы со стариком одни остались. Так вот, сядет и смотрит. Молчит. Только губами шевелит. То ли молится, то ли что-то разъясняет сам себе. И так часа три может сидеть, пока солнце его не сгонит.

Я его как-то спросил:

— Ты чего, старик, тут сидишь зря?..

Он посмотрел на меня, как на дитя малое, и говорит в ответ:

— Смотрю на движение мира… Постепенно я на ноги встал. Сначала на костыле ковылял. Потом перешел на палочку. А уж потом и сам по себе. Пока старик о моей душе да моих мозгах заботился, лекции мне о мироздании читал, я решил, что и тело мне тоже еще пригодится. Вспомнил кое-что из карате, кое-что из ушу, кое-что из джиу-джитсу.

Я же когда рукопашным боем занимался с инструктором нашим, Григорием Иванычем, то все больше налегал на удары да на технику. А всю эту восточную философию за чепуху держал. А тут пригодилось.

Стал потихоньку в теньке заниматься. Дыхание выставлять да медитировать.

Руками машу, а сам в голове соло на саксе прокручиваю. Кругом красота дикая.

Гармония. Такой меня восторг временами брал!

Единственно, чего мне, ребята, не хватало, так это саксофона. У старика-то даже радиоприемничка завалящего не было. Так что я по памяти втихую Глена Миллера или Гиллеспи мурлыкал.

В общем, когда я достаточно окреп, то полностью к тому моменту пришел в соответствие с обстановкой. Дни текут. В душе полное успокоение. Проблем никаких. Как летом в детстве — полное ощущение потери времени… Вначале, конечно, были у меня мысли о побеге. Вернее, не о побеге. Старик Сульхи меня никогда не держал при себе силой. Какая у него сила?.. Я как чуть-чуть оклемался, так уже мог его одним плевком уложить. Просто бежать как-то было некуда.

Он, старик, меня сразу спокойненько так предупредил:

— Ты вниз не ходи. Ты шурави. Тебя там убьют. А я даже толком и не знал, где нахожусь. Вроде бы и не в Рашиджистане. Я часто пытался у Сульхи выяснить подробности того, как он меня нашел. Но старик был кремень. Твердит в ответ одно и то же:

— Аллах тебя послал, Аллах и заберет… Только я понял так. Дед время от времени из хижины своей выбирался. Брал ишака — и в горы. Травы собирать. Минералы какие-то одному ему известные. Да и просто на «движение мира» поглазеть. Старику много не надо. А уйти мог аж на месяц. За это время проходил достаточно большие расстояния. Похоже, вот во время одного такого похода он меня и нашел.

И вот это, ребята, как раз чудо. В пустыне я падаю вместе с вертолетом и остаюсь жив. Почти жив… А тут бредет мимо безумный старик, которому не лень меня за сотню километров на своем ишаке тащить тайными тропами да потом незнамо сколько выхаживать. Другой бы пошарил по карманам да и пошел себе с Аллахом дальше. Ну, может, прикончил бы из человеколюбия.

А старик… У него философия… В общем, время летело. Я уже почти, как дед советовал, растворился в природе, да не до конца — в один прекрасный день цивилизация напомнила о себе сама.

Как-то занимался я своей хитрой гимнастикой, да что-то из Глена Миллера напеваю и вдруг слышу: какой-то странный, непривычный, но в то же время знакомый звук появился. Я на месте застыл и сообразить не могу, что бы это могло быть.

А звук, вернее сказать, гул все сильнее. И вдруг как из-за горы вертолет выскочит — прямо на меня. Военный вертолет. Круг над хижиной сделал, кое-как на каком-то пятачке приземлился.

Из вертолета вылезают два солдата да офицер. Как я понял — пакистанцы.

Офицер меня осмотрел и говорит (на урду, между прочим):

— Давай-ка, братец, полезай в кабину. Пожил на свежем воздухе, и хватит.

— А кто ты таков будешь? — поинтересовался я у него.

— Тебе это знать пока ни к чему, — он мне в ответ. — Полезай, говорю. Вид у тебя болезненный, не хотелось бы силой тебя тащить.

Старик с каменным лицом сидит и только бормочет:

— …Аллах дал, Аллах взял… — Это, — говорю ему, — не Аллах. Это солдаты.

В общем, полез я в вертолет добровольно. Все равно когда-нибудь вылезать из этих гор пришлось бы. А тут грех транспортом не воспользоваться. Убивать меня никто вроде не собирался. Велика охота машину гонять, чтобы доставить себе такое удовольствие… Летели часа три. Приземлились тоже в горах, но уже на военной базе. Все как у взрослых — аэродром, казармы, склады ГСМ. Меня вроде как пленного определили.

Хотя в зиндан сажать не стали. Просто приказали с территории не выходить.

Вначале меня какой-то следователь допрашивать пытался. Только я дурнем прикинулся. Мол, ничего, ребята, не помню. Ни кто таков, ни как звать, ни как сюда попал. Видно же, что я через мясорубку прошел. Следователь помучился недельку да и отстал.

Определили меня в госпиталь. Ну, про это я уже говорил. Врачи меня смотрели-смотрели, языками цокали-цокали, но так и не смогли понять, как это меня старик по частям собрал. А я как с гор спустился, тут же хворать стал.

Головные боли почти каждую ночь мучили. Хоть в петлю лезь. Мне какие-то таблетки давали, но все впустую. Выходило, что мне без стариковских травок весело не жить.

На базе этой я еще месяца два просидел. Уже начал план разрабатывать, как мне отсюда ноги делать. Присмотрел, где оружие прибрать к рукам, еду в столовой.

Дело, в общем-то, не хитрое. Самое трудное было понять, куда идти? Я ведь, ребята, понял, что в Пакистане оказался. В Афган к талибам мне что-то не хотелось. И что? В родные просторы через горы идти или в Индию? Пока я выбирал, меня однажды привели в штаб. Там уже какой-то хмырь в гражданском сидит.

Белобрысый, высокий. На немца похож.

Смотрел он на меня минуты три и говорит вдруг по-русски:

— Ну что, Николай Ухов, здравствуй, что ли. Я, конечно, напрягся и осторожно так в ответ говорю:

— Здравствуй, коли не шутишь. Только, может, я и Ухов, но уверенности у меня такой нет. Память напрочь отшибло. Он глаза расширил и давай хохотать:

— Ухов ты, Ухов. Это я точно выяснил. Или если хочешь — Трубач. Это как тебе привычнее.

И фотографию мою показывает. Армейскую. Я фотографию посмотрел и свое гну:

— Хороший парень. Кто такой?

— Ладно, это ты пакистанцам мозги крути, — отвечает серьезно. — А я не затем в такую дыру лез, тебя разыскивая.

— А зачем? — спрашиваю.

— А затем, что нечего тебе здесь торчать. Или ты уже ислам принял?

— Нет, — говорю, — недосуг как-то было. Да и не предлагал никто.

— Ну вот и славно. Тогда у меня к тебе дело есть.

— С кем имею честь? Меня вы Уховым сразу окрестили, а сами не представились.

— Зови меня Коперником, — серьезно отвечает он.

— Кем?..

— Коперником, — повторил он. — Это для удобства. Я, понимаешь, имена часто меняю. Так чтобы не путаться.

— Ну ладно. Тогда уж и я лучше буду Трубачом.

— Нет, — возражает он. — Ты теперь будешь Аджамал Гхош.

— Это почему?

— А это отдельный разговор.

В общем, он мне долго баки забивал о том, что родина меня не забыла и что он, подполковник ГРУ, ее представитель, за мной специально прибыл.