Кандидат в коммандос - Тараненко Андрей. Страница 15

– Буэнос диас, амигос! – сказал палач.

– Говорите по-английски, – кивнул ему следователь. – Наш подопечный – американец.

– Вот как? – человечек охотно перешел на английский. – Я рад знакомству с нашими заклятыми врагами. Меня зовут доктор Лопес.

"Все равно я буду называть тебя Палач", – твердо решил Рорабек и отвернулся.

– А как вас зовут, мистер, э-э-э… Сержант презрительно усмехнулся.

– Вы спрашивали у меня, какой язык он признает родным? – обернулся следователь к палачу. – Русский. Вы мне не поверите, но этот гринго отвечает только по-русски.

– А вы уверены, что он не русский? Может быть, здесь какая-то чудовищная ошибка и мы подвергнем пытке нашего товарища.

– Я запрашивал советское посольство. Он – американец. Я твердо знаю, что он американец, доктор Лопес. Мне нужно только одно – чтобы он признал себя американцем.

…Минуту спустя Рорабек извивался в нечеловеческих муках, хрипел от боли, прошитый током, в то время как ему в лицо почти в упор светила мощная лампа.

– Имя! – кричал палач. – Назови свое имя!

Когда Рорабек терял сознание, его приводили в чувство с помощью нашатырного спирта и снова давали ток.

…Патрульный катер сандинистов, рассекая форштевнем тугую океанскую волну, быстро приближался к слабо поросшему лесом плоскому островку. Мощный дизель катера рычал, как тюремный пес, заставляя мелко дрожать палубу. Вибрация передавалась пленникам, сидящим над моторным отделением в наручниках.

Рорабек, слегка ослепший после пыток электричеством, жмурил левый глаз, а правым глядел на черный канал ствола, нацеленного ему прямо в голову автомата Калашникова.

Стремительная океанская лазурь, пенясь, летела мимо бортов катера, ветер приятно холодил лицо, на котором играли солнечные блики, отраженные от воды.

В ушах Рорабека звучал голос следователя, мягкий, вкрадчивый…

– Зачем вы терпите такие страшные пытки? Во имя своих убеждений? Или вы стыдитесь того, что вы американец?

– Я русский! – Рорабек еле давит из покалеченного пыткой горла слова. – Советский инженер. Английского языка я не знаю.

– Сейчас вы примите душ, вам окажут медицинскую помощь. Вы поймете, что напрасно упирались с гражданством, когда узнаете, что американское военное командование согласилось на обмен пленными. Завтра пограничный катер доставит вас на остров Пинсон.

…Время тянулось утомительно медленно. Пленные сидели на песке кругом, под палящими лучами солнца. Тяжелые градины пота скатывались по изможденным лицам.

Пограничный офицер сандинистов вышагивал перед пленными, продолжая склонять их к измене.

– Вы думаете, в Америке вас встретят как героев? Нет! Так может думать только наивный, не знакомый с идеологией человек. Вы станете безработными.

Смит, избитый сандинистами больше всех, первый потерял сознание. Охранники вылили ему на лицо флягу воды. Кровь хлынула из носа Смита – от солнечного удара.

– Что вы сделали с нашим товарищем? – закричал Рорабек. – Почему с нами нет Манкузо?

Офицер, казалось, обрадовался вызову:

– Манкузо оказался умнее вас. Он решил служить революции, и, поверьте мне, со временем Манкузо возненавидит капиталистов так же, как и мы!

Рорабек презрительно плюнул ему под ноги. Офицер закричал по-испански, и сандинисты принялись бить пленных ногами и откидными прикладами.

От удара ботинком в голову Джон потерял сознание.

– Итак, на случай попадания в плен, запомните! Если на вас нет знаков отличия американской армии, вы – никто! У вас нет ни имени, ни звания! – капитан Остенбрюк остановился у большой школьной доски, висящей в классе иностранной подготовки батальона "Колумбус". – Спасти вас может только НАТО! Для этого введены специальные идентификационные номера, которые вы должны запомнить на всю жизнь и держать в уме код батальона "Колумбус", по которому министерство обороны произведет опознание. – Капитан Остенбрюк застучал мелом, выписывая аббревиатуры на доске. – Для офицеров: дабл ю – эс-эйч и так далее… Для сержантов и солдат: два дабл ю – эс-эйч плюс личный номер, а номера эти мы назовем в день выпуска.

– Скажите, капитан! Это не те номера, что записаны у "нас на медальонах?

– Нет, Феллер! Я говорю о идентификационном номере. Это семизначная цифра, и выглядит она примерно так же, как номер твоей автомашины.

Обмен проходил по всем правилам.

Американские вертолеты стояли на песчаном пляже, винты по инерции продолжали вращаться. Морские пехотинцы, экипированные по-боевому, в касках, при рациях, с автоматическими винтовками наперевес, были расставлены кольцом вокруг вертолетов.

По знаку офицеров одного американца и одного сандиниста выводили из шеренг. Представители производили опознание, затем снимали наручники, после чего и тот, и другой оказывались на свободе. Американцы по одному исчезали в двери вертолета.

Настала очередь Рорабека. Его подвели к офицерам, где сержант лицом к лицу столкнулся с тем сандинистом, на которого его обменивали. Это был молодой озлобленный парень со шрамом на лбу. В его глазах светилась ненависть.

– Ваш идентификационный номер? – спросил майор Рорабека.

– Два дабл ю – эс-эйч – два ноля сорок один!

Майор проверил по списку, улыбнулся:

– Вы свободны, мой храбрый патриот. Поздравляю! – и поднес руку к козырьку.

Едва Рорабек вошел в вертолет, руки товарищей подхватили его, раздался нервный смех. Рорабек заплакал от счастья, только теперь понимая, что пытки и издевательства остались позади. Вошли еще двое, и военный представитель задвинул за собой пуленепробиваемую дверь.

– Все, парни, благодарите Америку!

Рорабек видел в иллюминатор, как морские пехотинцы быстро грузятся во второй вертолет.

Майор осмотрел освобожденных и хлопнул рыдающего Смита по плечу.

– Ладно, Смит! Хватит слез. Ты снова в армии, а в армии, как ты знаешь, слезы запрещены, – он перешел к Рорабеку. – Умойся, Джон! Хотя нет! Когда мы прибудем, сфотографируем вас на память. Всех вместе. Чтобы вы помнили, как отделали вас коммунисты. Или забудете? Ты, Рорабек, забудешь?

– Откуда вы знаете, кто я?

– Я майор Мейсон. Начальник штаба батальона "Колумбус".

Коммандос вскочили перед ним навытяжку.

– Бросьте эти церемонии, парни! Для меня главное – ваши счастливые глаза!

– Манкузо предал нас! – заорал Рорабек.

– Я знаю, – ответил Мейсон. – Манкузо – позор "Колумбуса". Предатель не избежит расплаты.

Джон не знал, как это будет сделано, но искренне поверил Мейсону. Мейсон был на подъеме:

– Америка не бросила вас в беде! Мы даже готовили специальный десант, чтобы освободить вас, как вдруг красные сами предложили обмен.

Рорабек закончил рассказ. Костер прогорел, и Кейт забросал его землею.

– Хватит, Джон, пошли в твою пещеру. Пока забудь на время и свои страдания, и наше золото…

Рорабеку часто снился один и тот же сон.

…Обнаженная американка, прекрасная, как нимфа, купается в реке. Рорабек спрятался за кустом, наблюдает за ней, возбужденный красотой ее фигуры, свободными движениями. Наконец она выходит из воды и надевает джинсовый комбинезон. Поправив прическу, застегнув замки, женщина направляется по тропинке к лагерю географов, где громко орет магнитофон.

Сержант выходит ей навстречу.

– Ах, это вы, – улыбается она, дружески коснувшись рукой его груди. – Преследуете меня как тень.

– Пытаюсь понять, почему такая женщина, как вы, оказалась в этой дикой сельве, – признается Рорабек. – Ваша красота как признание в любви.

Вместо слов Рорабек обнимает ее и медленно притягивает к себе…

– Не могу вспомнить, кто она, – говорит наутро Джон Клейтону. – Словно оборвана какая-то очень важная нить, которая связывала меня с прошлым. Неужели она – плод воображения? Или на самом деле я встречал ее раньше.

Рорабек долго думает, глядя в потолок пещеры, потом медленно продолжает: